Лаборатория бога

Телевизор послушно обмяк.

– Прости, Белла смотрит телевизор, – жена остановилась метрах в трех от меня, словно опасалась подходить ближе, – и… честно говоря, я хотела поговорить с тобой об этом, милый. Я искренне беспокоюсь…

Я молчал. Так и застыл с пультом в руке. Рита извиняюще округлила глаза – мол, «я хочу как лучше, расслабься». Я бросил пульт на диван и сел в ближайшее кресло, что было развернуто к перегородке, возле которой стояла Рита.

– Иногда твоя замкнутость сбивает меня с толку. И сейчас я не знаю, могу ли сказать, что думаю… Я скажу. Потому что не терплю держать в себе. Потому что все в последнее время кричит о ненормальности такой жизни. Бог с ним, с телевизором… с новостными порталами и фильмами. Я считаю отказ от части массовой культуры странным, но без фильмов и новостей вполне можно прожить. Я больше времени уделяю прогулкам, работе в саду, и это здорово… Но меня пугает твой побег. От разговоров о той коробке, от телевизора, от моих друзей и близких.

Рита замолчала. Я не сводил глаз с бус на шее жены: тот самый томный аметист, что вчера лежал на кремовом. Что послужил примером моего прозябания в прошлом. Отчего-то я не мог выдавить из себя ни слова. Сказанное Ритой улавливалось сознанием, но спутывалось в неудобоваримые клубки где-то между пониманием и реакцией. Заметив мою пассивность, жена осмелела. Слова полились из нее свободнее:

– И все бы ничего, но есть один обидный факт. – Рита дотронулась до бус, грациозно взмахнув рукой, и выпрямилась, отходя от перегородки в глубину комнаты, приближаясь ко мне. – Ты не выбросил ту коробку. Ты врал мне.

Рита стояла рядом – на расстоянии вытянутой руки. Она сняла бусы и принялась теребить их руками. Жена смотрела на меня тихо, но осуждающе, словно мысленно вытаскивала из моей коробки по предмету.

– Я и не должен был ее выкидывать. Пошел на поводу.

– И еще… Иногда мне скучно. Ты можешь писать. Мне нельзя смотреть фильмы. Чем фильмы хуже книг?

– Послушай, я тебе ничего не запрещал. К тому же, я не собираюсь публиковать эти книги. Они мои. От первого знака до последнего. Это образ жизни, а не собирание своего детища из заранее одобренных элементов. Я не торгую своей жизнью.

Рита охнула и швырнула бусы на диван, к пульту.

– Я не поняла доброй половины, уж извини. Уловила только, что кто-то торгует жизнью. Но публикующиеся писатели говорят в своих книгах о разном. О том, как ладить с непохожими людьми, как не травмировать друг друга, быть терпимыми…

– Ну уж нет. Большинство как раз пишет о том, как люди травмируют друг друга. И создают ложный посыл, что все плохо и мы ничего не можем изменить. Или что, напротив, все по-шоколадному хорошо. Мои книги бессистемны и личны. Многие их книги завязаны на обязательном и стандартном элементе удивления, чтобы состригать денежки и просмотры, как шерсть с овец. Привычки людей и нежелание мыслить отлично конвертируются в деньги.

Рита повернулась ко мне спиной и дошла до перегородки холла. Пришла обратно. Последние два дня она металась между двумя действиями, будто теряла равновесие, стоя на одной ноге с закрытыми глазами.

– Тьфу, ну кто так говорит? Словно пишешь свою дурацкую книгу, которая и не книга вовсе. Почему не назвать это дневником?

– Рита, оставь мои книги в покое.

– А ты перестань обманывать. И презирать других! Ты думаешь, что люди вокруг тупые и примитивные, раз они смотрят телевизор, читают книги продажных авторов, сплетничают за спиной. Но люди вокруг делают хоть что-то полезное для других… Они с любовью растят детей, ухаживают за садом, готовят ужин таким как ты…

– Хотел бы я знать, почему ты так меняешься после прихода… этой Изабеллы.

– Дело не в Белле. Да послушай же ты!

– Чушь, полная чушь, – бросил я и поднялся с дивана.

Нужно было уйти, пока ярость не заработала как безжалостная, перемалывающая все доводы машина.

Когда я проходил мимо Риты, она придержала меня за руку.

– Нет. В этот раз не уйдешь, пока не договорю, – жена упрямо смотрела мне в лицо; ее взгляд бил по восприятию, как яркий свет по глазам. – Ты обещаешь выкинуть ту дурацкую коробку?

Я попытался выдернуть руку из хрупкой ладони жены, но та упорно сжимала пальцы. До побелевших костяшек. Тогда я вцепился в ее руку и силой отодрал ее от своей. А затем толкнул жену в сторону дивана.