Мария-Антуанетта. Верховная жрица любви

Принцесса точно следовала этому совету.

Любопытны советы по общению с придворными дамами: «Не поддаваться сим особам, отличающимся умом, но злонамеренным подобно дьяволам, которые постараются втянуть ее в склоки, в каковых проводят все свои будни». Посол Саксонии в Париже, граф фон Лосс, со своей стороны добавил, что Мария-Иозефа должна в любом случае не скупиться на изъявления дружбы в отношении маркизы де Помпадур, которой она обязана своим замужеством.

«Дружба, которой почтил ее король, интерес, каковой она выказала к браку его высочества дофина с саксонской принцессой, доверительные рекомендации, сделанные ею королю, дабы тот окончательно остановился на своем выборе, все сие обязывает вас к вниманию и хорошему отношению. У маркизы отличный характер, она будет стремиться понравиться вам. И вы угодите его величеству, засвидетельствовав дружбу с сей дамой, которой королева выказывает величайшую учтивость».

Дофина явно учла все это, ибо, как писали современники, «не дала совратить себя лживыми обвинениями в отношении фаворитки, в изобилии изливаемыми на нее мужем и золовками». Взамен Мария-Иозефа заработала признание маркизы, которая впоследствии дала ей знать, что дофина может рассчитывать на ее поддержку в любых обстоятельствах.

Этой привлекательной блондинке было всего пятнадцать лет, она плохо говорила по-французски, но с уверенностью заверила представителя Людовика ХV, маршала де Ришелье, что приложит все усилия к полному освоению языка, и потребовала снабдить ее книгами по истории Франции. За ней дали неплохое приданое, и не минуло еще полугода после смерти первой жены дофина, как его в феврале 1747 года обвенчали с Марией-Иозефой, которую на французский манер теперь называли Мария-Жозефа.

Мастера даже не успели отделать новые покои для новобрачных, и молодые поселились в комнатах, где все дышало памятью о покойной жене дофина. Дошло до того, что рыдавший Луи не смог в первую ночь исполнить свой супружеский долг на ложе, где познал счастье с покойной Марией Терезой Рафаэлой. Но, мягкая и деликатная, одновременно живая и веселая, новобрачная сумела через полгода заставить его забыть прежнюю любовь и стать ему преданной женой, создавшей дружную семью. Придворные даже с неодобрением относились к этой супружеской паре, считая их слишком сплоченный союз «мещанским». Дофина искренне привязалась к своей падчерице, крошечной дочери от первой жены супруга, чрезвычайно заботилась о ней и искренне горевала, когда та скончалась в возрасте немногим более двух лет.

По старинному придворному обычаю, после свадьбы дофина в течение трех дней должна была носить браслет с миниатюрным портретом своего отца. В данном случае это должен был быть портрет короля Августа III, сместившего с трона Польши Станислава Лещинского. Королева Мария не вытерпела и спросила у невестки, правильным ли поступком с ее стороны было надеть этот браслет. В ответ та молча передала свекрови украшение, и, к своему удивлению, свекровь увидела портрет Станислава Лещинского, своего отца и деда мужа новобрачной. Придворные были потрясены тактом и умом столь молодой принцессы и вынуждены были отдать должное ее сообразительности оценивать обстановку. Надо сказать, что впоследствии ей пришлось перенести много переживаний, связанных с Семилетней войной, в которых страдали ее родина и близкие.

Марии-Жозефе не удалось быстро обрадовать королевство рождением наследника, за что ее немилосердно критиковали как при дворе, так и в народе. Дофина забеременела только через три года, и первенцем стала девочка, потом же она практически сравнялась со своей свекровью. Всего у нее было девять беременностей, причем пять из них принесли королевству сыновей, а ей – большую популярность. Трое из мальчиков впоследствии стали королями Франции. Трагические события, отзывавшиеся болью в сердце Марии-Жозефы, случались столь регулярно, что король называл свою невестку не иначе как «моя печальная Пепа».

