Отбор не приговор

Спустившись вниз, Лота тут же подошла к Лавандовому эльфу.

– Прошу прощения, риэль Гилрин. Лима видела в городе подпоясанную эльфийку. У вас изменилась мода? Мы еще успеем купить пояс? Или… С вами все в порядке, риэль?

Глядя на пошедшего пятнами эльфа, Лотанари начала судорожно вспоминать все, что ей известно из исцеляющих заклинаний. Но, как назло, на поверхность всплывали лишь всякие глупости – как отогнать икоту, как прочистить дыхательные пути…

"О, может, прочистить ему дыхательные пути? Вдруг он что-то тихонько жевал, когда я его окликнула?"

Но прежде чем Лота успела блеснуть колдовскими познаниями, эльф справился со своим неожиданным приступом и, согнав со щек красные пятна, тихо-тихо что-то сказал.

– Простите, риэль, – подалась вперед Лотанари, – я не расслышала.

– Он сказал, что пояс носят только продажные женщины и только ночью, – повторила вместо эльфа Лима.

Гилрин кивнул и, поклонившись, поспешно отошел в сторону.

– И стоило так смущаться, – проворчала Лота. – Я думала, он прям у нас на глазах дух испустит.

– Зато мы бы точно узнали, превращаются ли эльфы после смерти в деревья, – пожала плечами лисица.

Моргнув, принцесса задумчиво произнесла:

– Не узнали бы: если превращение происходит сразу после смерти, то из половины домов должны торчать деревья. Быть может, они из могилы прорастают?

Лисица пожала плечами и сменила тему:

– Хорошо, что я не тиснула с веревки поясок. Я бы могла, но удобрение мешало.

– Лима, воровать нехорошо, – укорила подругу принцесса и тут же подозрительно прищурилась, – а в тебя точно кинули удобрением? Или ты пробралась в дом?

Лима посмотрела на подругу честными глазами и проникновенно ответила:

– Точно кинули. Сама бы я была куда аккуратней. А к веревке я бы могла приклеить мелкую монетку. Я тот пояс потому и не взяла, что он был откровенно так себе.

Так, болтая, подруги вышли на улицу и ахнули: кто-то снял с кареты иллюзию.

– У Ринки будет истерика длиною в пару месяцев, – выдохнула Лотанари.

– Это та самая карета, что шарх Аконахар прислал твоему отцу? – завороженно спросила Лима.

– Она самая, – кивнула Лотанари. – Надо же, а я и думаю, что она такая просторная и не трясет. Так-то я решила, что это из-за нервов. Ну, что мне так плохо в душе, что тяготы дороги не заметны.

– Это ведь первый выезд для этой карты, да? – Лима коснулась бело-золотого бока кареты, подковырнула когтем драгоценный камень и довольно хмыкнула: – Крепко сделано.

– Да. Папа велел поставить карету подальше от наших экипажей и сам, лично, накрыл ее защитным куполом. Мама же сразу начала требовать карету для Талорины. Там же все зачарованное, не трясет и не качает, самое то для избал… для больного ребенка.

– Да, новой жемчужине рода Нейрин нанесли сразу два удара: из зеркала и с конюшни, – хмыкнула Лима. – Вот даже с некоторым трепетом внутрь залезаю, а ведь мы там уже были.

Лотанари испытывала схожие чувства. А еще ей было дико интересно, чья это была идея: отца или брата? Все-таки передать подарок шахра отпетой дочери – это довольно рискованный политический ход.

"А с другой стороны, нельзя бесконечно держать подарок в запасниках, посол Шахрии не дремлет и не забывает подкупать прислугу. Одно дело – отдать подарок любимой дочери, что навеки покинула королевство, а совсем другое – отказаться использовать карету и отдать младшему ребенку. Тут прямое оскорбление из разряда «ваш подарок недостаточно хорош». А мама бы папу в покое не оставила, и в итоге братец бы сжег карету ко всем дрархам", – вздохнула про себя Лота.

Когда принцесса открыла дверцу кареты, она с трудом удержала возглас: внутреннее убранство тоже изменилось. Помпезное золото, пурпур и тонкий белый орнамент. Шахр Аконахар обожает подобную роскошь и своему новому союзнику преподнес лучшее, что у него было. Вот только в Нерисе мода на это сочетание цветов уже давно прошла.

– Привыкнем, – хмыкнула Лима. – Лейсир тоже сторонник вырвиглазной роскоши.

Лотанари только вздохнула: когда лисица расслаблялась, то допускала очень откровенные оговорки. Такие, как поминание лесного владыки по его семейному имени. Для того чтобы называть Лейсироэнари просто Лейсиром, нужно быть женой, дочерью или любовницей. Лима совершенно точно не могла быть супругой Лейсироэнари, а потому Лота металась между двух вариантов: дочь или любовница. Доказательств было поровну.

"Когда-нибудь я решу эту головоломку".

До замка Повелителя добрались всего за час. Затем подруги с восторгом наблюдали, как из пучины озера поднимается тонкий хрустальный мост, как вода нехотя отпускает его и как рассыпаются радужными искрами крохотные капли воды.

– Эльфы истинные мастера иллюзий, – с восторгом прошептала Лотанари. – Я ведь даже понимаю, как именно добились такого эффекта, но все равно трепещу.

– А я и близко этого не представляю, но все равно трепещу, – пожала плечами лисица. – Хотя и ненавижу иллюзии, мы против них беззащитны. Моя мама погибла в ловчей яме. Говорят, она умирала несколько дней – ловушка не пропускала ни звуков, ни запахов. Ее нашли, только когда заряд магии иссяк. А знаешь, кого ловили? Волка. Обычного серого волка – кому-то срочно понадобилась волчья голова в качестве трофея.

Лотанари подсела к подруге и крепко обхватила ее за плечи. Какие-либо слова тут были бессильны, но теплые дружеские объятия могут отогнать любую тучу. Даже такую болезненную и черную.

– Отомстили? – спросила она у рыжей макушки.

– О да, – выразительно произнесла Лима. – О да.

После хрустального моста карета въехала во внутренний двор замка.

– Так, мы сами вылезаем или вон та пафосная процессия по нашу душу? – Лима выбралась из объятий Лоты и выглянула в окошко.

– В Нейрисе, как правило, из кареты гости выходят самостоятельно, – задумчиво ответила Лотанари и тоже посмотрела на улицу. – Ух, та белая леди, наверно, и есть легендарная Дьердре Глейрио?

Принцесса с искренним восторгом рассматривала идущую впереди процессии эльфийку.

«Ее можно счесть произведением искусства», – подумала Лота. И в каком-то смысле это было истинной правдой. Леди Глейрио казалась неземным созданием. Ее развевающиеся одежды были искристо-белыми, с легким, едва заметным голубым орнаментом. Белые ухоженные волосы спускались ниже колена, а на лице застыла маска отчужденного спокойствия. Кукла, идеально вылепленная кукла.

– А хорошо, что мы тебя заплели. А то бы у вас была одна и та же прическа.

– Плохо, что заплели, – теперь скажут, что я за ней повторяю.

Видя, что среди встречающих только женщины, Лотанари поспешила выйти из кареты. Все-таки если бы кто-то и должен был им помочь, то это явно были бы мужчины.

– Сдается мне, что это невесты. И их надзирательница, – задумчиво произнесла Лима. – Недобрые у них лица. Где там мой лук?

– Мы не можем в них стрелять, Лима.

– Я слышу грусть в твоем голосе, – хмыкнула лисица и оживилась: – О! И кто кого сейчас будет арристоэлить?

– Чего?!

– Ну это вот хитровыделанное приветствие нижестоящих вышестоящим, – Лима кивнула на эльфиек, – кто кого, Лота?

Лук был далеко, и это успокаивало Лоту. Нет, она не думала, что Лима может пристрелить кого-то из эльфов. Но вот выстрелить и пришпилить подол платья к полу – запросто, прецеденты уже были. Сколько было крику, сколько было вою – у Лотанари неделю болели голова и живот. Голова из-за нотаций, а живот от смеха.