Ночная колдунья

– Помилуйте, ваши рассуждения попахивают социализмом! – воскликнул Бархатов, разглядывая собеседника через колечки дыма.

– Нет, господа революционеры пугают меня своим радикализмом. Я смотрю на вещи просто и рационально. Человек, чтобы хорошо трудиться, должен получать за это жалованье, способное обеспечить его и семью, жить в нормальных условиях – словом, вести существование, которое не унижало бы его человеческое достоинство.

– О чьем достоинстве вы говорите, господин управляющий? Все они дики, необразованны, вечно пьяны!

– Верно, необразованны и пьяны, этого отрицать нельзя. Но общество может изменить жизнь этих людей, и это в наших возможностях, а главное, в наших интересах. Сытый и обеспеченный работник не полезет на баррикады!

Гривин старался говорить спокойно, но внутреннее волнение свидетельствовало о том, что эти мысли последнее время постоянно занимали его практичный ум.

Бархатов в сомнении покачал головой и выразительно посмотрел на Прозорова. Как он может допускать подобное вольнодумство своего управляющего? Платон Петрович понял взгляд гостя и ответил с широкой улыбкой человека, которого ничего не смущает и не страшит:

– Именно об этом мы последнее время все толкуем с Дмитрием Ивановичем. И не только толкуем. Он просто вынудил меня построить новые дома для рабочих мастерских тут, в Цветочном. Вот и Варвара Платоновна хлопочет о больнице, она же иногда учительствует в земской школе.

– Когда я бывал в Англии, то слышал там про одного чудака, который все свое состояние спустил, пытался новую жизнь построить, всех облагодетельствовать, всем помочь, – сказал Бархатов.

– И что из этого вышло? – поинтересовалась Варя.

– Ничего не вышло, разорился вчистую, а ведь был богатым человеком. Вольнодумные идеи погубили его капитал, – пожал плечами Юрий.

– Да и выйти не могло, – мягко, стараясь не горячиться, заметил Дмитрий. – Разве может один человек изменить что-либо? Тут важна роль государства. Вы изволили упоминать Англию. Я там не бывал, но много читал об их порядках. Насколько я могу судить, там нет такого бесправия, какое мы можем наблюдать в нашем Отечестве для простого человека.

– Да, – смеясь протянул Прозоров, – Дмитрий Иванович у нас известный поклонник всего английского!

Все заговорили разом, с большим жаром. Ибо ничто так не возбуждает красноречие, как беспокойство за судьбу Отечества. Тотчас же нашлись свои западники и славянофилы, голоса стали громкими, речи опасно крамольными. Бархатов перестал быть центром внимания слушателей и досадливо ткнул папиросой в пепельницу. Варвара, будучи начитанной девушкой, тоже хотела вступить в дискуссию. Отец позволял ей даже баловаться запрещенными книжками, поэтому она отличалась самостоятельностью и резкостью суждений. Однако Варя перехватила предостерегающий взгляд Марго и в этот раз решила промолчать, чтобы ненароком не напугать соискателя руки и сердца широтой своих взглядов. Гости расходились за полночь, довольные собой, обильным застольем и гостеприимными хозяевами.

Потенциального жениха ожидала обширная программа дачных развлечений. Тут и прогулки верхом, и катание на лодке по речке и запрудам, и гулянье по живописным окрестностям, и, конечно же, поездка в Павловск. Приготовления к прогулке начались еще накануне. Более всего беспокоила погода. Уехать на целый день и попасть в проливной дождь было бы ужасно обидно. Наутро нарядный экипаж уже поджидал седоков у парадного крыльца. Небесная канцелярия порадовала ярким, но не изнуряющим солнцем с легким приятным ветерком. Павловский парк встретил аллеями могучих елей и стройных берез, живописными изгибами реки Славянки, по берегам которой открывались прелестные пейзажи. Экипаж Прозоровых двигался по аллеям, среди таких же нарядных экипажей, колясок, полных гуляющими. По дорожкам двигалась разношерстная публика, убежавшая на встречу с природой от шумной и пыльной столицы. Иногда с гиканьем и свистом проносились велосипедисты, поражая окружающих блеском никелированных рам и изогнутой манерой посадки. Гривин всякий раз оглядывался вслед молодым людям. Ему тоже чрезвычайно хотелось оседлать такого железного коня. Он принялся рассуждать о том, как удобно было бы передвигаться из усадьбы в мастерские на велосипеде, к тому же и полезно для здоровья! За веселыми разговорами подъехали ко дворцу.