Особой поддержки при дворе Мария-Жозефа поначалу не ощущала, и тем болезненнее восприняла в 1750 году безвременную смерть своего дяди, маршала Морица Саксонского. Вся королевская семья была потрясена в 1752 году кончиной 24-летней старшей дочери королевской четы, Мадам Анриэтты, с которой Мария-Жозефа успела сдружиться. Вскоре тяжело заболел оспой дофин, и супруга самоотверженно ухаживала за ним, не гнушаясь страстно целовать его лицо, покрытое омерзительными гнойничками. В 1754 году отлетела на небеса младенческая душа полугодовалого Ксавье, герцога Аквитанского, сына дофины. На следующий год скончалась пятилетняя Мари-Зефирина, первенец Марии-Жозефы.

В 1759 году в результате захвата Саксонии войсками прусского короля Фридриха II и бесчинств, учиненных там солдатней, ушла из жизни мать Марии-Жозефы. В 1761 году королевской семье был нанесен тяжкий удар: смерть унесла старшего сына дофины, десятилетнего герцога Луи-Жозефа Бургундского, проявлявшего блестящие дарования. Именно он должен был бы стать королем Франции в 1774 году, а не его следующий по возрасту брат Луи-Огюст, герцог Беррийский. В течение того же десятилетия король потерял старшую дочь и ее супруга, правящую чету герцогства Пармы и Пьяченцы.

В 1763 году сошел в могилу отец Марии-Жозефы, король Польши и курфюрст Саксонии Август III. Ее брат Франсуа-Ксавье не смог противостоять военному союзу Австрии, Пруссии и России. Наследники ее отца были вынуждены отказаться от польской короны и сохранить лишь правление Саксонией. На следующий год скончалась маркиза де Помпадур. Но самый тяжелый удар был нанесен дофине в 1765 году: супруг заболел чахоткой и умер, а ухаживавшая за ним Мария-Жозефа заразилась и также угасла от туберкулеза в 1767 году в возрасте всего 36 лет. Через год за ней последовала измученная жизнью и всеми пренебрегаемая королева Мария Лещинская.

Можете представить себе, какими достоинствами должна была обладать австрийская невеста, каким чувством ответственности и незаурядным умом, чтобы занять достойное место при особе короля Людовика ХV? Посмотрим, удалось ли с честью выполнить эту задачу австрийской эрцгерцогине Марии-Антуанетте, но сначала сделаем небольшое отступление.

Историческая тезка добродетельной дофины

Познала ли среди всех этих испытаний Мария-Жозефа чисто женское счастье любви? Естественно, источники умалчивают об этом. Но в истории нередко случаются события, когда вещи, как материальные, так и нематериальные, совершают какие-то замысловатые перемещения в пространстве и времени, тем не менее, связуя странным образом совершенно противоположных во всех отношениях особ.

Мария-Жозефа Саксонская была не только преданной женой и прекрасной матерью, но и доброй и снисходительной повелительницей. В штате ее двора служил пажом некий юноша по имени Жозеф-Гаспар Таше де Лапажери. Естественно, чтобы попасть на пажескую службу, недостаточно было только дворянского происхождения, восходящего не менее чем к 1550 году и подтвержденного подлинными жалованными грамотами, а также благоприятных внешних данных. В корпус пажей сына обедневшего дворянина, уехавшего искать счастья на далекий остров Мартинику, колонию Франции, пристроил его дядя, священник Франсуа-Станислас, служивший сначала духовником королевы Марии Лещинской, а затем дофины Марии-Жозефы Саксонской. Племянник провел в Версале пять лет, получил неплохое образование и навсегда сохранил этот период в памяти и сердце как наилучший в своей жизни, как пребывание у врат рая, где все есть сила, власть, красота и изысканность.

Но всему приходит конец, и выросший из пажеской униформы молодой лейтенант был определен в королевский флот и откомандирован на Мартинику, где его отец кое-как сводил концы с концами, служа управляющим на чужих плантациях. Там Жозеф-Гаспар быстро набрал долгов и стал завсегдатаем таверн Порт-Рояля, где шла игра в карты, перемежавшаяся дуэлями и драками. Его хорошенькая и пронырливая сестра Дезире, любовница генерал-губернатора Франсуа де Богарне, помогла брату найти невесту из хорошей семьи, да еще с приданым в виде доходной плантации. Но обленившемуся и опустившемуся брату это не помогло.

В 1763 году за халатное отношение к службе Жозефа-Гаспара отправили в отставку с небольшой пенсией, после чего он счел свою жизнь окончательно загубленной. Крушение всех надежд оказалось еще более горьким от того, что в том же году у него, к его величайшему сожалению, родился не сын-первенец, а всего-навсего дочь. Отставник понимал, что на всех его мечтах о блестящей карьере окончательно поставлен крест, и в память о сказочном прошлом назвал дочь в честь добрейшей и прекраснейшей дофины именами Мария Жозефа Роза. В обиходе девочку именовали просто Розой.

В возрасте 16 лет Роза переехала во Францию, где тетка Дезире выдала ее замуж за своего пасынка, виконта Александра де Богарне, которого воспитала и любила как родного сына. От неудачной семейной жизни с любимым, но эгоистичным мужем-ловеласом молодой женщине остались сын Евгений и дочь Гортензия. Брошенной жене пришлось изрядно хлебнуть горя в то страшное десятилетие, на которое пришлись основные события Великой французской революции. Мужа казнили, сама она также попала в заключение, и от гильотины ее спас только государственный переворот.

Пройдя такую школу жизни, Роза, не будучи красавицей, сумела отшлифовать свои манеры, усовершенствовать искусство соблазнения мужчин (ну а как еще можно было зарабатывать деньги на прокорм детей?) и превратилась в одну из самых дорогих куртизанок Парижа, пользовавшуюся покровительством первых лиц Французской республики. Она уже начала увядать и беспокоиться за свое будущее, когда на ее жизненном пути повстречался некий молодой невзрачный корсиканец Наполеоне Буонопарте, герой борьбы с монархистами, в 24 года произведенный в генералы. Ему сулили блестящую карьеру, и для такой опытной женщины ничего не стоило соблазнить провинциального офицера, к тому же еще и на 6 лет моложе ее. Ей хватило одной ночи, после которой она на другое же утро получила следующее письмо с ужасающей орфографией, но переполненное излияниями самой искренней неукротимой страсти:

«В семь часов утра: нежная и несравненная Жозефина, я проснулся полон тобой. Твой портрет и воспоминания о вчерашнем опьяняющем вечере не дают никакого покоя моим чувствам…».

Так под именем Жозефины вошла в историю эта ветреная женщина, сначала гражданка Бонапарт, впоследствии императрица Жозефина, член монаршей четы, где жена была самим воплощением женственности, а супруг – мужественности. Конечно, очень немногим было ведомо, что она получила свое имя в честь принцессы, чья жизнь была истинным олицетворением супружеского долга, постоянства и добродетели.

Три сказочных принца

Итак, дофин и его супруга Мария-Жозефа скончались рано, не успев взойти на трон. Это стало очередной трагедией для королевской семьи, но не для престолонаследия, которое было надежно обеспечено тремя осиротевшими принцами: Луи-Огюстом, герцогом Беррийским, Луи-Станисласом, графом Прованским и Шарлем-Филиппом, графом д’Артуа. Напоминаем, что еще раньше родителей в возрасте десяти лет скончался самый старший сын, Луи-Жозеф, рассматривавшийся как будущий дофин и получавший соответствующее образование. Любопытным образом трое из принцев как внешностью, так и характером пошли в отца, в Бурбонов, тогда как Луи-Огюст явно унаследовал все признаки саксонских и габсбургских предков их матери. Три принца были привлекательными шатенами с живыми карими очами, Луи-Огюст – блондином с голубыми невыразительными глазами. Бурбоны схватывали все на лету, были подвижны и элегантны, обожали развлечения и не жалели денег на модную одежду и веселое времяпрепровождение.

