Девушка с Рублёвки. История о любви в забавных обстоятельствах

Часа примерно через полтора обочины дороги перестали мелькать кактусами – появились низкие пальмы, похожие на громадные, воткнутые прямо в землю ананасы, цветущие кустарники и красивые ограды, за которыми виднелись белые виллы. Да и само шоссе похорошело, заиграло красками бело-жёлтой разметки. У развилки, отмеченной странной конструкцией, изображавшей раскрытую ладонь с глазом в середине и плотно сомкнутыми пальцами, изрисованными восточным орнаментом, наш автобус свернул вправо, ближе к морю, и вскоре уже въезжал на территорию нового отеля.

Если предыдущий отель подкупал своей тихой прелестью и уютом, то этот ошеломлял размахом и грандиозностью. Один холл чего стоил! Если убрать столики, барную стойку и стойку «ресепшн», запросто можно сыграть в футбол. Или в хоккей – блестящие серые плиты, отражавшие потолочные светильники казались скользкими, как лёд.

– Велкам ту мэджик пэлэс! – сказал официант, подавая нам бокалы с апельсиновым соком.

– Вот, сразу видно, что пять звёзд. Не фигнёй встречают разбавленной, а самым настоящим апельсиновым фрэшем! – довольно сказала Алёнка, отпив из своего бокала.

– «Волшебный дворец», – перевела я то, что сказал официант. – Хорошее название, сказочное.

– Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, – подмигнула мне Алёнка. – Вот такие отели я и предпочитаю, пять звезд «ультра», все включено!

– Здравствуйте, меня зовут Евгения, пожалуйста, заполните эти формы, – к нам подошла кудрявая девушка в униформе и стала раздавать плотные листочки уже знакомого содержания: имя-фамилия, откуда прибыл и насколько. Я посмотрела на Пенкина – тот отодвинул свой листок, насупившись, и барабанил по столу пальцами. Так, пора выполнять свои секретарские обязанности.

– Виктор Алексеевич, давайте паспорт, я ваш формуляр заполню, – подсела я к нему. Он скривился, молча метнул паспорт на стол, встал и отошёл к барной стойке. Ну надо же, как обиделся, что я с ним спать не стала! Детский сад.

На этот раз нам с Алёнкой достались двухкомнатные апартаменты. Первая комната – с диваном, двумя креслами, низким столиком и широкой дверью, ведущей на огромную лоджию-террасу. Вторая – с широченной кроватью, зеркалом и второй дверью на ту же террасу.

– Вот это я понимаю, сервис. – Алёнка села в кресло и потянулась к бутылке с вином, стоявшей на столике. – Смотри, как гостей встречают. Вино нам поставили, вазу с фруктами, орешки.

– Слушай, а вдруг за это платить придётся? – испугалась я. Лично у меня денег было совсем чуть-чуть. Тысяча российскими и несколько местных мелких купюр, которые остались сдачей после обмена в аэропорту и уплаты пошлины. Пенкин мне пока никаких «командировочных» не выдал.

– Да ладно, не бойся. Сказала же: пять звёзд «ультра». В таких отелях за все платят сразу, когда тур покупают. Винца налить?

– Ну, налей, – решилась я. Алёнка плеснула густой влаги в бокал. Вино слегка вязало и отдавало вишней.

– Алён, а ты часто в таких местах бываешь?

– Раньше часто, сейчас пореже. Петька меня раньше по таким курортам катал – и на Кипр, и на Майорку, и в Абу Даби!

– А кто это, Петька?

– Да бывший мой… Вроде как муж. Слушай, до обеда два часа ещё. Пошли, на море смотаемся! – сменила Алёнка тему. Видимо, вспоминать про бывшего Петьку ей не хотелось. Я согласилась смотаться на море, и мы принялись искать в чемоданах купальники.

Примерно через полчаса мы добрались до местного пляжа. Алёнка вырядилась в красный бикини с белыми ромашками, приделанными к бретелям, окантовке лифчика и к бокам трусиков. Поверх – экстремальный сарафан, который сверху выпускал на свободу ромашки от купальника, вызывающе обрамлявшие туго стиснутые лифчиком полукружья пышного Алёнкиного бюста. Снизу сарафан тоже сачковал, едва прикрывая красные трусики и абсолютно игнорируя белые, совершенно не тронутые загаром Алёнкины ноги, обутые в светлые шлёпанцы на платформе и высоком каблуке. На мой вкус, Алёнка нарядилась вызывающе и не по пляжному. По крайней мере, когда дорожка кончилась и начался песок, она начала вязнуть в нем своими каблучищами. Однако упорно шла на полусогнутых до ближайших шезлонгов.

