Люк у моря

– Значит, не порти. Не будь таким дураком, как я. – Глеб печально посмотрел на холостяцкую закуску, наскоро приготовленную Романом перед приходом друга. – Ни в одном глазу, а бутылка уже наполовину пуста.

– Ты пессимист.

– О чём ты? А, какая разница: если я скажу, что бутылка наполовину полна, коньяка больше не станет. Но ты прав – тошно мне. Всё время о Лене думаю. Ты ей обо мне ничего не рассказывал?

– Нет. Ты же просил. Хотя я не понимаю…

– Боюсь я, друг. А вдруг у неё кто-то появился?

– Она говорила, что ждёт тебя.

– Так и сказала? Ты что, у неё спрашивал?

– Она сама разговор завела. Случайно встретились по дороге на работу. В первый же день, как я из Крыма вернулся.

– И ты целую неделю молчал?!

– Не было случая. И потом, ты же сам запретил мне о ней говорить. Забыл?

– А, ну да, ну да. – Глеб лихорадочно сжевал ломтик лимона, ни разу не поморщившись, и сказал: – Впрочем, сегодня я пришёл к тебе по другому поводу. Мне поручили перед отъездом оттуда, – последовал выразительный жест куда-то вверх и вбок, – передать тебе кое-что. На словах. Так что, слушай.

*      *      *

На планете Люкмор, что обращалась в созвездии Девы вокруг маленькой неприметной звёздочки Росс 128, всё было не как у людей. Конечно, скажете вы, там ведь не люди живут! И даже не гуманоиды. Хотя эта звезда – одна из ближайших к нашему солнцу, всего одиннадцать световых лет, и ничем необычным себя не проявляет. Обычный красный карлик, температура на поверхности всего три тысячи градусов. Планета, которая обретается вокруг неё в зоне Златовласки, примерно размером с Землю, но на этом сходство двух планет и заканчивается. Слишком мало тепла получает Люкмор от своего светила, чтобы пышно могли расцвести сады, заколоситься пашни и образоваться многочисленные летающие, ползающие, бегающие, плавающие и просто ходящие по поверхности планеты формы жизни. Из-за близости к светилу планета всегда обращена к нему одной стороной – приливный захват постарался. И поэтому на этой стороне господствует вечный день. На другой половине, соответственно, – вечная ночь.

Как прикажете существовать в таких условиях? Конечно, жить можно и за полярным кругом, но на Земле туда стремятся попасть только сильные духом и охочие до больших денег индивидуумы. А если вся планета – один огромный полярный пояс? Царство бесконечной ночи и вечного холода на стороне, устремлённой в космическую даль. Серебристо-лиловые снега и промёрзшие до дна и до синевы моря и океаны. На другой стороне, обращённой к светилу, впрочем, тоже не жарко, выше 285 градусов Кельвина[4 - Это соответствует примерно 12? С.] температура не поднимается. Особо не позагораешь.

Но жизнь – это такая удивительная субстанция, которая, раз возникнув, не желает сдаваться перед трудностями бытия. Появившись в термальных водных источниках на дневной стороне планеты, микробы и бактерии не только выжили, но и выпрыгнули на сушу, постоянно расширяя ареал обитания и для этого усложняя свою организацию. Вот уже не отдельные клетки, а целые лягушки скачут по болотистой местности, а неподалёку, за железисто-кремниевым валуном, вытаращил свои глазища аллигатор-дейнозух, всегда готовый распахнуть свою полутораметровую зубастую пасть в приветственной улыбке перед неосторожной земноводной тварью.

Дошло дело и до зачатков разума. Подмечено, что сообразительность развивается в суровых условиях куда быстрее, чем на всём готовеньком. Если ты лежишь в тепле под банановым деревом, то и работать не надо – плод сам упадёт тебе в рот. В конце концов, можно и от кожуры его не чистить, вместе с ней сжевать. Другое дело, если ты теплокровный и хочешь согреться, а на улице мороз. Придётся зарываться в грунт или строить жилище, хотя бы немного предохраняющее от пронизывающих ветров и морозов. А потом и источники тепла изобретать. Сильные ветры в этом смысле даже выгодны – ветряков для генерации энергии можно понаставить видимо-невидимо!

