Москва моего детства

Район Петровки остался в моей памяти как старинная часть Москвы, полная тайн и загадок. Много лет спустя я как-то собралась взглянуть на место своей первой колыбели в Дмитровском переулке. «Почему много лет спустя?» – спросите вы, ведь я как жила, так и живу в Москве. О, это необъяснимое чувство боязни встречи со своим прошлым! Почему-то, часто бывая в районе Петровки, я лишь издали бросала взгляд в сторону родного места. Что-то удерживало меня от того, чтобы войти во двор, подойти к своему дому. И вот теперь, при ближайшем рассмотрении, Дмитровский переулок было не узнать. Исчезла арка, которая вела во двор, да и самого дома, в котором была эта арка, уже не стало. Теперь двор, отгороженный от проезжей части лишь металлической изгородью, оголился, расширился. Во дворе сохранились два старых двухэтажных дома – наш[14 - Дом № 3 по Дмитровскому переулку, строения 1–4 ныне отнесены к памятникам архитектуры «Городская усадьба XIX века».] и соседский. Оба дома, судя по всему, были недавно капитально отреставрированы; чистенькие, с белыми фигурными наличниками на окнах, они выглядели вполне симпатично. Судя по вывескам, здесь теперь располагались отель и кафе. Рядом вырос жилой дом в стиле неоконструктивизма. Переулок стал совсем иным, но, к счастью, не подвергся радикальной перестройке, сохранил, как и соседний Столешников, свою малоэтажность и сдержанную выразительность.

Я стояла и смотрела на свой дом, окна, безлюдный двор, и трудно было представить, что именно здесь когда-то жили мои родители, протекало моё детство. Подойдя к дому вплотную, я всматривалась в него: камни, щели, перекрытия, металлические конструкции – сохранило ли хоть что-то память о том времени? Трудно сказать. Но мне показалось, что за новым модным фасадом дома бьётся всё то же старое доброе сердце, помнящее всех своих жильцов. И чем дальше я уходила от Дмитровского переулка, тем острее становилось это чувство.

Шаболовка

Как я уже говорила, родители часто отвозили меня на Шаболовку, где я проводила много времени у своих любимых дедушки и бабушки – Ивана Ивановича и Валентины Петровны Катяевых. Всё доставляло мне здесь радость, таило в себе много интересного и занимательного. Бабушка и дедушка жили весьма просто, но они казались мне красивой необычной парой. Как сейчас помню: коренастая фигура деда, его живое улыбчивое лицо; бабушка – строгая, с правильными чертами лица – тонким носом и выразительными серыми глазами. Бабушка носила прямые штапельные платья, не имела дорогих украшений, не пользовалась косметикой; мне запомнились только её духи «Красная Москва» – маленький флакончик в красной коробочке. Мой дед никогда не казался мне «дедом»: был он до самой своей кончины (ушёл, не дожив полугода до семидесяти лет) энергичным, весёлым и «заводным», как говорила бабушка. Он носил костюмы (летом – непременно светлые, песочная гамма преобладала), рубашки с запонками, галстуки, шёлковые кашне, шляпы; выглядел весьма импозантно. Бабушка и дед всегда пребывали в хорошем настроении. «Живём как у Христа за пазухой», – говорила бабушка, и я представляла себе Христа, как мы сидим у Него за пазухой и выглядываем оттуда – довольные и счастливые.

Татьяна Маврина. «На Якиманке.

Ц. Иоанна Воина. XVII век».

Бабушка и дед жили на Шаболовке уже много лет. Бабушка переехала сюда после замужества из своего родного дома, располагавшегося, впрочем, неподалёку – в Мароновском переулке. Её мама – моя прабабка Екатерина Ивановна Гусева – ходила оттуда пешком в церковь Иоанна Воина[15 - Храм Иоанна Воина был возведён в начале XVIII века, в царствование Петра Великого – по преданию, по чертежу самого царя. С 1906 г. настоятелем храма был протоиерей Христофор Надеждин. В мае 1922 г. он был расстрелян по приговору Московского революционного трибунала. Прославлен в лике святых Собора новомучеников и исповедников российских в 2000 г.] на Якиманке, где стояла за свечным ящиком.

Семья была большая – у бабушки было четыре брата и две сестры, с которыми они, будучи детьми, в пору Октябрьского переворота бегали на Якиманку «революцию смотреть». Прадед мой, Пётр Иванович Гусев, работал в типографии; умер он рано, не дожив и до сорока лет.

Переехав в дом на Шаболовке, моя бабушка прожила там со своим мужем Иваном долгую счастливую жизнь. Отсюда мой дед, кадровый военный, ушёл в сорок первом на войну, на этот адрес приходили его письма с фронта, сюда же он и вернулся после Победы – Божьей милостью, целый и невредимый[16 - Мой дед воевал в составе регулярных войск, что же касается ополчения Москворецкого района, насчитывавшего 7 тысяч человек, то судьба его сложилась в целом трагически. 19 сентября 1941 г. Москворецкая дивизия была преобразована в 17-ю стрелковую дивизию. В начале октября дивизия участвовала в ожесточённых боях с немцами, 5 октября оказалась в полном окружении. Большая часть ополченцев погибла. Вместе с прерванными войной жизнями произошла во многом утрата живой памяти об истоках и традициях одного из старейших районов Москвы.]. Тут на Шаболовке родились моя мама Надежда и (двумя годами раньше) её сестра Валентина. Потом они ходили в школу, располагавшуюся рядом, на Донской улице. Это была «женская» школа: девочки и мальчики учились в ту пору раздельно. В школе мама дружила с несколькими девочками, жившими по соседству, – Наташей (лучшая мамина подруга, в честь которой меня и назвали), Лидой, Эммой. Эта крепкая искренняя дружба сохранилась у них на всю жизнь. В дом на Шаболовке приходил, будучи ещё совсем молодым человеком, мой будущий папа Слава – он навещал мою бабушку, с которой был знаком через своих родственников. Застенчивый деликатный Славик очень нравился бабушке, а Славику нравилась юная Надя – это и решило их дальнейшую судьбу. Поначалу, правда, когда приходил Славик, Надя хватала шахматную доску и уходила с гордым видом в клуб[17 - Клуб этот под названием «Шпулька» находился, увы, в здании бывшей церкви Пресвятой Живоначальной Троицы (ул. Шаболовка, д. 21), закрытой и разграбленной большевиками в 1930 г. Название своё клуб получил по имени стоящей напротив шелкоткацкой фабрики, основанной французским подданным Гужоном в 1835 г. После революции фабрика была национализирована и приобрела название – Шпульно-катушечная фабрика им. Дзержинского, в коем виде и просуществовала до 1990-х годов, претерпев некоторую модернизацию в 50-е годы XX века. В народе фабрику называли попросту «Шпулька» (с трудом, видимо, усматривая связь между шёлковым производством и Железным Феликсом). Дом культуры «Шпулька» позже был переделан в кинотеатр. В 1992 г. здание было возвращено православной церкви.], чем основательно расстраивала гостя. Но потом и Надя прониклась симпатией к обаятельному молодому человеку. Прошло, однако, немало времени, прежде чем они поженились. Папе к тому времени исполнилось двадцать семь лет, маме – двадцать пять. А через год появилась на свет я.

Иногда я думаю: какое поворотное это было время! Совсем недавно, в марте 1953-го, умер Сталин. Мама рассказывала, каким потрясением для всех стала его смерть. Люди убивались от горя, рыдали, не могли представить себе, как будет жить страна дальше без «великого вождя». На похороны выдвинулась, казалось, вся Москва. Мама тоже порывалась пойти, но бабушка её не пустила (слово матери было для неё законом). Бесконечная очередь тянулась к Колонному залу Дома Союзов, где было выставлено для прощания тело вождя. Траурные митинги по всей стране, на Красной площади на трибуне Мавзолея – Маленков, Хрущёв, Берия. Море венков, тысячи и тысячи людей. Многие погибли в те дни в сутолоке и давке… И вот прошло совсем немного времени – наступила иная эпоха! С приходом к власти Никиты Хрущёва прекратились страшные масштабные репрессии, народ вздохнул свободно. Тем не менее доклад Хрущёва в феврале 1956 г. на XX съезде партии «О культе личности и его последствиях» и постановление ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствиях» прозвучали для общества как гром среди ясного неба. Казалось бы: совсем недавно – всеобщее поклонение Сталину – «великому и любимому отцу народов», здравицы, клятвы, восхваления, торжества. И вдруг – разоблачение культа! Но никто не умер от потрясения, не развернул борьбы за восстановление «доброго имени» попранного кумира[18 - Единственным заметным актом противодействия стало просталинское выступление грузинской молодёжи в Тбилиси в 1956 году подавленное властью.]. Этот факт, честно говоря, всегда оставался для меня загадкой, равно как и то, что Хрущёв – с виду такой простак! – сумел обойти Маленкова (ставшего после смерти Сталина Председателем Совета министров, первым человеком в государстве), арестовать и уничтожить могущественного Берию[19 - Берия, олицетворявший собой пыточные застенки и расправы сталинского времени, был арестован в июне 1953 г. по обвинению в шпионаже и заговоре с целью захвата власти. Расстрелян в декабре 1953 г. Вся операция была задумана и организована Хрущёвым. Большинство современных историков придерживается мнения, что предъявленные Берии обвинения были не состоятельны. Берия был ликвидирован «превентивно» – во избежание узурпации власти со стороны органов госбезопасности во главе с ним. На момент ареста Берия был вторым человеком в государстве, являясь первым заместителем Маленкова и одновременно министром внутренних дел.]