Волшебный мир, или Новая сказка о старом

– да, ловок, ловок ты, северянин, – пробормотал себе под нос начальник.

При напоминании о Керроде, гул разъярённых голосов сразу наполнил комнату. Офицеры кричали, пытаясь перебить друг друга:

– смерть, смерть проклятому лазутчику. Мы не простим ему смерти нашего друга, уважаемого человека. Мы отомстим за Керрода!

Начальник стражи поднял руку, и все замолчали. Он вновь посмотрел на Элдина.

– Может быть, ты, наконец, скажешь нам, кто тебя сюда заслал?

Элдин молчал. Крики этих разъярённых людей, собравшихся здесь, словно придали ему силы. Он выпрямился и стоял посреди комнаты, гордо и даже с каким-то презрением смотря на окружающих. В его взгляде читалось столько твёрдости, сколько не было никогда. Он знал, что не проронит ни слова, пока его сердце будет биться. Пусть он погибнет, не выполнив возложенного на него задания, чем своим признанием навлечёт беду на мир добра. Он не предаст народы света, он останется верным им до конца.

– молчишь. Крепкий орешек. Смотри же, для тебя же будет хуже. Может, всё-таки скажешь?

– мной уже всё сказано, – с достоинством проговорил Элдин.

– хорошо, – медленно проговорил его мучитель, – Я решил, как с тобой поступить. Ты умрёшь завтра в десять часов по полудни. Свяжите ему руки! А сегодня мы в последний раз попробуем тебя разговорить. Думаю, плети подойдут лучше всего. Прощай, но думаю, мы с тобой ещё увидимся завтра. Кстати, можешь забрать свой перстень. Нам не нужны всякие магические штуковины вроде этого! – и, брезгливо взяв кольцо двумя пальцами, он с отвращением швырнул его в лицо Элдину. Элдин бессознательно поймал его на лету и зажал в руке.

– Наш разговор окончен! Увидите его!

Элдину до боли стянули за спиной руки и два офицера грубо вытолкали его из дома.

Долго его вели по улице и, наконец, втолкнули в низкое длинное здание с маленькими окошками, по-видимому, это был какой-то барак для бедных.

Его втолкнули внутрь с такой силой, что он не удержался на ногах и упал лицом вниз на сырую солому, расстеленную на полу. Когда офицеры захлопнули за ним дверь, Элдин почувствовал такую слабость, какой не ощущал ещё никогда. Он лёг на солому и закрыл глаза. Но вместе со слабостью он почувствовал какое-то странное облегчение, словно он находился не в неволе и ждал смерти, а отдыхал в беседке, находящейся где-нибудь в тенистом саду. Это странное чувство не покидало его в течение нескольких часов. Элдину показалось, что он даже задремал. Но этот отдых продолжался недолго.

Примерно через два часа после того, как Элдин очутился в этом бараке, к нему вошли те же офицеры, которые привели его сюда. Один из них нёс в руке большую плеть.

– снимай одежду! – приказал офицер.

– у него же руки связаны, – заметил другой офицер, и, подойдя к пленнику, они сорвали с него одежду, состоящую из тонкой шерстяной накидки и рубахи, при этом сильно заломив ему связанные руки. Затем нагого по пояс Элдина, развернув лицом к стене, поставили на колени.

Один из офицеров взял плеть и, размахнувшись, ударил ею Элдина по спине. Первый удар обжог кожу Элдина, он коротко вскрикнул от боли. Офицер, державший его за руки, ударил носом сапога ему под рёбра. Элдин упал. Офицер грубо поднял его за волосы и снова поставил на колени.

Элдина били долго. Он задыхался, стонал, но не говорил ни слова.

Когда, наконец, его мучители устали и так, не добившись от него ничего, кроме стонов, ушли, наконец, развязав ему руки, измученный Элдин кое-как дополз до измятой своей одежды, натянул на себя рубаху, накинул накидку и трясущимися руками, застегнув её на все застёжки, упал на живот. Спина у него горела. Голова кружилась, сознание ускользало от него. Он с трудом понимал, где находится. Элдин лежал не подвижно на полу около десяти минут, а затем, пошевелившись, нащупал рукой что-то холодное. Он вздрогнул, как от удара, поднял перстень, который в течение нескольких часов бездумно сжимал в руке, и, с трудом приподнявшись, прошептал пересохшими губами:

– Проклятое кольцо. Из-за тебя я стал пленником, обречённым на смерть.

И размахнувшись, он хотел уже отбросить его в сторону, но передумал и спрятал перстень в голенище своего высокого тяжёлого сапога.

Элдин превозмогая боль, смог медленно повернуться на бок. Сильная боль в спине не давала ему заснуть. Лишь спустя часа три, глубокой ночью ему, наконец, удалось на короткое время забыться тревожным сном.

Его разбудил один из его вчерашних мучителей. Ударом сапога, он заставил Элдина медленно сесть.

– Поднимайся! – загрохотал офицер, словно пробудившийся вулкан, – Через час я должен буду отвести тебя на казнь. Что молчишь! Отвечай что-нибудь. Не немой же.

Он вышел, а Элдин стал бессмысленно смотреть в потолок. Как бы он не хотел, он не мог заставить себя думать ни о друзьях, ни о чём-либо другом. Душа его, словно умерла. Не одна мысль не тревожила его. Даже скорая смерть, казалось, сейчас совсем не волновала Элдина. Его душа, словно превратилась в пустыню, в которой нет места ни страху, ни печали, ни радости.

Так Элдин лежал до тех пор, пока снова не пришёл офицер и не заставил его подняться. Со связанными руками Элдина вывели из барака, где ему пришлось испытать страшную боль. Едва они вышли на улицу, к ним присоединились три человека, судя по одежде, простые воины. Двое из них крепко взяли Элдина за руки и поддерживали его всю дорогу до места казни, потому что Элдин от перенесённой пытки, самостоятельно идти не мог. Третий воин встал за ними с железным прутом в руке. Он пригрозил Элдину, что ему лучше слушаться своих конвоиров, но Элдин и не помышлял о бегстве. Все замерли в ожидании приказа. Офицер встал впереди этой, не столь весёлой с виду компании и крикнул через плечо: «Вперёд!» и они двинулись к небольшой площади, где находился эшафот.

Элдин шёл, не глядя ни на своих конвоиров, ни на что вокруг, такой же опустошённый, как и несколько минут назад. Лицо его выражало ни страха, ни мольбы, а какую-то тупую обречённость.

Элдина привели на площадь, где уже собралось много народа, в основном это были не горожане, а знатные офицеры и воины. Элдина ввели на эшафот. Поддерживаемый с двух сторон воинами, Элдин шёл по ступеням эшафота медленно, как во сне. То состояние опустошённости, в котором он пребывал всё это время, покинуло его, и все чувства с новой силой пробудились в нём. Он поднял голову и огляделся по сторонам. Он увидел жестокие лица собравшихся на площади людей. Начальник стражи, стоявший у самого помоста, глядел на Элдина и улыбался. Элдин прочёл в его глазах злобное торжество. Когда Элдин, поднимаясь по ступеням эшафота, проходил мимо него, начальник стражи подошёл к лестнице и, взявшись рукой за перила, ухмыляясь, проговорил:

– Ты думал обхитрить меня? Но тебе этого не удалось, – заговорил он, и конвоиры Элдина остановились.

– Теперь первые роли перешли в руки моих офицеров. Я жалею, что не был вчера на этом удивительном «представлении». Мне бы доставило величайшее удовольствие, смотреть, как ты мучаешься. Ну, что, Актёр, сегодня занавес для тебя опустится навсегда. Сегодня твой последний выход, – он говорил эти слова и, Элдину каждое его слово причиняло муки, не сравнимые с той физической болью, что он испытал накануне.

«Ах, зачем он мучит меня. Приказал бы убить сразу. Не могу я больше выносить это издевательство», – подумал Элдин и попытался отвернуться, но воин, стоявший за ним, силой ударил его железным прутом по шее, и Элдину пришлось смотреть в лицо этого жестокого человека.