Луи-Огюст обещал стать копией своих саксонских пращуров. Он был крепкого, но нескладного телосложения, медлительный, молчаливый, благодушный, экономный в своих расходах. Поскольку принц любил воздать должное простой, но обильной пище, врожденная склонность к полноте быстро превратила его в увальня с неуклюжей, тяжелой походкой. Он был основательным неспешным человеком, любившим доходить до сути дела своим умом, вот только времени на это требовалось ему намного больше, нежели его брату Луи-Станисласу, графу Прованскому. Поскольку дофином надлежало стать рано скончавшемуся Луи-Жозеф, образованию Луи-Огюста в свое время должного внимания не уделяли и, спохватившись после смерти старшего сына, организовали учебный процесс, грубо говоря, из рук вон плохо.

Из экономии братьев стали обучать вместе, и разница между ними проявилась ошеломляющая. Луи-Станислас любил чтение, наслаждался античными авторами и, глубоко изучив их, изъяснялся законченно и изысканно. Впоследствии он собрал огромную библиотеку и даже учредил собственную типографию. Осознав, что старший брат в умственном отношении явно ему не соперник, граф Прованский впоследствии не гнушался в открытую всячески критиковать действия короля. Как следующий в линии престолонаследия, он носил положенный ему титул «Месье» и сумел завоевать чрезвычайную популярность как при дворе, так и среди парижан.

Луи-Огюст был хорошим учеником, дисциплинированным, прилежным, вдумчивым. Но он не гнался за красивыми фразами и остроумными оборотами речи, как было принято в те времена, выражался сухо и по существу. Неизвестно по какой причине, Луи-Огюст не получил никакого практического военного образования (теории по оборонительным сооружениям и военным операциям было преподано с избытком). Он даже заинтересовался флотом и, со свойственной ему методичностью, приобрел познания, которые удивляли даже специалистов.

Конечно, прошли те времена, когда король выезжал на поля сражений во главе своего войска, но дофин непременно должен был усвоить повадки главнокомандующего и создавать должный образ непобедимого монарха на парадах и смотрах. Его деду, во всяком случае, это прекрасно удавалось, и на военных маневрах во время пребывания в Компьене Людовик ХV умел зажечь в сердцах солдат искру преданности короне, вере и отечеству. А вот Луи-Огюст так и не научился командовать людьми. Он усиленно скрывал этот изъян и старался всегда создавать такое положение, чтобы никто не мог командовать им самим.

Принц был набожен, подобно его отцу, искренне считал королевское правление прерогативой, дарованной ему Богом, и оттого имел весьма идеалистическое представление об этом процессе. Ему внушили, что для успешного царствования королю достаточно обладать несколькими добродетелями, а именно: набожностью, добротой, справедливостью, твердостью и целомудрием. Наличие этих качеств, бесспорно, должно снискать ему любовь и преданность подданных и обеспечить мирное правление. О том, что политика должна учитывать различия между людьми и иметь целью поиск разумных компромиссов, даже не упоминалось.

Луи-Огюст чувствовал себя чужим в мире, в котором ему выпало жить. Ему не нравился ни искусственный язык, ни утонченные манеры, ни вычурные одеяния придворных. Он даже не научился двигаться с сознанием собственного достоинства, как его дед или братья, и ходил вперевалку. Принц одевался чрезвычайно просто, любил разговаривать с рабочими, которые выполняли нескончаемые ремонты и переделки во дворце, не гнушался забираться на леса и лестницы штукатуров и художников, толкать тяжелые тележки со стройматериалами. Он не последовал примеру деда, который любил обрабатывать на токарном станке благородное дерево и слоновую кость, а увлекся грязными слесарными работами по металлу. Вкупе с его немногословностью это заслужило ему репутацию дикаря. Придворные чуть ли не в открытую сожалели, что граф Прованский родился годом позже, вот из него вышел бы отличный дофин!