– Смотрите, смотрите! – воскликнула Варя, приподнимаясь на сиденье. Перед дворцом великого князя стояла высокая мачта парусного корабля со всей оснасткой. Сам же дворец горделиво красовался над раскинувшимся у его подножия парком.

От дворца двинулись к вокзалу. И здесь Бархатов, следивший за модой во всем, поразил общество. С таинственным видом он извлек из дорожного саквояжа… роликовые коньки и увлек всю компанию на недавно открывшийся «скетинг-ринг». Водрузившись на коньки, он с гордым и самодовольным видом продемонстрировал дамам свои умения. Варя и Маргарита преувеличенно восхищались его неловкими и скованными движениями. Самому же герою казалось, что он просто само олицетворение грациозности. Дмитрий вежливо улыбался, а Прозоров и вовсе расхохотался. Бархатов обиженно скривил губы и хотел было проделать нечто выдающееся, но не удержался, ноги его разъехались в разные стороны, и он упал. Девушки заохали, а Прозоров и Гривин, пряча улыбки, поспешили помочь подняться незадачливому герою и поскорее освободиться от ремешков коньков.

– А не выпить ли нам лучше по рюмочке коньячку, а, любезный Юрий? – дружески похлопав по плечу молодого человека, предложил Платон Петрович.

Девушки подхватили гостя под руки, чтоб не упал опять ненароком, и вся компания двинулась отобедать в ресторан Павловского вокзала. В большом зале ресторана уже было полно публики. В широко растворенные окна врывался теплый воздух. Стоял гомон голосов, звон бокалов и стук вилок. Метрдотель с поклоном проводил новых посетителей к столику, кивнул головой, и тотчас же подлетел официант. Прозоров сделал щедрый заказ, и тотчас же, чтобы не томить посетителей ожиданием, на столе появились разнообразные закуски, водочка в запотевшем графине, легкое столовое вино для дам. Обед прошел весело. Бархатову старались не напоминать о его позорном падении и всячески ублажали его уязвленное самолюбие. Поэтому он скоро вновь оживился и даже сам стал вышучивать свою неловкость.

Надвигался вечер, и вместе с ним приближалось время основного действа, ради которого и приезжала большая часть публики именно на Павловский вокзал, – знаменитые павловские концерты. День выдался теплый, поэтому концерт давали на открытой наружной эстраде деревянного музыкального вокзала. Слушатели рассаживались на скамьях, расставленных на площадке перед эстрадой. Симфонический оркестр, как всегда, был великолепен. Варя и Марго с самых первых тактов оказались захвачены музыкальным потоком. Бархатов слушал, пожалуй, слишком серьезно. Он понимал, что ему придется потом рассуждать о качестве исполнения, и не хотел опять ударить в грязь лицом. Прозоров и Гривин были солидарны в музыкальном невежестве. Оба мужественно боролись с послеобеденной дремой. У Гривина это получалось лучше. Маргарита, украдкой бросая на него взгляд, надеялась подметить на лице возлюбленного отблески нежных чувств, растревоженных чарующими звуками. Ведь их тайный роман начался у клавиш рояля! Музыка родила их любовь! Гривин наконец-то понял Марго и ответил на ее многозначительный взгляд едва заметным движением век и легкой полуулыбкой. В душе у девушки расцвели сады. Ей казалось, что это у нее внутри так громко и мощно звучит оркестр. Целый день они находились рядом. Варя ходила под руку или с отцом, или с Юрием. А Маргарите в кавалеры достался Гривин. Она просто изнемогала от счастья, идя с ним бок о бок, сидя рядом в ресторане. Ей представлялось, что так и будет, когда все узнают об их помолвке. Она ощущала себя невестой!

В антракте публика двинулась в буфет. Многие узнавали знакомых, кланялись, рассматривали наряды, делились новостями. Варя и Бархатов ловили на себе любопытные взгляды. Это будоражило и волновало обоих. Бархатов, поддерживая свою спутницу под шелковый локоток, невольно легонько пожимал его, отчего по телу девушки пробегал электрический ток.

Чудесный концерт завершился. Замер последний звук. Слушатели благодарно били в ладоши, музыканты и дирижер несколько раз выходили на поклон. После концерта вокзал снова ожил в своем обыденном житейском понимании. Народ хлынул на перрон и с шумом повалил в вагоны поезда, с тем чтобы снова окунуться в толкотню, пыль, грохот столицы.

– Славно, славно! – томно помурлыкал Бархатов, помогая барышням сесть в экипаж. – Божественная музыка, идеальное средство для врачевания измученной души!

– А по мне, так лучше цыганского хора для широкой русской натуры нет ничего! – возразил Прозоров.

Варя тотчас же недовольно зыркнула на отца.

– Да, голос госпожи Паниной, несомненно, кого угодно за душу возьмет, – примирительно ответил Юрий. Музыкальная дискуссия с невеждами его не увлекала. Да и Платон Петрович поспешил заговорить о другом, чтобы не злить дочь и не вызывать досаду дорогого гостя.

Домой ехали почти молча. Яркие впечатления дня всех утомили. Варя иногда о чем-то тихо перешептывалась с Юрием. Платон Петрович подремывал. Гривин сосредоточенно молчал и более не замечал мечтательных взглядов своей возлюбленной. Марго не сердилась, так надо для их общей пользы! Пришлось смотреть на звездное небо, на луну, освещавшую пыльную дорогу, на спящие в темноте поля и избы – словом, на все то, что является непременным атрибутом романтических мечтаний. Домой прибыли далеко за полночь. Кучер распрягал усталых лошадей. По комнатам забегала прислуга, заждавшаяся припозднившихся господ, засветились керосиновые лампы. Наскоро попили чаю и разошлись по своим комнатам.

Марго никак не могла уснуть, мысленно перебирая все мельчайшие детали прогулки. Она вслушивалась в себя, чувствуя, как внутри ее стремительно нарастает страстное томление. Прикосновения Дмитрия, его крепкая мужественная рука, на которую она опиралась, – все это не давало ей покою. И тут девушка услыхала легкое постукивание за отворенным окном. Она уже знала этот условный сигнал. Накинув на плечи огромную вязаную шаль, скрывшую ее до пят, Марго выскользнула в сад. В темноте деревьев ее ждал Гривин. Дмитрий чувствовал себя неловко по отношению к возлюбленной.

– Я вел себя как истукан, как чурбан с глазами! Прости меня. Но мне трудно притворятся на людях, боюсь выдать нас! – прошептал управляющий.

– О, нет! Тебе не в чем себя винить! Это я глупая и неосторожная эгоистка… – страстно проговорила Маргарита, но Дмитрий не дал ей закончить. Их слова потонули в море поцелуев.

Темнота скрывала влюбленных, однако резко открывшееся на втором этаже окно осветило сад и их укромный уголок. У окна показалась широкая и крепкая фигура Прозорова. Он шумно вдохнул влажный ночной воздух и с хрустом расправил могучие плечи. При виде хозяина Гривин вздрогнул и отстранился от девушки. Марго кивнула ему и бесшумно исчезла. А Дмитрий неподвижно простоял под деревом незамеченным до тех пор, пока Платон Петрович не соблаговолили пойти спать.

Летом неизменным ритуалом дачной жизни является катание на лодках. Бархатову предстояло пройти и через это испытание. На этот раз кататься поехали втроем, Варя, Юрий и Марго. Гривин был по горло занят работой в мастерских. Большая лодка вместила в себя не только гуляющих, но также и огромные плетеные корзины с провизией для пикника, откуда игриво торчали горлышки бутылок. Бархатов деловито потер ладони и налег на весла. Варя и Маргарита после истории с коньками побаивались еще какого-нибудь конфуза с гостем, однако здесь Юрий оказался на высоте. Лодка плавно заскользила по воде. Речушка была мелкой, извивистой, местами сильно заросшей. Из нее попадали в небольшую запруду, откуда подавалась вода для нужд мастерских. Солнце встало почти над головами, когда силы Юрия иссякли. Его рубашка прилипла к спине, на лбу и висках выступил пот. Барышни прятались от яркого солнца под белыми изящными зонтиками. Обе нарядились в открытые и легкие платья, позволив себе пренебречь корсетом по случаю жары и лета. Варя расположилась напротив Юрия и щебетала без умолку. А Марго, сидя на носу, бороздила рукой воду, подцепляя оттуда то водоросли, то кувшинки. Она обожала кувшинки. Ей нравился их особый запах, хруст, с которым ломался тугой и длинный стебель, хорошенькое зеленое рыльце посреди ярко-желтых сочных лепестков.

– А что это у нас Маргарита Павловна сегодня ни словечка не проронила? – заметил Бархатов, утомленный речами Варвары. – Видать, отсутствие уважаемого господина управляющего повергло вас в такую меланхолию!

Марго вздрогнула и покраснела. Бархатов не мог знать их тайны. Не мог он и догадаться, так как воспитанница хозяев мало его занимала. Он сказал это так, для красного словца. Но попал прямо в сердце! Девушка поспешно наклонилась за очередной кувшинкой и вытянула ее из воды.

– И на что они тебе сдались, из них не составишь букета, – резонно заметила практичная Варвара. – Маргоша у нас романтическая натура, она будет ждать идеального возлюбленного, прекрасного рыцаря на белом коне, который объедет весь мир, совершая подвиги в ее честь.

– Мечтания и грезы всегда присущи милым барышням, – промолвил Бархатов, но в его голосе Марго почудилась насмешка и скепсис. О каком рыцаре может мечтать бедная приживалка! Но она не обиделась, ведь он существовал, этот рыцарь! И пусть он не гремел железом доспехов, путь его не устилали битвы с сарацинами и злодеями, он все равно существовал, герой ее жизни!

– Вы тоже мечтаете о благородном рыцаре, прекрасная дама? – шутливо продолжал Юрий, обращаясь к Варе.

– О, нет! – засмеялась та в ответ. – Я не летаю в облаках, я твердо хожу по земле.

И выразительно посмотрела на Бархатова. Тот замолчал, обдумывая ее слова. Это уже были не шутки.

Между тем за разговором выбрали место для пикника и пристали к берегу. Молодой человек ловко выпрыгнул первым и, удерживая лодку, помогал дамам сойти на берег. Он взял тяжелые корзины и понес их на небольшую полянку под деревьями. Маргарита поспешила вслед за ним, чтобы побыстрее извлечь содержимое корзин. Варя замешкалась у лодки, и тут раздался всплеск и Варин вопль. Бархатов и Маргарита бросились назад. Оказалось, в воду упал хорошенький ридикюльчик, полный необходимых для барышни вещиц. Бархатов мужественно снял дорогие сандалии из мягкой кожи, закатал брюки и полез в воду, шаря руками по дну. Маргарита тоже бросилась помогать. Но, наткнувшись на недовольный взгляд подруги, поспешила вернуться в корзинкам. Она села на траву и принялась раскладывать припасы на большой льняной скатерти, стараясь не смотреть в сторону реки.

Варвара и ее спутник, побродив по колено в воде, продолжали оставаться на берегу, скрываемые зарослями ивняка, камыша и осоки. Когда же, наконец, они приблизились к скатерти-самобранке, как шутливо выразилась Маргарита, весь их вид свидетельствовал о некой неприятности. Варя поджимала губки и недовольно крутила в руке травинку. Марго не поняла, то ли подруга недовольна, то ли обижена, то ли разочарована, или все одновременно? Бархатов казался напряженным и раздраженным и даже не пытался этого скрывать за маской вежливой любезности. Марго недоумевала. Неужто между ними состоялось выяснение отношений. Или именно не состоялось? Молодые люди даже избегали смотреть друг на друга, и это рождало в сознании Марго самые ужасные предположения. Пикник получался безрадостным, разговор не клеился, не помогла даже откупоренная Бархатовым бутылка вина.

Неожиданно за кустами раздались голоса, и перед гуляющими оказалась стайка ребятни и несколько женщин-работниц с фабрики. Увидев хозяйскую дочь, они робко приблизились и с почтительным поклоном попросили уделить им внимание. Варвара тотчас же поднялась и подошла к женщинам. Марго всегда удивлялась, как резкая и нетерпимая Варя всегда внимательно и серьезно относилась к нуждам рабочих. Они знали это и часто прибегали к ее заступничеству и помощи. Вот и теперь Варя энергично встряхивала головой, слушая женщин, говорящих наперебой, а лицо ее приняло сосредоточенное выражение. Они жаловались на несправедливые штрафы, которые урезали заработок их мужей-кормильцев. Бархатов оставался безучастным к происходящему, или даже скорее вызывающе безучастным. Игры в либерализм ему претили.

Маргарита попыталась пояснить Юрию, какую важную роль играет Варя в деле отца, постоянно заботясь о рабочих. Как она искренне и горячо печется о делах маленькой школы, как радеет о болящих и скорбящих. Но, видимо, эти рассказы только усугубили раздражение молодого человека. Он с досадой откинулся на спину, всем видом показывая, что подобных глупостей он не одобряет. Девушка растерянно замолчала. Казалось, все, что она говорила о подруге, получалось невпопад. Повисло неловкое молчание. Бархатов даже и не пытался играть прежнюю роль куртуазного собеседника. А Варя все разговаривала с просительницами. И тут самым неожиданным образом появился Гривин. Он пришел пешком по берегу и жаждал поскорее примкнуть к веселой компании. Марго чуть не вскрикнула от радости, но вовремя удержалась, памятуя шутливый разговор в лодке. Да и Бархатов, хоть и не выказывал доселе управляющему никакой симпатии, сейчас обрадовался прибывшему как родному. Новый человек прервал тягостное молчание, и между мужчинами завязалась бойкая беседа. Гривин, к тому времени изрядно проголодавшийся, с нескрываемым удовольствием поглощал содержимое корзин, запивая терпким красным вином. Наконец просительницы удалились, и девушка вернулась на полянку. Увидев управляющего, Варя, в отличие от прочих, совсем не выразила радости от его появления. Резким голосом недовольной хозяйки она отчитала Дмитрия Ивановича за его недогляд и произвол мастера, обидевшего рабочих. Улыбка сбежала с лица Гривина. Маргарита готова была рыдать от чувства унижения, которое она испытала вместе с возлюбленным. Да и по лицу Бархатова было видно, что ему неловко присутствовать при этой нелепой сцене. Все, кроме Гривина, понимали, что Варвара таким образом выплеснула свое раздражение. Возможно, он и проштрафился, но даже Прозоров никогда не позволял себе устраивать нагоняй своим работникам на людях. А тем более управляющему, которого все больше и больше ценил и считал своей правой рукой.

– Прикажете выполнять ваши указания, сударыня? – сухо и бесстрастно спросил Дмитрий и, не дожидаясь ответа, приподнял, прощаясь, светлую шляпу. – Позвольте откланяться, господа!

Варя уже сто раз раскаялась в содеянном, но не знала, как загладить резкость. Марго же, глядя вслед удалявшемуся Дмитрию, подумала о том, как он прав, боясь за свое место и положение в этом доме.

Прогулка была окончательно испорчена. Обратно возвращались в еще более гнетущем молчании. Варя, надувшись, как мышь на крупу, смотрела на Бархатова, надеясь, что его светская болтовня разгонит общую тоску. Но Юрия поглотили размышления о характере потенциальной невесты, увиденное его испугало. Варя поняла, что своей невоздержанностью сотворила великую глупость, выказала свой подлинный нрав. И от этих мыслей она злилась еще больше и на себя, и на всех окружающих.

Потом потянулись томительные дни неопределенности и ожидания. Варя и Юрий как будто вели игру. Она заманивала его в хитроумные ловушки, а он позволял себя ловить, но не ловился. Прошло три недели. Семья изнемогала от неопределенности. Бархатов, приехавший с твердым намерением просить руки Прозоровой, все более и более сомневался в правильности своего выбора. Положение его в доме становилось неприличным. Надобно было решиться на что-нибудь. И Бархатов постепенно стал склоняться к мысли об отступлении, но в сложившихся обстоятельствах сделать это без ущерба для обеих сторон было весьма проблематично.

Выход нашелся, как это обычно и бывает, неожиданно. Как-то после обеда небольшое общество, расположившись в тени сада, рассуждало о модном поветрии – эмансипации женщин.

Разговор уже почти иссяк, когда Бархатов, лежа в гамаке и вяло помахивая веткой от комаров, с неизменной папиросой во рту, произнес:

– Женщина устроена таким образом, что господствующие в ней эмоции, ее природная сущность, не дают ей возможности принимать разумные решения. Она постоянно нуждается в руководителе, в узде, которая бы направляла ее по жизненному пути.

– Женщина женщине рознь. Как, впрочем, и мужчины, среди которых тоже встречаются такие, которые нуждаются в поводыре по жизни, – резко бросил Прозоров. – Моя дочь, к примеру, и меня теперь иногда может в делах заменить. И не нуждается в узде, ибо она не кобыла, – почти грубо заключил хозяин дома.