– Все ищете объяснение тому, что никак не можете вспомнить себя Иваном Александровичем Мукаевым? Жену, детей не вспомнили?
– И друзей тоже.
– Нет, милый мой, – она вздохнула. – Забудьте вы про шпионские страсти. Вот ведь какая странность: все забыли, а сюжет какого-то американского боевика помните. Пластическая операция, замена одного человека на другого. У нас не Голливуд и даже не Москва. Провинция, тихая, полусонная провинция. Даже такой красавец, кому вы нужны, чтобы копировать вас? Огромные деньги на это тратить?
– Не знаю.
– Разочарую я вас или нет, но это не вызывает сомнений: вы с таким лицом родились. Если что-то делается, то скрыть это полностью невозможно. Я исследовала ваш череп вдоль и поперек. Это ваше лицо, следователь прокуратуры Мукаев. Ваше с самого рождения, с самого первого дня. Примите это и не мучайтесь.
– Значит, я родился такой. Что ж, тогда будем искать другое объяснение.
– Все-таки будем?
– Я не могу жить с чувством, что мне навязывают все чужое. То я никогда не делал, так никогда не поступал. А я поступаю так, как помню. Не головой, телом. А может, уже и головой.
– Успокойтесь. Вам нельзя волноваться.
– Я спокоен. У меня было дело в жизни. Какое-то важное дело. А я иду сейчас на работу и не могу с полной уверенностью сказать, оно это или же не оно. До свидания.
– Всего хорошего. На осмотр как-нибудь зайдите. Найдите время.
– Спасибо, я здоров, – сердито ответил он и направился к дверям.
…Он вновь проходил мимо платной стоянки. Его машина была по-прежнему там, черный «пятисотый» «Мерседес». Да и куда он денется без хозяина? И снова он не смог удержаться. Как можно не подойти к своей машине? Но где же ключ? Взломать ее, что ли? Он подергал за ручку дверцы. Машина была заперта, но не на сигнализации. Лишь на руле висел противоугонный «костыль».
– Ты чего здесь крутишься, мужик? – Здоровый детина в камуфляже надвигался горой.
– Следователь прокуратуры Мукаев, – он достал документ и впервые почувствовал: я власть! Это было так сладко! Он имеет право задавать вопросы.
– Извините. Я в городе недавно. Вас, наверное, все знают в лицо. Что-то хотели узнать?
– Давно она здесь стоит? – кивнул он на красивую машину.
– А кто ее знает? Может, с месяц, может, и поболе. Прежний охранник уволился.
– Где ж он теперь?
– В Москве. Говорят, переехал. Жена квартиру в наследство получила. Везет.
– Жаль. Я не про квартиру. Что, деньги кто-нибудь платит за «Мерседес»?
– Деньги давно никто не платит, но будьте уверены: как только хозяин явится за своей крутой тачкой, я уж с него слуплю! Ох и слуплю! Двойной тариф за каждый просроченный день!
– А выставить вон со стоянки? Раз не платят?
– Выставить?! «Пятисотый» «мерс»?!
– Да, понимаю. Его владелец не простой смертный. Скажите, если бы у меня были ключи…
– Вы – власть. Вдруг хозяина давно пристрелили? У этих крутых жизнь короткая, как песня. Но, что хорошо, – веселая.
– Частушка, что ли?
– Ха! Точно! Веселый вы. Какие-нибудь проблемы с этой машиной?
– Пока нет. Пусть стоит. Но я еще зайду. С ключами.
– Как скажете. Вы – власть.
Он ушел, потому что, даже сев в свой черный «Мерседес», он все равно не знал бы, куда на нем ехать. Ну сел, а дальше-то что? Нет, рано.
Полдень
Для следователя прокуратуры Мукаева это оказался тяжелый и нудный день. Обедать он так и не пошел: к нему на допрос привели подследственного. Руслан Свистунов пристроился в углу, отодвинув к самой стене старое кресло, внимательно слушал и следил за всем, что происходило в кабинете. Большей частью молчал, изредка подсказывал другу, но не впрямую, а намеками, чтобы авторитет Мукаева в глазах подследственного не подорвать.
Подозреваемый в десяти зверских убийствах невысокий, хилый мужичонка лет сорока на маньяка никак не тянул. Он был какой-то дерганый, суетливый, но словно бы уже мертвый и мучающийся остатком своей жизни, не зная, куда бы его деть. В тюрьме самое его место. Отвечал он с готовностью, вопросы выслушивал подобострастно, губы его все время дергались, уезжая к самому уху. У него был низкий лоб с огромными залысинами; там, где волосы выпали, на голом черепе красовались два шишковидных нароста, вроде жировиков, по одному с каждой стороны. Словно рога. Глазки маленькие, бегающие, нос, напротив, большой. Внешность отталкивающая. Определить бы его в маньяки и покончить с этим. Похоже, все этого хотят.
Мужичонка чуть не кинулся к следователю Мукаеву на шею, как к родному, заскулил:
– Иван Александрович! Ну где ж вы были? Я тут жду, жду…
– Чего? – не понял он.
– Так суда ж.
– Зачем вам суд? – снова не понял он.
– Так убил же.
– Вы бы сели, – он замялся.
Подследственный поспешно сел. Свистунов из своего угла намекнул:
– Давайте по порядку. Как положено для протокола: имя, фамилия. Ну да ты, Игнат, все уже знаешь.
– А как же! – Мужичонка по-хозяйски расположился на стуле, с готовностью посмотрел на следователя Мукаева. Иван сообразил, чего от него все хотят, взял бланк протокола, зачитал:
– Фамилия, имя, отчество, год рождения, где проживаете, по какому адресу?
– Хайкин Игнат Платонович, ржакские мы.
– Какие-какие? – машинально переспросил следователь Мукаев и напрягся, потому что понял: сейчас ему придется писать.
Делать этого давно уже не приходилось. Он неуверенно царапнул ручкой на чистом листе бумаги, попробовал. Рука была как деревянная. Совсем чужая. Попробовал было написать фамилию подследственного в протоколе, буквы получились неровные, кривые. Друг к другу никак не цеплялись, плясали вразнобой. Он был уверен, что это мало похоже на его прежний почерк.
– Странно, – сказал он вслух, неуверенно улыбнулся и глянул на Свистунова. – Что-то не то получается. Не пойму, что у меня с почерком?
Тот встал с кресла, подошел, посмотрел через плечо: