Манино счастье

– Дочь, ты что?! Уже месяц назад! – Мать сделала выразительную паузу и продолжила: – Ты у Вальки на танцах с кем-то познакомилась?

– Мама, мне не хочется отвечать сейчас на вопросы, – недовольно отрезала Маня и тут же удивилась самой себе, ведь она никогда не отвечала матери в таком тоне.

Мать тоже удивилась, но не придала этому особого значения.

– Это был не вопрос, – миролюбиво констатировала она. – Это утверждение. И я хочу поговорить не из любопытства, – тут мать поправила себя, – не только из любопытства, но и потому, что ты вроде у нас за романами никогда замечена не была, поэтому я должна сказать тебе кое-что о правилах безопасности.

– Мам, о безопасности сейчас мне меньше всего хочется разговаривать, – снова недовольно возразила Маня, – и не переживай: в училище нам всю плешь этим проели. Я все знаю. И потом… потом… я не планирую ничего такого, по крайней мере сейчас. Просто разговорились с парнем и обменялись телефонами.

Маня сбежала от матери на кухню. И, дождавшись, пока та уйдет, быстро выпила чаю и выпорхнула во двор. Ей нужно было на работу. Обычно она доезжала до магазина на автобусе, а сегодня ей захотелось идти пешком. Ей хотелось надышаться этим утренним солнцем, ей хотелось почувствовать под ногами надежный московский асфальт и… помечтать о том, как вечером ей позвонит Амин.

Эта прогулка была чем-то новым. И жизнь ее ощущалась как новая. Она вдруг заметила, что дома по пути на работу были разноцветными. Заметила, что скверы все еще полны клумбами с цветами. Заметила, что улицы заполнены не одинокими невыспавшимися прохожими, а держащимися за руки парочками, которые после сладкой ночи явно не торопились разбегаться по своим делам. А она сама казалась себе самой красивой на земле. И не просто казалась, она получила этому подтверждение, взглянув на себя в зеркало после пробуждения.

Одно ей только не давало покоя. Что именно, она никак не могла для себя сформулировать. Что-то, связанное с мамой… Точнее, с ее реакцией на Манино знакомство с Амином.

Да и вообще… С тех пор как Маня приехала к маме в Москву, Маню не покидало чувство какой-то странной тоски по прежней жизни в Петухове. Она, так всегда скучавшая по маме и так рвавшаяся жить с ней, вдруг как будто разочаровалась.

Петуховская жизнь была размеренной и понятной. Бабка, которая вроде бы была всегда сердитой и скорой на расправу, теперь казалась ей… более родной, чем мать. То, что казалось в Петухове бабкиной нелюбовью к Мане, сейчас ощущалось как вид заботы: бабка Капа любила внуков как умела. Всю жизнь она учила детей, многие из которых были благодарны бабке Капе (то есть Капитолине Ефимовне) за то, что она помогла выпутаться им из их бед, буквально став им матерью. Время от времени ее уже взрослые ученики, превратившиеся во взрослых солидных дядь, приезжали к ней, пили с ней чай, вели долгие, непонятные Мане разговоры, а прощаясь, расцеловывались с ней как с самым родным человеком.

Именно сегодняшним утром, после вчерашних разговоров с Амином, Маня вдруг почувствовала пронзительную любовь к бабушке, которая заменила ей мать на долгие годы. И почувствовала, как ей не хватает ее бабки Капы. Она даже решила, что, как только будет первая возможность, она обязательно снова к ней поедет.

Еще вдруг этим утром Маня вспомнила, как она скучает по своему названому брату Кире. Он был совсем простым и искренним. Он любил работать на земле, любил приводить все в порядок, любил своих сестер. Другие мальчишки никогда не могли спровоцировать его на драку или на спор. С самого детства он умел мудро разрешать все разногласия. И даже когда бабка ругалась на него за что-нибудь, он старался поскорее исправиться – и не потому, что боялся ее, а потому, что искренне не хотел ее огорчать.

Она вспомнила, как в ее последний приезд в Петухово брат рассказывал ей, как колхоз дышит на ладан. Но при этом он не унывал: ведь если колхоз развалится, он живо организует свою фирму и будет чинить тракторы и прочие машины. Или вообще создаст свой колхоз. И все это, несмотря на то, что ему было еще хуже, чем ей. Его бросили отец и мать, потом умерла его бабушка, и в его глазах всегда был этот тоскливый вопрос: кто я и откуда? Он всегда хотел разыскать своих родных, но боялся встречи с ними…

А по ночам Мане все чаще снилась Большая Река и леса, и поля, по которым она гуляла с Валечкой. А Москва была полна суеты, людского шума; Москву одолевали политические конфликты и нарастающая бедность. Да и профессия, полученная Маней, ей совсем не нравилась. Правда, со вчерашнего вечера Москва показалась ей прекрасной, ведь она встретила здесь Амина.

Но мама… Переезжая к маме, Маня надеялась, что они сблизятся. Что Маня будет чувствовать мамину любовь, что они будут шептаться долгими зимними вечерами, как иногда они шептались, когда красивая, нарядная, счастливая мама навещала их в Петухове. Маня надеялась, что она хоть когда-нибудь почувствует, что такое настоящая семья. Ведь было же это у других! Почему бы этому наконец не быть у нее? Но вышло совсем по-другому.

Мама была уже не красивой, не счастливой и не нарядной. Она перестала надевать красивые платья и все чаще выходила на работу в одной и той же юбке, в одной и той же кофте и в стоптанных старых сапогах. Оказалось, что мама слишком много курит. Московская квартира была вечно наполнена дымом сигарет «Космос». Мать сидела в своем кресле или за рабочим столом. С Маней они говорили только о каких-то мелочах: поешь, помой руки, возьми деньги – купи себе что-нибудь. Интереса к Маниной жизни она совсем не проявляла. Она казалась Мане холодной и чужой: она только и делала, что готовилась к урокам, иногда тихонько разговаривая с Варей – да и то только на тему их любимой физики, которую Маня тихо ненавидела.

А однажды Варя и Маня объединились и сделали очередную попытку поговорить с матерью об отце, но мать была непоколебима. Она уже в который раз сказала: «Он очень любит вас, и он существует». Так что и Мане, и Варе было одиноко и холодно.

Варя по секрету даже рассказала Мане, что она познакомилась по переписке с одним испанцем – молодым ученым Роберто – и даже испытывает к нему чувства. Но подробностей Маня не знала – Варя уже давно и довольно сильно отгородилась от сестры. Они так и жили – втроем, но были совершенно разделены невидимой преградой.

Вот поэтому внезапное мамино любопытство неприятно задело Маню – она увидела в этом недобрый знак.

Так, за своими размышлениями, Маня не заметила, как дошла до работы.

Этот рабочий день пролетел довольно быстро: с самого утра был небывалый наплыв покупательниц. Маня только и успевала показывать, расхваливать и продавать наряды. К вечеру она продала половину новой коллекции, чем хозяин магазина был очень доволен. Маня тоже была рада тому, как прошел день, но настал момент, когда должен был позвонить Амин.

И он… позвонил. Ровно в 19.55. Как и обещал.

– Маша, это тебя! – удивленно сказал хозяин. – Какой-то мужчина! С азербайджанским акцентом!

– Нет, это… нет, – смущенно ответила Маня и взяла трубку.

* * *

Это был первый день из тех чудесных двухсот семидесяти дней, в течение которых Маня и Амин узнавали друг друга. Восьмое сентября тысяча девятьсот девяносто третьего года. Каждый из этих дней был очень похож на предыдущий, и при этом каждый новый день был запоминающимся событием.

Эти девять месяцев жизни Маня, рука об руку с Амином, словно вынашивала в себе свою новую жизнь; она как будто училась заново смотреть на мир, училась заново ходить по земле; она заново узнавала себя. Это было волшебное время ожидания прекрасного.

И вечером этого первого из двухсот семидесяти дней Амин ждал Маню на Пушкинской площади, возле памятника Пушкину, как и другие московские влюбленные.

Маня сразу увидела его: он стоял возле памятника рядом с целым строем нетерпеливых влюбленных юношей, у каждого из которых в руках были цветы. У Амина цветов в руках не было, и неожиданно ее это задело. Это было все-таки ее первое свидание, и она чего-то такого ждала. Валечка постоянно рассказывала о невероятных букетах от своих поклонников. И Маня решила, что цветы на свидании – это что-то само собой разумеющееся. К тому же ей никто еще не дарил цветов.

