33 (сборник)

– Пойдём, Толян, – поддержал рыжебородый. – У нас как раз водка кончилась.

И мы пошли. Весёлые и пьяные люди бродили по городу. В компании папы и его пьяных дружков мы дошли до магазина, меня оставили на улице, велели подождать. Я стала рассматривать вывески на магазинах и лица довольных прохожих. Прошлась вокруг магазина туда и обратно, поковыряла палкой землю, заглянула в мусорку – папы не было. Подождав ещё немного, я поняла, что он уже не придёт и пошла домой одна: шла, останавливалась на перекрёстках, дожидаясь, пока загорится зелёный. Я устала и очень хотела есть.

– Тётя, я потерялась. Меня зовут Наташа. Мой адрес: улица Невского, дом 2, квартира 3, – отрапортовала я женщине с красными губами, в белом платье в голубой горох.

– Ой, какая умничка! Пойдём, детка, я тебя отведу.

– А где твои родители? – спросила добросердечная тётя (в те времена все были добрыми, или мне так казалось).

– Папа ушёл за водкой и пропал, мама, наверное, дома, плачет и ждёт меня, – как всегда правдиво ответила я.

В сопровождении голубогороховой я добралась до дома. Мама стояла на улице и плакала. Увидев меня, подбежала и обняла.

– Опять нажрался твой папка! Так и знала! И про ребёнка забыл! Скотина! – причитала мама.

Я махала доброй тёте из-за маминого плеча.

В детстве я любила праздники, особенно Новый год. Новый 1989-й я запомнила надолго. Утром папа принёс ароматную ёлку до самого потолка, мы с бабушкой наряжали её. В доме стоял елово-пирогово-мандариновый аромат. Вечером отец развёл костёр во дворе – собирались делать шашлыки. Бабушка с мамой накрывали на стол. Я бегала вокруг костра с соседскими мальчишками. Папа в сарае вытачивал мне колечко – подарок на Новый год. Иногда он выходил из сарая, чтобы подкинуть дровишек в костёр, и глаза его всё больше становились похожими на рыбьи. Я понимала, что он напивается. Видимо, он стащил припасённую для праздничного стола бутылку и попивал её в сарае.

– Пап, а пап, ну когда колечко будет готово?

– Скоро, Наташа, ещё чуть-чуть.

– Я хочу, чтоб с цветочком.

– Будет тебе цветочек.

– Толь, когда начнёшь готовить шашлык? Время уже 11 – скоро за стол, – вышла на улицу мама.

– Сейчас, неси блюдо с замоченным мясом, – неуверенным голосом забасил папа.

– Да ты никак уже нажрался! – мамин голос срывался на крик.

– Где бутылку припрятал? А ну отдавай! – и мама ринулась в сарай.

– Мам, он мне колечко делает! – пыталась я уладить ситуацию.

– Колечко… Дура ты! Глотку он тут заливает. Плевать он хотел на тебя и твоё колечко! – орала мама.

– Неправда! Вот оно, колечко! – и я, пытаясь оправдать папу, вытащила из тисков тоненький ободок. Мне не хотелось, чтобы был испорчен любимый мой праздник.

– Говно это, а не колечко! – не обращая внимания на меня, мама искала початую бутылку, хлопала дверями шкафов и заглядывала под токарный станок.

– Ах, скотина, всю уже выжрал! Алкоголик несчастный! – орала мама, потрясая пустой «Столичной» у него перед носом.

Я, зажав колечко в ладони, убежала домой. Бабушка, скрестив руки на коленях, сидела за накрытым столом. Дед ворчал в спальне. Через некоторое время, переругиваясь, зашли мои родители, и началась очередная сцена.

– Давайте за стол садиться. Новый год ведь, – пыталась я исправить ситуацию.

Но не тут-то было! В спор включился дед.

– Что ты орёшь, как ненормальная. Выпить мужик по-твоему не может в Новый год. Жалко тебе что ли… – вступился он за папу.

– Жалко у пчёлки, а пчёлка на ёлке, – вставила мама свою любимую поговорку. – Да вы все – алкаш на алкаше, отец мой тоже алкаш, пил да мать бил! Думала, замуж выйду, избавлюсь от всего этого. А, что говорить… хрен на хрен менять… – не унималась мама.

– И что же ты в этот хрен вцепилась, проститутка? – дед двинулся на маму.

– Да на хрен мне твой хрен нужен! Правда глаза колет!!! Вам, наглецам, ссы в глаза – всё божья роса!

– Заткнись! – дед двинулся на маму и топнул больной ногой, так что лицо его исказилось от боли.

Мать отпрыгнула на безопасное расстояние. Бабушка встала между мамой и дедушкой. Я поняла, что праздник безвозвратно испорчен, и заревела.

– Коль, Люб, успокойтесь. Праздник всё-таки. Вот ребёнка напугали. – Не плачь, Наташенька, – пыталась урегулировать ситуацию бабушка. Но куда там…

– Деда-деда, попляши, твои ножки хороши! – пропела мама и расхохоталась из-за бабушкиного плеча.

– Убью, сука!!! – у деда на губах выступила пена.

Мама ретировалась в комнату, где, распространяя запах перегара, дрых папа.

Пробило 12. Из чёрно-белого «Горизонта» Михаил Сергеевич Горбачёв поздравлял граждан Советского Союза с Новым годом. Бабушка налила два стакана лимонада.

– Давай, Наташа, за Новый год, не плачь, – она звякнула хрусталём с лимонадом по моему стакану.

Дед из общей миски поглощал оливье, прикусывая толстым куском пшеничного. Из спальни доносились всхлипывания мамы. Мы с бабушкой съели по пирожку, допили лимонад, выключили телевизор и легли спать вдвоём на её односпалку. Перед сном я надела на безымянный палец колечко с недоделанным цветочком. Это был самый запоминающийся Новый год в моей жизни.

Но больше Нового года я любила лето. Летом мы с папой ездили на рыбалку. Мы вставали ещё затемно, папа садился за руль мотоцикла «Иж-Юпитер-5», а я – в коляску и ехали на пруд. Зимой папа ездил на зимнюю рыбалку, но мама меня не отпускала. И я довольствовалась испытанием блёсен в ванной. Их папа вытачивал сам на том же станке, что и колечко.

Над прудом стоял густой туман, медленно окрашивалось в розовый цвет небо, квакали лягушки. Папа бережно раскладывал снасти. Мы вместе насаживали червей и закидывали удочки. Ещё надо было подкидывать в воду варёную перловку, чтобы приманить рыбу. Когда клевало, я тащила удочку. Очень бережно, чтобы не порвать рот рыбине, я снимала её с крючка и отпускала в таз с водой. В обед мы раскладывали на газете варёные яйца, огурцы и помидоры, папа вытаскивал из внутреннего кармана пузырёк от бабушкиного лекарства и хитро посматривал на меня. Я знала, что там был вовсе не муравьиный спирт, а водка. Он отлил её специально в этот пузырёк, чтобы мама не засекла. Одним глотком он выпивал содержимое пузырька и рукавом вытирал усы. Потом мы хрустели огурцами и уминали варёные яйца. Рыбы мирно плавали в тазу. Мы привозили их домой, я наливала в ванну воды и выпускала туда карасей. Не могли же рыбы жить в пустой ванне. Им, как и людям, нужен комфорт. Для создания настоящего интерьера подводного мира я приносила с улицы песок, засаживала дно ванны травой, выловленной в пруду. Перевёрнутый таз служил спальней для рыб, под его тенью было темно и уютно. Я откапывала в огороде червей и кормила ими рыб в ванной. Больше всего бесновалась по этому поводу мама. «Опять безобразие развели! Не помыться нормально, не постирать», – нудела она. Её терпения хватало ненадолго. Ещё она отказывалась понимать, что рыбу ловят не для того, чтобы есть, – интересен сам процесс.

Убивать живность – это преступление не меньшее, чем убийство человека, может, даже и большее. У убийцы человека всегда есть мотивация. Например, муж может убить любовника жены и будет прав. Почему какой-то мудак пользуется его женщиной? Рыбы никому не причинили личного вреда, поэтому убивать их – преступление. Это сейчас я так думаю. А тогда я просто чувствовала, что убивать рыбу – это плохо. Ведь в магазине можно купить уже убитую кем-то рыбу, не совершая преступление самому. Более того, меня волновал и другой моральный аспект. Маленькие карасики – чьи-то детки, и их мамы сейчас плачут и ищут своих малышей средь илистых камней.