Да, ветры на этой планете дуют беспрестанно. Свирепые, неистовые, временами переходящие в ураганы. Разность температур между нагретой дневной и холодной ночной сторонами способствует бешеной атмосферной циркуляции. Строить небоскрёбы нельзя – снесёт. По крайней мере, не на поверхности. Если скорость ветра два километра в секунду, то есть больше семи тысяч километров в час, то это удобно для полётов, конечно – подпрыгнешь в воздух, оглянуться не успеешь, и тебя унесло на край света. Никаких реактивных самолётов не надо. Но жить всё время на таком ветру, мягко говоря, не комфортабельно…

Вот и стала проникать жизнь внутрь планеты. Местные жители, внешний вид которых не сильно изменился по сравнению с пресноводными рептилиями, решили не создавать себе дополнительных сложностей и колонизировать нижние этажи планеты, не замахиваясь на верхние. В основном жизнь проистекала в воде, но со временем особо упорные исследователи научились создавать колюще-режущие приспособления для прокладки туннелей в твёрдой почве и выползали на сушу. Ненадолго. Суровые условия на поверхности не позволяли находиться там в течение длительного времени, и каждая вылазка «наверх» приравнивалась к выходу в открытый космос. Основная жизнь концентрировалась в глубинах планеты – там выросли целые подземные города, в них всегда царил мягкий климат и ровное искусственное освещение, приглушаемое до минимальной яркости строго по расписанию одновременно во всех населённых пунктах. Конечно, индивидуально можно было отрегулировать себе подсветку и хоть всю ночь, к примеру, читать газеты или заниматься рисованием.

Шло время. Растущее подземное и подводное рептилонаселение требовало всё больше питательных и энергетических ресурсов. Строительство новых ферм по разведению насекомых – а это основная пища разумных обитателей на Люкморе – было решено вынести на поверхность. В условиях воздушной стихии есть где мошкам порезвиться на просторе! И они расплодились, заполонили атмосферу планеты. Гигантские стаи насекомых сдувались ветрами с дневной на ночную сторону. Пришлось постепенно осваивать и её тоже.

К тому времени люкморцы научились преобразовывать кинетическую энергию ветра в тепловую, электрическую и даже магнитную. Последнее было немаловажно, так как родное светило вело себя не вполне предсказуемым образом. Попросту говоря, оно время от времени взрывалось, распространяя во все стороны губительное излучение. Спастись от него могла помочь магнитосфера, но её-то как раз у планеты и не было: из-за приливного захвата нет вращения ядра и поэтому нет токов, создающих магнитное поле. Поэтому разумные обитатели планеты создали очаги искусственной магнитосферы, постепенно покрывшие как зонтиком значительные территории на поверхности. Это значительно облегчило разработку и освоение ночной стороны, которая оказалась богата на полезные ископаемые.

Работали на тёмной стороне вахтовым методом. В один из дней – вернее, ночей, потому что основная единица измерения времени называлась на Люкморе «ночью» – начальник экспедиции О Ку Ран заметил, что насекомые, влетающие в круглое отверстие наподобие люка в скале, расположенной рядом с магнитогенератором, бесследно пропадают. Движимый любопытством и стремлением выяснить, куда деваются подотчётные алакурты, черепах О Ку Ран прополз в отверстие, благо его способность вытягивать голову в моменты наивысшего полёта мысли позволяла спокойно протиснуться за насекомыми внутрь скалы. И оказался в Люкоморе – так стали называть место мгновенного транзита из одной точки в другую. Он перенёсся стремглав домой, потому что как раз о доме вспоминал перед этим с тоскою и с ярким желанием туда попасть. Началась новая веха истории люкморцев, как они с гордостью стали себя именовать.

Свою планету так и поименовали: Люк у Моря, у безбрежного океана вселенной. Сокращённо Люкмор. Как она раньше называлась, никто уже и не вспоминал.

Впоследствии Люкоморы пронизали, как червоточины, всю планету с северного до южного полюса по меридианам, параллелям, диаметрам и хордам. Надо ли говорить, что для неспешно перемещавшихся черепахов, боявшихся открытых пространств, открытие Люкомора как средства передвижения явилось грандиозным событием, полностью изменившим весь путь их исторического развития. Даже и на дальний космос распространили они своё достижение, выяснив, что необходимым и достаточным условием работы Люкомора является мощное магнитное поле в начальной и конечной точке передвижения.

Не будем вдаваться в ненужные технические детали принципа действия люкоморного коридора, сказали Глебу. Достаточно сказать, что землянам повезло: благодаря наличию на Земле магнитного поля транзит с лёгкостью удалось наладить между двумя обитаемыми мирами. При этом Люкомор мог придавать любую форму путешествующим в нём особям, дабы не смущать их внешним видом принимающую сторону.

*      *      *

– Вот и всё, что я помню. – Глеб устало откинулся на спинку стула и выжидательно посмотрел на Романа. – Это то, что они соизволили о себе рассказать. Остальное, видимо, стёрли из моей памяти. Не помню, что там делал, чем питался. Даже как выглядел, и то не помню. Неужели я там тоже был черепахом?! И ел этих, как их… алакуртов? Бр-р-р. И это тоже меня удерживает от встречи с Леной. Как представлю, что я черепах… Зачем я ей такой нужен?

– Теперь ты человек. Ты же именно человеком себя ощущаешь?

– Н-не знаю… Не уверен до конца.

– Почему?

– Я как-то по-другому стал к жизни относиться. Всё мне по барабану. Суета сует и всяческая суета. Не интересно. А может, мне пойти сдаться?

– Кому?

– Ну, компетентным органам, например. Или учёным. Пусть меня изучают. Вдруг я мина замедленного действия, которая в определённый момент рванёт?

– О да, изучать они тебя будут. С удовольствием. В психушке. Там таких знаешь, сколько? Из разных созвездий и галактик.

– Что же мне делать? – Глеб смотрел на Романа затравленно, как загнанный волк перед красными флажками. – Что ты мне посоветуешь?

– Позвони Лене. Я думаю, вреда от этого не будет. Она тебя любит. Глядишь – и смысл жизни появится.

Глава 5. Давай возьмём маленькую

«…На место дворника гигантский конкурс —

Музы носятся на метле!»

А. Вознесенский

За полгода, пока Глеба не было в Москве, да и вообще на Земле, жизнь в столице сильно поменялась. Проснувшись утром в один из своих рабочих дней, Глеб решил ещё раз в этом убедиться. «Пойду-ка я на работу пешком, – решил он, – всей кожей прочувствую родной Кутузовский проспект. А то что там из троллейбуса увидишь!»

Изменения подстерегали его сразу же за порогом подъезда. В обширном дворовом пространстве тридцатого дома не наблюдалось ни одной чёрной казённой «Волги» с «МОС-овскими» номерами. Их словно сдуло ветром андроповских перемен. Глеб вышел на проспект. Кутузовский был пуст, как утром первого января – сразу после встречи Нового года. По широченной проезжей части двигались одиночные машины. Совершенно безлюдные тротуары. У входов в популярную «Кулинарию» дома № 26 и у гастронома напротив неё публики было столько же, как и в разгар марсианского лета на пляжах знаменитых местных каналов. То есть никого. «Никому ромштексы не нужны? И пиво? Зайти, что ли, в «Гастроном» в двадцать девятом доме и взять бутылочку-другую для душевного равновесия?»

Глеб спустился в подземный переход и направился на нечётную сторону проспекта. Внутри «Гастронома» народу было столько же, сколько и снаружи – раз, два и обчёлся. Молодой человек сразу же отправился к рыбному отделу, где, как помнил, продавали пиво. К его удивлению, на витрине стояло «Жигулёвское» по тридцать семь копеек, а из потребителей оного кругом – кроме самого Глеба – никого не наблюдалось. Та же ситуация ждала его у кассы. Глеб пробил семьдесят четыре копейки, взял сдачу с рубля и через пару минут продолжил свой путь в сторону Кремля.

Любимое кафе-мороженое «Медведь», конечно, ещё закрыто. Равно как и закусочная рядом. «Ничего, на кухне нашего «Кондитерского» найдётся местечко для моих двух бутылок. А в «Медведь», если сложится, как-нибудь зайдём вместе с Леной». Афиши кинотеатра «Призыв» предлагали посмотреть фильмы «Возвращение резидента» и «Берегите мужчин». Глеб подумал: «Ишь ты, резидент вернулся. Прямо в точку. Надо будет сходить, посмотреть. Заодно в тире постреляю».

