Витязь. Содружество невозможных

– Плести? Я не умею плести… а выгляжу как идиотка! Все перепутается, будет как пакля, ламинирование не успею сделать…

Снова посыпались непонятные слова, много слов. Тайтингиль подумал – миг. Странный дом, странные люди. Пенная вечеринка – что это? Другой мир… Юная дева. Юная, но уже такая, как все тут, одетая вычурно и откровенно.

Он бросил взгляд на дрожащие от обиды губы и глаза, в которых блестели слезы.

Не такая. Нет, не такая, как все. Просто хочет казаться взрослее. Как случается у детей.

– Я сплету тебе, – сказал, скрывая улыбку.

Девочка уставилась на него, недоумевая:

– А вы умеете?

Тайтингиль перебросил волосы со спины вперед. Ниже пояса, заметно ниже. Когда он был наг – трепещущее златое пламя закрывало ягодицы.

Конечно же он умел: и косицу на затылке, и пару у висков; из трех, из четырех прядей. Чтобы не мешались в бою, не путались в скачке, и на всякий другой случай, и военный и мирный. Правда, иной раз это занимало едва ли не полдня.

– Охренеть, – изумилась девушка, оценив золотой каскад. – Ага, сейчас дам резинки. Вы классный!

Витязь помял в руках тонкие разноцветные петельки, которые растягивались и уменьшались безо всякой магии, видно сделанные из дивного материала; примерился к тонким белым прядям.

Косы – дело повседневное, невеликой мудрости. Надо же, дева – и не умеет плести кос. Что за мир? Он вспомнил дев-воительниц своего народа. Сражались в бою и утишали боль ран после; а потом садились в круг, и пели, и свивали прядь к пряди в причудливые венцы.

Женщины, которые сражались наравне с мужчинами. Потому что Эала более не давала им потомства. Долгие сотни лет.

Эльфы гасли в кровопролитных боях и отправлялись в Чертоги Забвения, а сила великого и многочисленного некогда народа словно растворялась в бесконечных летах, дарованных ему Создателем Всего.

Девочка ерзала, не переставая щебетать, и пыталась указать ему, как именно плести.

– Вы заберите все, вот отсюда, отсюда…

Все забрать – ну ладно, все заберем.

Ирма, намытая и надушенная, в роскошном халате вышла из ванной и остолбенела.

Дар речи вернулся через пять минут, не меньше.

– Алинка!

– Да, мам, привет! Мы пораньше приехали, Макс забрал на машине, а сейчас еще дотусуемся. Я утром буду, часов в пять… или к Наташке поедем. Дай денег, мою карточку заблокировали.

– Денег? – рассеянно пролепетала Ирма.

Тайтингиль… Он нависал над ее дочерью, сидящей на стуле, длинные сильные пальцы бегали по прядям волос. Ирма опешила еще больше, глядя, как ловко ложатся тонкие косички, складываясь в узор.

– Ах да, денег…

Ушла в другую комнату, вернулась с купюрами.

– Какая ты добрая, ма, – сказала Алина. – Я так понимаю, мне лучше к Наташке валить, да? Этот твой новый ничего так. Если он не того. Не этого.

– Алина!

– А чего? Он же стилист, нет? Ай! – Крепкие пальцы витязя взяли ее за ухо и ощутимо потрепали. – Ай! С ума сошел!

– Негоже говорить о госте так, словно его тут нет, – отчитал ее Тайтингиль, – особенно о госте, который помогает тебе. Хотя и не должен.

– Отпусти! – выкрикнули обе, и Алинка, и Ирма.

Эльф отпустил ухо, и девчонка вскочила. Видно, хотела раскричаться… но увидела себя в отражении зеркальной полки.

– Охренеть!

– Алина!

– Ты сама все время ругаешься… Ты смотри, как у него получилось. А что это за плетение?

Тайтингиль потянул пальцы, сцепив руки в замок, и отошел к подоконнику. Юная дева пахла бесконной повозкой, сложными, сбивающими с толку ароматами. Тонкие ключицы и заостренная, почти неприкрытая небольшая грудь. Опять много всего чуждого, яркого, раздражающего, сбивающего с толку.

Он откинул штору – широкий подоконник был обитаем. В мягкой корзине, сшитой из бархата, спал очень толстый пушистый рыжий кот.

Здесь было хорошо: с одной стороны во тьме горели многочисленные огни неведомого города, похожие на очертания гигантской крепости, испещренной огнями; с другой суету непривычного мира отсекала плотная ткань. И кот, такой спокойный, рыжий, с очерченным белой мастью кругом подле уха и сонными зелеными глазами…

Пока две хозяйки что-то обсуждали, эльф уселся на широкий подоконник, забрал зверя себе, оперся спиной на откос, согнув ноги в коленях. Откинул голову и закрыл глаза. Интересно, тут есть лес, озеро, скалы? В этой сложной складке Эалы – есть ли нечто привычное, доброе, теплое? Или все такое – ощетиненное даже светом, колким, белым, опасно мерцающим? Пока, на его взгляд, здесь все было слишком душное, яркое, угловатое. Предметы крупные, предметы помельче, вещи, врастающие одни в другие, разбивающие пространство, отвлекающие, словно множество голосков, добрых и злых, писклявых и грохочущих. Удерживать сознание в покое было непросто, понимать этот мир – пока – было сложно.

Кот замурчал, подчиняясь ласке сильных пальцев.

Тайтингиль вздохнул, рывком, раз, два – глядя в усыпанную огнями чернь за окном. И тихо запел, с сожалением выдыхая последние толики воздуха своей далекой родины, позволив голосу течь низкой дрожью.

Волосы золотым каскадом обрушивались с подоконника вниз, почти до пола.

Обе женщины, юная и зрелая, замерли.

– Я уже вообще не понимаю, кто это, – призналась Алина. – Но желаю удачно покувыркаться, ма. Наиграешься – отдай мне. Туса будет в отпаде.

– Вернешься – вымою рот с гелем для посуды. Ершшиком. И в кого ты?… – прошипела Ирма.

– В зеркало посмотри, – нахально ответила девушка. – Мне, между прочим, восемнадцать скоро. Что хочу, то и делаю. Захочу – этого отобью. Все, я пошла. Вы! Мамин друг! До свидания!

– До свидания.

Ирма закрыла за дочкой дверь. Не таясь, достала ключи, заперла и ключи снова спрятала.

Мужчина на подоконнике на нее не смотрел.

Он смотрел на город.

– Так… ну… – Ирма подошла, встала рядом. – Так ты… сейчас чего-нибудь налью. Может, тебе в душ?