В банке с водой мы везли рыб на тот же пруд, где выловили их неделю назад (кстати, за это время они успевали отъесться жирными червями и значительно подрасти). Там мы торжественно выпускали детишек к их родителям. С чувством выполненного долга, довольные и счастливые, мы ехали домой, и было жарко под мотоциклетным шлемом.

Глава 3. Брат и монстры из темноты

В целом у меня было хорошее детство. По утрам в выходные мама жарила вкусную картошку, а бабушка пекла ароматные блинчики. Иногда у мамы ко мне просыпалась бурная нежность. Она сажала меня к себе на колени и, приговаривая «нецененненький глазочек, поцелуй меня разочек», тыкалась мокрыми губами в мой нос. Я не любила всех этих нежностей и всячески уворачивалась от назойливых поцелуев.

– Ну и иди от меня! Что ж ты такая неласковая! – начинала злиться мама.

С рождением брата (которого назвали, конечно, Алёшей) всё стало плохо. Я его не любила, потому что меня заставляли с ним сидеть. Нужно было качать кроватку, давать ему соску и т. д. А один раз он обосрался. Я была этому рада, потому что он перестал орать и занялся своими какашками. Я наблюдала за его вознёй издалека. Братик сначала размазал коричневую кашицу по матрасу, потом обмазал каждую перекладину в кроватке. Какое-то время он пристально рассматривал свои руки и наконец начал их облизывать. На это спокойно я смотреть уже не смогла и побежала в туалет, где меня вырвало. Потом пришла мама и ругала меня за то, что я не убрала за братом каканы и он их наелся, да к тому же вымазал всю кровать, в квартире стояла вонь. Она меня вообще часто ругала за брата. Потом я отомстила брату за то, что приходилось возиться с ним, вместо того чтобы гулять с подружками на улице, за бессонные ночи, когда вместо просмотра интересных фильмов по телеку мне приходилось качать его. Возможно, нужно было мстить маме, которая вешала на меня брата. Но её можно понять: она работала и уставала, поэтому ей была необходима моя помощь. Месть моя была страшна. Я придумала злого волшебника по имени Клюва. Он чудодейственным способом готовил разноцветные вкуснейшие напитки. Я заходила в ванную, закрывала дверь. Под ванной у меня хранилась палитра акварели, хрустальный красивый бокал. Я включала воду и начинала бормотать что-то невнятное грубым голосом. Брат в истерике пытался проникнуть в ванную, чтобы увидеть волшебника Клюву и узнать секрет приготовления волшебного напитка. Но куда там – дверь была плотно закрыта. Не прекращая бубнить и завывать, я добавляла краску в стакан с водой. Цвета получались яркие и насыщенные. Учитывая, что во времена Советского Союза был только лимонад «Буратино», мои адские коктейли всех цветов и даже черного производили на четырёхлетнего брата неизгладимое впечатление. Я торжественно выходила из ванной, неся чудо-коктейль высоко над головой. Брат подпрыгивал и плакал, пытаясь вырвать бокал из моих рук, но я была непреклонна. С улыбкой злого гения я выпивала этот коктейль, изображая наслаждение. Представляете, чего мне это стоило? Ведь пить окрашенную акварелью воду – мало приятного. Но я та ещё актриса. Ради слёз брата я готова была и на большее. Алёше так хотелось попробовать этот чудо-напиток и разгадать тайну его появления. Он забегал потом в ванную, пытаясь обнаружить следы пребывания там волшебника Клювы, но я, хитрая, все атрибуты немедленно прятала. Так я изводила его довольно долго и ни разу не раскололась. Только спустя много лет, когда брат вырос в хулигана и алкоголика, я рассказала ему тайну происхождения коктейля.

В один из дней, чтобы не сидеть с братом, я закатила истерику (любимое мамино выражение). Я валялась по полу, стучала ногами, билась головой.

– А-а-а, вот ты как! Над матерью издеваешься! А ну вставай быстро!

– Ты, мамочка, дура, дура, дура!