Одет Амин был буднично, то есть так же, как и вчера: джинсы и черная футболка. Он даже не подумал о том, чтобы принарядиться! Еще Мане бросилось в глаза, что от его вчерашней одержимости не осталось и следа: он выглядел совершенно спокойным.

Маня, как могла, скрывала свое разочарование, но все-таки взяла себя в руки, когда заметила, что его волнистые черные волосы были уложены с помощью геля.

«Ну хоть что-то!» – подумала Маня, по крайней мере это выдавало в нем то, что он готовился к свиданию. И ее сердитость испарилась. А потом, чуть приглядевшись, она заметила, как он был красив: оливковая кожа, прямой нос, густые, причудливо изогнутые брови и миндалевидные глаза, цвет которых был совершенно удивительным – они были голубыми, совсем как у нее. И еще она почувствовала запах, который исходил от него. Стоило ей постоять рядом с ним всего одно мгновение, и она вдруг потеряла голову. Ей хотелось вдыхать и вдыхать запах его кожи, его волос. И это тоже было что-то совершенно новое для нее.

– Пойдем? – вопросительно сказал он.

– Да, – кивнула Маня, снова завороженная им.

– Хочешь, я покажу тебе мое любимое место в Москве? – спросил Амин.

Маня кивнула в ответ. Она устыдилась своей мысли о том, что он обязательно должен был подарить ей цветы. Ну в самом деле, кто знает, что там у них за традиции? Может быть, они считают, что у цветов есть душа и их нельзя рвать. Ну, или у него нет денег. Или… или… Всякое, в общем, бывает.

– Ты прости, что я пришел без цветов, – сказал ей Амин, – у нас это не принято. Но… но… вот сейчас я понимаю, что это принято у вас, а мы находимся в твоей стране… Так что, кажется, я полный дурак! Или надо говорить «круглый»?

Маня весело рассмеялась: он моментально развеял ее сомнения. Ну в самом деле: дались ей эти цветы. Пусть Валечка рассказывает о своих ухажерах все что угодно: у нее, Мани, пусть все идет как идет.

– Геометрическая форма и объем дурака не имеют значения! – весело ответила Маня, и они оба покатились со смеху.

Так что они пустились в долгое путешествие по уютным московским улочкам. Этот вечер тоже был тихим, теплым и приятным. Они болтали о разных пустяках, и им было легко друг с другом.

* * *

То первое свидание было удивительным, или даже нет: от того первого свидания у Мани голова пошла кругом. За сутки, прошедшие с момента знакомства Маши с Амином и до их свидания, она чего только не передумала – и о нем, и о его стране.

«Вдруг он какой-нибудь шпион», – думала Маня сначала.

Она понимала, что если бы бабушка услышала о том, что она познакомилась с кем-то из страны, название которой являлось синонимом слова «война», бабушка бы обязательно назвала его шпионом. Или как-нибудь еще. Ну в самом деле, в телевизионных новостях название «Бейрут» звучало только в связи с какими-нибудь обстрелами или терактами. Из того, что она знала, Ливан и Израиль все время что-то делили и все время что-то взрывали. Она вспомнила даже, что однажды Киря со своим другом пытались разобраться в этом вопросе, они полночи о чем-то спорили, а наутро даже отправились в библиотеку читать какую-то энциклопедию.

Вот и сегодня, после того как Маня попереживала о том, что Амин пришел без цветов, она снова начала думать о нем и его стране разные трудные мысли: «А вдруг он пойдет в армию и его убьют?», «А вдруг он окажется хладнокровным убийцей, посланным в ее страну?», «А вдруг вообще невозможны никакие любовные отношения между людьми из таких разных миров?».

Но Амин так был счастлив увидеть Маню, когда она подошла к памятнику, его глаза засияли таким нежным светом, что эти вопросы улетучились из ее головы сами собой.

Сначала они долго гуляли по московским улицам, болтали о разных пустяках, а потом набрели на кафе-мороженое и засели болтать о пустяках там.

– У меня есть для тебя маленький подарок, – вдруг сказал Амин. – Вот, смотри! – и он положил Мане в ладонь крошечный пузырек, на красно-золотой этикетке которого был нарисован затейливый узор, а под узором была арабская вязь.

Маня провела пальцем по арабской вязи и сказала:

– Ваш язык, наверное, невозможно выучить.