Викинг. Страсти по Владимиру Святому

– Проходите в дом, дорогие гости.

Ишь ты, не стал никак величать Владимира. В том своя хитрость, ведь сказать «князь», значило поставить младшего по возрасту впереди старшего, а всем известно, кто над кем хозяин в этой паре. Ловок, ловок Ставр, потому и богат.

Конечно, не дело князю с наставником самим приходить с таким вопросом, но Добрыня и тут схитрил. Если отправить сватов или взять с собой важных людей, то можно в случае отказа получить щелчок по носу. А так у княжьего наставника повод был не дарить зря богатые дары, не кланяться и не привлекать чужих – у князя брат погиб, не к лицу Владимиру праздновать.

В боярском тереме врассыпную бросились любопытные девки, запрыскали, зашушукались в дальних углах и за неплотно прикрытыми дверями. Любопытно, и ничто их не берет. Может, и боярская дочь среди них? Поди разгляди, но Владимир держался важно, по сторонам не смотрел.

В большой нижней горнице слуги поспешно метали на столы всякую всячину. Хоть и не ждал дорогих гостей Ставр Любомирович, но на таком богатом дворе всегда найдется чем попотчевать, тем более Добрыня Никитич к обеденному времени подгадал.

Пока слуги столы расшитыми скатертями покрывали да миски с холодными мясом и рыбой расставляли, грибочки да огурчики любовно пристраивали, на серебряных блюдах несли копченых гусей, здоровенного осетра, тетерку, за ними икру да соленья разные… Ставр Любомирович позвал гостей присесть в стороне на широкие покрытые дорогими, привезенными от персов коврами лавки. Богато жил боярин, всего в доме вдоволь – и еды, и питья, и товаров заморских, кубков прозрачного стекла, в которых меды играли, и посуды серебряной с диковинными зверями да птицами по краям, и таких вот ковров.

Запах уже стоял такой, что слюнки сами собой текли, а ведь еще ни пирогов, ни жаркого, ни ушного не поспело…

Добрыня скромно сообщил, что они ненадолго, только поговорить. Он так ловко повернул разговор, что Владимир и не заметил, как речь уже шла о дочери боярина и о самом князе, мол, пора молодым семьи создавать, деток на свет пускать, наследничков. Боярин насторожился, не так в Новгороде боярышень сватали, надо бы с почестями да дарами, а княжий уй скромничает. Понятно, что рисковать не желает и отказ получить при свидетелях не желает, вот и решил разведать. Только мог бы и без племянника прийти, о делах поговорить. Что-то заставило Добрыню Никитича спешить. Только вот что?

Добрыня Никитич беседу вел степенно, цену себе зная, но и Ставр ее знал, как и свою тоже. Усмешку также ловко прятал, не выдавая, никаких обещаний давать не хотел. О дочери говорил уклончиво, мол, молода еще, в девках бы побыть, да и самому без нее тошно будет, одиноко.

Владимир даже духом воспрянул, радуясь, что сватовство срывается, но не тут-то было. Добрыня Никитич согласно кивнул:

– И то верно, пусть девка еще погуляет. Не ко времени я все это задумал, да вот князю пообещал, что сделаю, решил, несмотря ни на что, обещание выполнить.

Ставр явно насторожился, понимая, что у Добрыни есть что-то за пазухой, но кивнул. Однако не пригласить дорогих гостей за стол нельзя, его уже накрыли, потому хозяин попросил отведать разносолов.

Тут и Алохию увидели. Она хоть и молода еще, но на правах единственной хозяйки должна гостям чарку с поклоном поднести.

Теперь Владимир смотрел во все глаза, хотя уже и радовался, что свободным остался. Дочь Ставра была хороша – статная, белокожая, светловолосая, а глаза под темными ресницами серые. Поклонилась, уронив косу почти до пола, но глаза вскинула на Владимира. Щеки девичьи полыхнули смущенным румянцем, отчего стала еще краше.

Молодой князь даже пожалел, что сватовство срывается.

А вот Добрыня Никитич словно и не расстроился из-за уклончивого ответа боярина, с удовольствием чарку выпил, крякнул, к столу сел. Пришлось и племяннику садиться.

– Я уж не знаю, Ставр Любомирович, не обессудь, ежели больше не сможем сватов прислать. Сами пришли, потому, как видно, придется в Киев ехать.

Голос у Добрыни почти скорбный, тихий. Боярин невольно насторожился:

– А чего? Неужто у Новгорода будет другой князь?

Как он радовался, что не дал опрометчивого обещания! Княжья воля она в Киеве, захочет Ярополк Святославич отправить младшего брата к дреговичам, например, никуда не денется молодой князь, поедет и туда. Их отца Святослава Игоревича на свете нет, кто знает, что теперь будет с робичичем, поговаривали, что его братья не очень жалуют.

Но Ставр Любомирович рано обрадовался, Добрыня Никитич все с тем же скорбным видом поведал:

– Князь Олег Святославич погиб. А Ярополк Святославич, сказывают, горюет очень. Очень горюет, даже ослаб так, что и сам готов за братом отправиться к праотцам.

Хитрый дядя у Владимира, не сказал, что Ярополк просто переживает, но и того, что болен, тоже не сказал.

– Верно, придется ехать, Киев нельзя без пригляда оставлять ни на день.

Если бы Ставр Любомирович припер собеседника к стенке и спросил, почему это Киев должен остаться без пригляда, тому пришлось бы ответить, что князь Ярополк Святославич в поход собирается, но на то и был расчет у Добрыни, что не припрет, не потому что не посмеет, просто боярину и в голову не придет усомниться. Он умный и хитрый, но на стороне Добрыни полуправда.

Так и случилось.

Ставр Любомирович осторожно уточнил:

– Князь Олег погиб? Где, как?

Добрыня Никитич без утайки рассказал об Овруче и о рве. Сокрушенно подытожил:

– Вот так-то…

И тут такой подарок – к Ставру пришел его родич Година Рябой, у которого купеческие дела велись, в том числе и в Киеве. Увидев гостей, насторожился. Ставр позвал к столу, сообщил:

– Князь Олег Святославич в Овруче погиб.

– Знаю про то. Соболезную, князь. Кому теперь Древлянская земля отойдет?

Владимир, до сих пор задумчиво щипавший копченого гуся, плечами пожал и неожиданно сказал очень умно:

– Пока к Киеву…

Словно разрешил старшему брату немного потешить себя владением погибшего Олега.

Это «пока» решило все, хозяин и его сородич решили, что у Владимира есть надежда прибрать к рукам все. Было о чем подумать… Киевский князь Ярополк Святославич повинен в гибели брата, хотя руку к этому не прикладывал. А Владимир Святославич, как младший брат погибшего, права на месть имеет, даже если это месть старшему. О Ярополке слышно, что слаб он, мягкотел. Конечно, и от этого мальчишки ждать чего-то не стоит, но кто знает. К тому же у него уй хитрый есть, такой подскажет, когда потребуется.

Чаша весов сомнений качнулась в пользу Владимира Святославича, боярин Ставр покачал головой:

– Князь Владимир Святославич мою Алохию сватает, Година.

– Да ну?

Это была не лучшая весть для самого Годины, у того целых три дочери-невесты, узнай он о намерении князя жениться, подсуетился бы и предложил какую-то из своих.

Желая набить себе и дочери цену и стремясь выпутаться из положения, в которое сам себя загнал увертливым ответом, Ставр покачал головой:

– Да я говорю, что молода еще очень.

И тут же получил удар. Година поддержал его:

– Да, моя Светозара постарше на годик будет. И покрепче тоже.

Ни для кого не укрылось, что безразличие в голосе купца деланое. А тот продолжил:

– Думаю, что пора и ее невестой объявлять. Много за дочерьми дам, для каждой уже все заготовлено.

Говорил для Добрыни Никитича, а смотрел при том на Ставра. Добрыня усердно хлебал ушное, прикусывая пирогом и делая вид, что ничего не слышит, будучи занят трапезой.

Владимир знал дочерей Годины, средняя Веселка ему нравилась, она живая и лукавая. Старшая тоже ничего, только бы не младшая – кривозубая Маешка. Может, удастся убедить выдать сначала среднюю? Князь уже забыл о стоящей в стороне с закушенной губой Алохии и ее серых глазах.

Со двора боярина Ставра князь уходил уже женихом, хотя и жалел об этом.