Того же мнения придерживались и иностранцы. Вот что писал о ее будущем зяте императрице Марии-Терезии князь фон Штаремберг[5 - Князь Георг-Адам фон Штаремберг (1754–1866) – австрийский вельможа и дипломат, доверенное лицо императрицы Марии-Терезии, посол Австрии в Париже в 1754–1766 гг., совместно с маркизой де Помпадур архитектор сближения между двумя государствами и замысла заключения брака между французским дофином и австрийской эрцгерцогиней.]:

«Для создания у вашего величества небольшого представления, надобно сказать, что сей принц имеет поведение самое несуразное и необычное, как стоя, так и сидя, он не умеет передвигаться. В день бала-маскарада я видел его танцующим менуэт со всей неуклюжестью, каковая только возможна, ни единого разу не попавши в такт. Он никогда ни с кем не разговаривает и, к тому же, задавши вопрос, уходит, не выслушивая ответа».

Не удивительно, что у будущей тещи тотчас же родилась мысль, что такого зятя ничего не стоит обвести вокруг пальца.

Но под этой простоватой оболочкой скрывалось сердце, способное любить горячо и преданно. Как уже упоминалось здесь, отношения у Людовика ХV с сыном были просто отвратительными, что немало мучило короля. Однако мудрый и чуткий духовник дофина сумел пробудить во внуке любовь к деду, и они стали друзьями. В этом сближении им чрезвычайно помогла их страстная любовь к охоте. Оба были готовы выкладываться по полной, загоняя в лесах оленей или кабанов. Известно, как дочери короля порицали беспутный образ жизни Людовика ХV. Однако внук не стал по их примеру терзать деда морализаторскими наставлениями, и вскоре превратился в завсегдатая ужинов, которые устраивала обычно после возвращения с охоты величайшая грешница Версаля, графиня Дюбарри.

Услада старости короля

Итак, к тому времени, когда в 1770 году в Версале появилась невеста наследника престола, эрцгерцогиня Мария-Антуанетта, там проживали шестидесятилетний король Людовик ХV, три старые девы, его дочери, и три осиротевших внука: герцог Беррийский, наследник престола, 16 лет, граф Прованский, 15 лет, и граф д’Артуа, 13 лет. Минуло немногим более года с момента кончины королевы Марии Лещинской, и, казалось бы, все во дворце еще должно было жить памятью об этой мягкосердечной, набожной и добродетельной женщине. Однако же этот период оказался наполнен нешуточными страстями, которые продолжали разделять монаршую семью и отсюда весь двор.

– Король умер, да здравствует король! – так, согласно обычаю, французам возвещали с балкона монаршего дворца об упокоении правящего короля и воцарении нового. С королевами же не церемонились, и после погребения в усыпальнице аббатства Сен-Дени их забывали на другой же день. Оказалось, что без них вообще можно обойтись: после смерти Марии-Терезы, супруги Людовика ХIV, в 1683 году до появления Марии Лещинской в 1725 году благополучно проистекло почти полвека придворной жизни без верховной повелительницы. При этом существование морганатической супруги короля-солнца, маркизы де Ментенон, официально никак не признавалось.

После кончины супруги Людовику ХV попытались навязать идею вступить в брак со старшей сестрой Марии-Антуанетты, эрцгерцогиней Марией-Элизабет. Для проформы безутешный вдовец запросил портрет уже несколько засидевшейся в девицах особы, ибо был наслышан о ее красоте. К сожалению, в 1767 году принцесса переболела обезобразившей ее оспой, так что король наотрез отказался вступать в повторный брак. Неприлично заневестившейся Марии-Элизабет пришлось стать аббатиссой приюта для женщин-дворянок в Инсбруке: ее брат-император Йозеф II заявил, что не потерпит «женского засилья при своем дворе» и распределил трех сестер по провинциальным богоугодным заведениям – видимо, сделал должный вывод из подрывной деятельности трех Мадам при французском дворе. Да и Людовику ХV совершенно не нужна была супруга, ибо при дворе жила особа, вполне удовлетворявшая всем его желаниям. Ее звали Жанна, графиня Дюбарри, она была прекрасна, как ангел, но грешна, как все дочери Евы, вместе взятые.

Надо сказать, что в исторической литературе сложился весьма односторонний, а временами и совершенно не соответствующий реальной действительности образ этой фаворитки. Ее изображают чуть ли не вульгарной деревенской девкой, дешевой проституткой, промышлявшей по низкопробным кабакам. Если бы это было действительно так, Людовик никогда не ввел бы ее в придворное общество. Он очень ценил престиж своего двора и знати, первейших в Европе, и не хотел никаких изменений в этикете, утвержденном королем-солнцем:

– Пусть все останется, как при наших предках, – неоднократно говаривал король.

Напомним, что, невзирая на свою привязанность к маркизе де Помпадур, король не дал согласия на брак ее дочери Александрины со своим побочным сыном от мадам де Винтимилль, графом де Люком. Так что фаворитка, допущенная ко двору, по меньшей мере своим поведением должна была соответствовать нормам, предъявляемым придворной даме.

Вошедшая в историю практически наряду с маркизой де Помпадур Жанна Бекю родилась в 1743 году в Шампани в крошечном городишке Вокулер[6 - Подробную историю жизни Жанны см. в моей книге «Графиня Дюбарри».]. От окончательного захирения это забытое Богом местечко спасал расположенный там военный гарнизон, ибо тут проходила граница с Лотарингией, тогда еще независимым герцогством. Жанна была внебрачным ребенком тридцатилетней швеи Анны Бекю и монаха из местного монастыря Жан-Батиста Гомар де Вобернье. Анна принадлежала к многочисленной семье Бекю, которая занимала привилегированное положение в престижной сфере парижской прислуги. Это были не поломойки, драившие полы и выносившие хозяйские горшки, и не конюхи, вычищавшие навоз из стойл конюшни, а люди, хорошо знавшие свое ремесло: повара, кондитеры, горничные, камердинеры. И все они отличались исключительно пригожей внешностью.

Красота Жанны проявилась еще в детском возрасте. Со временем ее мать перебралась поближе к родне в Париж, где вышла замуж. Восхищенный прелестной девочкой состоятельный работодатель матери (Анна служила поварихой у его любовницы-актрисы) оплатил ее обучение в монастыре Св. Ора. За девять лет, проведенных там, Жанна приобрела искреннюю приверженность к религии, которая научила ее смирению, покорности воле Божьей, любви к ближнему и бескорыстию. В чем нельзя было упрекнуть ее впоследствии, так это в высокомерии и презрению к людям ниже ее по положению.

Ее также обучили письму, причем орфография и грамматика в ее письмах ничуть не уступают посланиям, выходившим из-под пера дам, блиставших в роли хозяек литературных салонов, стиль же исполнен чувства собственного достоинства. Монастырь привил ей любовь к чтению, причем ее любимым автором стал Шекспир. Она также выучилась играть на арфе и охотно рисовала, что развило у нее безупречный вкус. Позднее, работая в модном магазине, Жанна подружилась с дочерью владельца, они вместе брали уроки рисования. Эта подруга Жанны впоследствии под фамилией Лабий-Гюйяр (1749–1809) приобрела европейскую славу портретистки и получала заказы на изображение членов королевской семьи.

После девяти лет обучения в монастыре красота девушки расцвела, и встал вопрос о приобретении профессии. Сначала Жанна постигала тонкости парикмахерского дела у куафера, с которым у нее случился роман, затем поработала в модном магазине и далее компаньонкой у знатной дамы, где соблазнила ее сыновей и на свою беду привлекла нездоровое внимание невестки. Мужчины роем вились вокруг красавицы. Вот что писал о ней граф д’Эспеншаль, несколько раз повстречавшей ее на балу в Опере: «Я никогда в своей жизни не видел ничего более прелестного, чем сие небесное создание. Она – воплощенная богиня Геба. Она – одна из трех граций, совершенная во всех отношениях».

Падение Жанны было неизбежным – она уже привыкла пользоваться дорогими вещами, деньги на которые заработать честным трудом не представлялось возможным. Но вскоре девица попала в руки прожженного авантюриста, распутника и картежника, гасконца из старинного провинциального дворянского рода Жана Дюбарри, известного в обществе под прозвищем Прощелыга. Тот сразу же оценил потенциал красавицы, сочтя ее «лакомым кусочком» для короля.

Дюбарри в свое время окончил юридический факультет в университете Тулузы, но покинул провинцию, оставив там жену с сыном и предпочтя зарабатывать легкие деньги игрой в карты и сводничеством в Париже. Жанна была не единственной его жертвой, но наиболее ценным приобретением. Поставляя красивых женщин парижской знати, Дюбарри перезнакомился со многими вельможами, такими как герцоги де Дюра и де Фронсак, друг короля и его первый камергер, герцог де Ришелье. Он поселил Жанну в роскошно обставленной квартире (сводник был не лишен художественного вкуса и даже коллекционировал картины старых голландских мастеров), вывозил ее в театры и на различные празднества, по городу она разъезжала исключительно в карете.

Естественно, все это оплачивалось в основном из заработков самой Жанны, которая обслуживала только вельмож и крупных финансистов. Например, герцог де Ришелье платил ей за каждую встречу по пятьдесят золотых. Никто и не думал торговаться, ибо ее красота поражала даже видавших виды аристократов, а сохранившиеся «остатки природной пылкости» придавали утехам с этой ожившей богиней пикантно пряный привкус. Отъявленный распутник и тонкий ценитель женской красоты, принц Шарль-Жозеф де Линь, дал ей такую характеристику: «Усладой было лицезреть ее, и восхитительно – поиметь ее». К тому же, благодаря заботам Дюбарри, в ней не было ничего от вульгарности профессиональных «дев веселья». За четыре года общения с сильными мира сего Жанна отшлифовала свои манеры, усовершенствовала жесты и походку, полностью освоила науку ведения светских разговоров, совершенно пустых, но облеченных в изысканную оболочку утонченности с претензией на скрытый глубокий смысл и остроумие.

Однако, Жан Дюбарри не оставлял своей мечты уложить любовницу в постель короля, и в конце концов это ему удалось. Жанна своим профессиональным искусством настолько обольстила Людовика, что тот почувствовал себя молодым и полным сил. Ее мастерство было внове для человека, который не знал иных женщин, кроме малоопытных молоденьких сестер Нель, фригидной маркизы де Помпадур и девственниц из «Оленьего приюта». Недаром, когда Людовик ХV поделился своим восторгом по поводу чар мадам Дюбарри с одним из своих близких друзей, герцогом д’Эн, тот не смог удержаться от смеха:

– Видно, что ваше высочество никогда не бывали в борделе!

Но дело было не в одних профессиональных талантах этой кудесницы. Людовик обрел в ней не только утолительницу его плотских потребностей, но и внимательную подругу, готовую разделить заботы и душевные терзания мучимого различными комплексами старого короля, развлечь его и дать забыть скуку повседневной жизни, страх перед смертью, от которого ему никак не удавалось отделаться. Этой утешительнице надлежало пребывать подле него неотступно, и Людовик решил сделать ее своей официальной любовницей. Но таковой могла стать только аристократка, предпочтительно замужняя. Тогда за дело взялся Прощелыга, который вызвал из Гаскони холостого брата Гийома, отставного капитана, ветерана колониальной службы на острове Сан-Доминго, личность совершенно ущербную.