Не понимаю, зачем так над собой издеваться? Лично я надела свободную длинную рубаху, трикотажные бриджи, резиновые тапочки и бейсболку от солнца. Красота! Удобно, и ноги совсем не устали, хотя нам пришлось топать через всю немаленькую территорию. Минут десять до пляжа добирались, не меньше.

Возле зонтиков, к которым мы шли, уже загорал народ из нашей компании: обе девушки из «Зверя» и одна из «аифовской» группы. Девчонки раскинулись на песке эдакими фотомоделями: точёные фигурки, загорелые ножки.

– Привет! Вы где так загореть успели? – помахала я им, занимая свободный лежак под зонтиком и нашаривая в сумке фотоаппарат. Пляж был очень колоритным: ослепительно белый песок, умопомрачительно голубое море, абсолютно туземные зонтики – эдакие конусы, крытые сухими пальмовыми листьями. И наши девчонки: загорелые, белозубые, молодые. Прямо как на рекламном плакате.

– В солярии, – ответила Настя из «Зверя», поворачиваясь на бок и демонстрируя изумительную линию бедра.

– Настя, девчонки, можно я вас сфотографирую? Вы так роскошно смотритесь на этом пляже, у меня аж объектив зудит!

– Давай, – приняла плакатную позу Настя.

Я нащелкала с десяток кадров, прежде чем успокоилась и сама разделась. В конце концов, я сюда загорать пришла, или зачем?

Алёнка уже возлежала на своём лежаке, спрятав голову в тени зонтика. Я тоже легла ничком, головой в тень, подставив солнцу спину, ноги и попутно спрятав собственное пузо. Возле точёных форм соседок я, наверное, выглядела совершеннейшей бегемотихой. По крайней мере, именно ею я себя и чувствовала. Нет, решено, в обед – только овощи и фрукты.

Я загорала минут десять и успела раскалиться под раскочегарившимся солнцем, когда мне на спину вдруг полетели ледяные брызги. Я вскрикнула и подскочила. Рядом завизжала Алёнка:

– Ирка, блин, ты что, спятила? Холодно же!

– Переворачивайтесь, сгорите!

Ирина хохотала, отряхивая мокрые волосы. Опять в море плавала.

– Идите в море окунитесь, вода просто блеск!

Она была такой довольной, а море так заманчиво бликовало под солнцем, что я решилась, поднялась и пошла к воде. Купальщики, к слову, были и помимо Ирины: над волнами покачивалось с полдесятка голов. Еще одна купальщица подплывала к берегу.

– Наверное, тоже русская. Кроме наших в такую воду никто купаться не полезет, – предположила Ирина. Дождалась, пока купальщица – загорелая стройная черноволосая девчонка – стала выходить на берег и крикнула. – Как водичка? Хорошая?

Девчонка улыбнулась и ответила по-испански.

– Ага, испанцы тоже лезут… – улыбнулась ей в ответ Ирина. – Похоже, на весь берег тут только мы русские. Иди в воду, не бойся. Сразу входи, целиком, так быстрее привыкнешь.

Сразу целиком не получилось – у берега было неглубоко и мне пришлось сделать с десяток шагов, пока вода дошла до пояса. Ой, холодная! Хотя, если разобраться, не холоднее чем в Быструхе, речушки возле деревни, куда я ездила девчонкой, и где мы полоскались с июня до сентября.

– Ларис, давай, окунайся вся, а то замерзнешь! – подзадорила меня с берега Ирина, и я решилась.

Море ласково приняло меня, лишь на секунду обдав холодом. Потом почти сразу мне стало тепло, и я поплыла. Господи, хорошо-то как! Впервые в жизни в море плаваю.

– Слушай, как здорово! Я ведь впервые в жизни в море плавала! – так и сказала я Ирине, выбираясь на берег. – Ух, а на берегу теперь холодно!

На берегу действительно похолодало. Откуда-то взялся ветер, и мне в сыром купальнике было зябко. Я быстро подскочила к своему лежаку и накрылась полотенцем – хорошо, сообразила из номера захватить.

– Если впервые в жизни что- то делаешь, то можешь загадывать желание, обязательно сбудется.

Настя из «Зверя» проговорила это, не открывая глаз. Она полулежала на песке, откинувшись на локти и подставив солнцу лицо, живот и тугие загорелые грудки. Соски нахально целились в небо. Две другие девчонки тоже загорали топлесс.