Видимо, его мысли отразились в его глазах, потому что его мучитель воскликнул с сатанинским хохотом:

– О! Тебе, я вижу, неприятны мои слова. Теперь ты знаешь, что словом можно ранить сильнее, чем плетью или калёным железом. Не отворачивайся, смотри мне в глаза. В твоих глазах я вижу страх и отчаяние. Я вижу, что твоя душа возмущена моими речами. Ты злишься, но твоя злоба тебе не поможет. Мне приятно смотреть на твои страдания, – он говорил тихо и медленно, часто прерывая речь смехом. Голос его был приторно сладок. Он часто замолкал, чтобы в полной мере насладиться теми муками, которые, он видел, испытывал Элдин. Элдин отдал бы всё на свете, чтобы не видеть этого ненавистного лица, не слышать этого сладкого голоса, этого смеха.

– О, как я жалею, что не присутствовал при твоей пытке, я бы заставил тебя заговорить. Я бы заставил тебя унижаться передо мной. Я бы заставил тебя рыдать и просить о пощаде. Но, как жаль, что сегодня ты не в моей власти. Я бы ещё бы всласть поглумился над тобой, но не могу. Время уходит. Палач уже ждёт. Отправляйся и помни, НИКТО тебе не поможет.

И он отошёл от ограждения эшафота.

Элдина повели дальше. Когда он зашёл на эшафот и медленно двинулся по деревянному настилу помоста, чей-то ребёнок заплакал в толпе, а какая-то женщина закричала:

– Не убивайте его! Он ещё так молод!

Элдин с благодарностью посмотрел вниз на толпу.

– Молчи, женщина! – прикрикнул на неё кто-то из офицеров.

– Не вмешивайся не в своё дело!

Элдин шёл, к стоявшему на противоположном конце помоста палачу, одетому в красную длинную рубаху и с мечом в руке.

Когда до палача оставалось шагов десять, Элдин остановился и посмотрел ему в лицо.

Палач стоял неподвижно, словно статуя, и лицо его под белой маской не дрогнуло, глаза глядели холодно и бесстрастно. Смотря на палача, Элдин подумал о том, что через минуту этот человек хладнокровно вонзит ему в сердце свой меч и это будет лишь очередной его обязанностью. Неужели ему всё равно, что люди теряют самое дорогое- жизнь. Неужели его сердце также холодно и безучастно, как эти глаза.

Элдин только сейчас отчётливо понял, как прекрасна жизнь и, что где-то его ждут друзья и, как страшно это всё потерять в один миг, в одну секунду.

Сделав ещё несколько шагов, Элдин вдруг помимо воли заплакал. Слёзы катились у него по щекам, и не было сил остановить их. Ноги у него подкосились, и он упал на колени. Вырвавшись из крепких рук, державших его воинов, Элдин поднял руки вверх и воскликнул:

– Помогите мне, силы света! Я хочу жить, вернуться в мир добра! За что мне посланы такие мучения? – в этом крике было столько боли, мольбы, что даже сердца самых жестоких офицеров дрогнули. Воины и офицер, сопровождавшие Элдина взглянули на него с неведомым дотоле им чувством- с сочувствием. Некоторые на площади плакали. Офицеры и начальник стражи били тех, кто смел сочувствовать «преступнику» тонкими плетьми. Среди этого шума только палач оставался спокойным и невозмутимым.

Элдин закрыл глаза, чтобы не видеть зверства воинов и, посмотрев на небо, заговорил:

– Неужели в этой стране нет места ничему светлому? Неужели можно было допустить, чтобы воины били безвинных людей, только за то, что в их душах нашлось место для сострадания. Силы света помогите тем, кто вынужден страдать…

– Ну что происходит, – глухо прозвучал из-под безликой маски голос палача, – Прекратите этот цирк! Пора! Я устал! —

Сказал он, обращаясь к начальнику стражи, и тот немедленно вскинул руку.