Предначертание. Том I

– Никакие, – буркнула я, – нет, Игорь, я серьезно, это совершенно ни к чему…

– Ты ошибаешься, это же часть плана, – задорно рассмеялся парень, – тетя Люда должна видеть, как я постепенно беру тебя измором, а твое неприступное сердце пусть медленно, но всё-таки тает. Если мы не будем создавать романтический антураж, наших родителей начнут обуревать сомнения, а нам обоим нельзя этого допустить. Так ты действительно равнодушна к цветам или специально скромничаешь?

–Я никогда не понимала традиции по каждому поводу дарить эти веники, которые завянут через пару дней, но мама безумно обожает подрезать стебли, подбирать вазу по размеру и растворять в воде таблетку аспирина, чтобы цветы простояли подольше, – в унисон хмыкнула я, – в общем, если твоя цель – пустить маме пыль в глаза, покупай ее любимые белые хризантемы, а я, так и быть, сделаю вид, что прыгаю от восторга. Так пойдет?

–Не стану скрывать, что мне было бы гораздо приятнее порадовать тебя по-настоящему, но я надеюсь, мне это непременно удастся и без цветов, – к моему вящему неудовольствию продолжил изъясняться шарадами Игорь, – я чувствую, из нас выйдет великолепная команда! А как, наверное, счастлив Эйнар, что вы снова можете встречаться, несмотря на запрет…

–Эйнар считает, что мы поступаем опрометчиво, – резко остудила бурный энтузиазм Маркелова я, -я его еле уговорила на одно единственное свидание.

– На единственное? – в откровенном недоумении переспросил Игорь, – прости, но у меня это в голове не укладывается. Я думал, он будет на седьмом небе, а ты говоришь, что кое-как уломала его на встречу. Это, конечно, не моё дело, но безумно влюбленные обычно так себя не ведут. Когда ты любишь, то думаешь о безопасности в последнюю очередь, ты идешь на любой риск, ты не слушаешь голос разума, потому что в это мгновение для тебя перестает существовать весь остальной мир. Если что, я по себе сужу, а не в книжках начитался или в кино насмотрелся.

–Знаешь, это и вправду тебя не касается, – машинально огрызнулась я, но в душе у меня остался нехороший осадок. Нечто похожее я уже испытала этим утром после того, как Эйнар не выразил отчаянного стремления рвануть с места в карьер, безрассудно презрев горящий впереди красный свет. Слова Игоря невольно задели за живое, и я вынуждена была приложить массу усилий, чтобы перебороть свои эгоистические побуждения, – у Эйнара хватает причин соблюдать осторожность, но я не вижу необходимости обсуждать их с тобой. Да, если сегодня всё пройдет гладко, я постараюсь убедить его не прекращать наши встречи, но в тоже время я соглашусь с любым его решением.

–Рина, ты обязана повлиять на Эйнара! – не разделил моей компромиссной позиции Игорь, – я ведь тоже не из любви к искусству вам помогаю, у меня в этом деле, как ты понимаешь, есть свой собственный интерес.

–Попробуй сделать это сам, – посоветовала я, – тем более, что Эйнар настаивает на личном знакомстве с тобой.

–Не доверяет? – выразительно ухмыльнулся Маркелов, -ну, что ж, пожалуйста, я не против. Передай Эйнару, что около семи мы будем ждать его на углу Петровской и Сумарокова рядом с фонтаном. Надеюсь, он все же изменит свое мнение, потому что мне бы не хотелось оправдываться перед своим парнем за сорванные планы, тем более моей вины в этом нет никакой.

Когда я сообщила маме о предстоящем «выходе в свет», в ее сердце, безусловно, закрались смутные подозрения, но желание поскорей исцелить меня от болезни под названием «Эйнар Мартис» было настолько велико, что любые признаки постепенного выздоровления приводили ее в упоенное ликование, и она благополучно закрывала глаза на мелкие логические нестыковки в моем поведении. Для мамы Игорь являлся своеобразным эталоном положительного во всех отношениях парня, и сам факт его присутствия рядом со мной автоматически внушал ей спокойствие. Не сильно насторожило маму даже мое стремление навести марафет, хотя еще вчера я дефилировала перед гостем едва ли не в пижаме – она осторожно наблюдала, как я сосредоточенно крашу ресницы и густо замазываю тональным кремом, некстати выступивший на лбу прыщик, и в ее глазах отчетливо сквозила робкая надежда на окончание моей затянувшейся депрессии. Вывести меня на откровенный разговор маме так и не удалось, а нахрапом лезть ко мне в душу она небезосновательно побаивалась, так как я из вредности я запросто могла и взбрыкнуть, что означало новый виток семейных скандалов, честно говоря, порядком утомивших всех участников конфликта. Мы с мамой по-прежнему находились в состоянии холодной войны, и лед между нами до сих пор не растаял, но тенденция к потеплению становилась всё очевиднее, и мама готова была пойти на некоторые уступки для того, чтобы я не чувствовала себя заточенной в высокой башне принцессой.

На вечернюю прогулку с Игорем мама отпустила меня на удивление легко, умудрившись даже обойтись при этом без требования предоставить подробный расклад по каждому нашему шагу. В голове у нее прочно сидела мысль, что сын Лены Маркеловой не способен на обман и низость, и для нее стало бы большим сюрпризом, узнай она, кто на самом деле является непосредственным идейным вдохновителем тайной операции, осуществляемой под надежным прикрытием чисто дружеского общения между старыми приятелями. А уж нетрадиционная сексуальная ориентация парня не могла присниться маме даже в кошмарном сне: во-первых, в ее представлении истинные геи выглядели манерными пижонами с дурацкими ужимками и писклявыми голосами, полностью соответствуя широко растиражированному кинематографом образу, а во-вторых, о чем тут вообще разговаривать, если всем давно известно, что Игорь безответно влюблен в нашу Риночку еще чуть ли с детского сада. В определенной мере я Маркелову даже немного сочувствовала: наверняка тетя Лена активно навязывала ему мою персону и уже потихоньку откладывала деньги на «свадьбу века», дабы однажды закатить пир на весь мир в честь нашего бракосочетания, а бедолага не только не испытывал ко мне пламенной страсти, но и был равнодушен к женщинам, как таковым. Мне было сложно понять, как Игорю удавалось столько лет успешно поддерживать имидж воплощенного совершенства, и я не хотела даже думать, чего ему это стоило. То обстоятельство, что я в каком-то смысле облегчала незавидную долю парня, вынужденного постоянно жить во лжи, позволяло мне приглушить муки совести, непрерывно терзающие меня при виде лучащихся неподдельным счастьем маминых глаз, но меня трясло от ужаса всякий раз, когда я в красках рисовала себе возможную картину нашего разоблачения. В такие минуты я прежде всего вспоминала слова Эйнара, предупреждавшего меня о необходимости сохранять здравый рассудок, и заранее корила себя за сумасбродное решение вступить в сговор с Игорем, но затем на меня вновь накатывала тоска, и я безоглядно бросалась в омут, не в силах утолить жажду встречи.