– Желание… Столько всего надо, не знаю, на чем остановиться, – пробормотала я, удивляясь смелости девчонок. Хотя, похоже, они не единственные. Вон, там девушка с парнем, она тоже загорает без лифчика. А там вообще тетка в годах развесила то, что когда-то было бюстом. Может быть, и мне не терпеть эту сырость на груди, а скинуть мокрый лифчик и позагорать « в натуре»? Уж грудь у меня гораздо лучше, чем у той тетки, а она и не комплексует.

– Ну, выбери самое-самое, – Настя по-прежнему не открывала глаз. – Я, например, всегда загадываю желание про то, чтобы в моей жизни случилось чудо.

– Да? Слушай, а ведь точно, – согласилась я. – Неприятностей всяких в жизни всегда с избытком, а чудес и не бывает почти. Чуда хочу. Пусть в моей жизни будет чудо, – пожелала я вслух. И подумала, что уж если и хочу я какого чуда, так такого, чтобы вернуло меня в возраст этих девчушек. Чтобы я опять стала молодая, стройная, беззаботная. И обязательно – уверенная в собственной неотразимости. Может быть, тогда бы моя непутёвая жизнь сложится по-другому.

Глава 5

В свои двадцать три года я выглядела ничуть не хуже, чем эти девчушки. По крайней мере, на фотке, оставшейся с тех времён, я похожа на Нину из «Кавказской пленницы»: «комсомолка, спортсменка и просто красавица». У меня на снимке прическа-каре с чёлкой до бровей, глаза в пол-лица и тонюсенькая талия, по контрасту с широкой юбкой колоколом – просто осиная. Внизу карточки – надпись «Пятигорск 1991». Это был последний год советской власти и первый мой самостоятельный выезд за пределы города Челябинска. Путёвку в пятигорский санаторий мне достал папа, и я поехала подлечить скукожившийся от защиты диплома желудок, попить минеральной водички.

В санатории соседкой по номеру оказалась двадцатишестилетняя Зина из Ростова. Мне, домашней девочке, впервые вырвавшейся из-под родительского присмотра, Зина казалась бывалой и опытной. Она красиво курила, щурясь и потряхивая соломенными волосами. Так же, щурясь и потряхивая волосами, она говорила о мужчинах. По её словам выходило, что девушка она в этих делах опытная, мужиками может вертеть, как захочет, и вообще знает, что им нужно и как сделать, чтобы они штабелями валились к ногам. Я насчёт штабелей была не в курсе. Те секреты в отношении мужчин, которыми со мной делилась мама (Девушка должна быть скромной и опрятной. Приличная девушка должна вести себя сдержанно, иначе её примут за девицу легкого поведения. Серьёзные мужчины на всяких вертихвосток внимания не обращают, а не серьёзные – не женятся) на фоне Зининых приёмов стремительно падали в цене.

Прежде всё было по-маминому. Все институтские годы я себя вела – скромнее некуда. Волосы – почему-то они у меня ниже лопаток не отрастали – заплетала в толстенькую короткую косичку и закалывала на затылке, потому что носить их распущенными, по маминому определению, – «ходить лахудрой». Носила платья, юбки и сарафаны, – джинсы считались слишком вызывающей одеждой, – с джемперочками, связанными мамой собственноручно. Из косметики я пользовалась только тушью для ресниц и бледной помадой в цвет губ. И ходила вся такая скромная и опрятная, приличная девушка для серьёзных мужчин.

Но или мама чего напутала, или я с приличиями переборщила, или серьёзных мужчин в нашем институте не водилось, но за те пять лет, что я училась, ко мне с целью познакомиться подкатывали всего лишь дважды. Весной, на исходе первого курса – дистрофичный очкастый пятикурсник Гена. Он был старше меня аж на восемь лет, и я приняла его приглашение в кино отчасти от сострадания (парень очень волновался, приглашая, мялся, мямлил, и, кажется, потел), отчасти из интереса (как это – пойти в кино со взрослым мужчиной?). Гена жил в общежитии, где я с ним и познакомилась, бегая в гости к девчонкам-одногруппницам. Они меня, кстати, и подзадорили идти с ним в кино, окончательно сломив мои колебания. А колебалась я, потому что какой-то неказистый он был, этот Гена. И худой, и стёкла в очках толстые, и по общаге ходил в дурацких темно-зелёных кримпленовых штанах (точно-точно, я эту ткань знала, у мамы юбка такая висела в шкафу!) и в синей футболке с белой надписью «Спорт». Хотя, если разобраться, парень же в домашнем ходит. Я и сама по дому тоже не в кринолине шастаю!