Афиша следующего кинотеатра по Кутузовскому, «Пионера», гласила: «4:0 в пользу Танечки». «Молодец Танечка! На неё тоже стоит посмотреть».

Предстояло решить: перейти вновь на чётную сторону или идти дальше по этой стороне Кутузовского, переходящего в Большую Дорогомиловскую улицу, и у светофора за кафе «Хрустальное» пересечь её. «Заодно взгляну в сторону родного КПЗ. Как она там, тропа Хо Ши Мина, поживает? И ателье моё меховое, на месте ли оно? Не закрыли его соколы андроповские, как закрыли директора «Елисеевского» Соколова?»

Всё оказалось на местах своих. Продуктовая валютная «Берёзка», как всегда, охранялась людьми в штатском, а меховое ателье призывно отражало своими витринами яркие лучи восходящего солнца. И тропа Хо Ши Мина приглашающе распахивала свои объятия, ведущие к знаменитому КПЗ – Киевскому Пивному Залу. Буйная фантазия завсегдатаев заведения наградила его ещё одним ник-неймом – «Сайгон». Каким ветром в головы прилежных посетителей Зала занесло название весьма отдалённой от нас столицы одного из Вьетнамов – тем более враждебного, капиталистического – одному «Ячменному колосу», за двадцать копеек кружка, известно. Естественно, что с воцарением в 1976 году в Южном Вьетнаме прогрессивного социалистического строя название «Сайгон» было заменено на дружественный Хошимин. А улица Можайский Вал была единогласно переименована в Тропу Хо Ши Мина.

Глеб покинул Большую Дорогомиловскую улицу, свернув налево во двор дома номер четырнадцать. Того самого, где размещалось родное меховое ателье. «Здесь каждый камень Соколова знает, – мелькнуло в голове у Глеба. – Ёлы-палы, ведь я же однофамилец елисеевского горемыки! Ну, нет худа без добра: мина в одну воронку дважды не попадает».

Придя к этому успокаивающему умозаключению, Глеб свернул на парковую дорожку. Во дворе было совершенно пусто, лишь со стороны Кутузовского навстречу ему двигалась подозрительно знакомая фигура.

Здесь следует сделать небольшое лирико-биографическое отступление. В своё время, вскоре после занятия престижной должности грузчика «Кондитерского магазина» на Кутузовском проспекте, не успев ещё освоить все азы этой тонкой интеллектуальной профессии, Глеб почувствовал недостаток денежных средств в своём нагрудном кармане. Первое, что пришло ему в голову, – обратить внимание на местный ЖЭК. Прежде всего на тот его отдел, который занимался уборкой окружающих территорий. Не прошло и трёх дней, как Глеб встречал московский рассвет, будучи вооружён метлой и совком. Причём во дворе того же дома, где располагался «Кондитерский». Никаких документов для занятия поста дворника от Глеба не потребовалось. Знай только, маши метлой. В этот же памятный день произошло первое знакомство с коллегами по службе. Народ был свой – все с Кутузовского проспекта и его окрестностей. Вначале Глеб познакомился с Володей, высоким молодым человеком весьма интеллигентной наружности. Их беседа затронула темы, весьма удалённые от плоскости асфальта. С энтузиазмом обсуждали перипетии и тонкости романа Достоевского «Бесы», вникая во все возможные социокультурные нюансы произведения. Родители Володи, по его словам, находились в длительной заграничной командировке по научной части. Глеб получил от Володи приглашение посетить того по месту жительства в доме на Большой Дорогомиловской улице с дегустацией свежесваренных раков. Вторым сослуживцем оказался некто Миша, плотный бородато-усатый брюнет, имевший фотографическое прошлое – работал фотографом со знанием иностранных языков. В нынешней реальности всем фотографиям Миша предпочитал винно-водочные отделы гастрономов после одиннадцати часов утра. Скажем прямо, оклад дворника не слишком способствовал частому посещению Мишей любимых мест. Поэтому друзьям и коллегам очень часто приходилось слышать от него фразу, которая стала хрестоматийной: «Давай возьмём маленькую!» Отказываться от такого скромного предложения друзья и коллеги считали неэтичным.

Приблизившись, фигура открыла рот, и из промежутка между бородой и усами вылетела фраза: