Сергей Бондарчук. Лента жизни

Жизнь за кулисами театра будоражила воображение Серёжи. В школе № 4, где Сергей учился, он узнал, что в Таганроге родился писатель Антон Павлович Чехов. Ребятам показывали дом, где он когда-то жил, – на бывшей Полицейской улице, в маленьком флигельке. Антон Чехов, впервые посетив театр, увлёкся им, и это увлечение продолжалось всю жизнь. Позже Сергей узнал, что с помощью своего одноклассника Яковлева, сына артиста этого театра, Чехову также удалось проникнуть за кулисы и познакомиться с жизнью актёров. Именно поэтому Чехов начал сочинять пьесы, и героями их стали актёры.

Сергею нравился театр. Изящная роспись, тонкая лепка, ажурная люстра, которая медленно гасла… И возникала жизнь. Там – на сцене. А когда играл дядя Сергея, он видел действо совсем близко, но только сбоку. Зато можно было наблюдать, как готовятся артисты перед выходом на сцену. Именно тогда Серёжа Бондарчук решил, что он непременно станет актёром. В своей школе он начал посещать театральный кружок.

«В школе, – вспоминал Сергей Фёдорович, – мои стремления поддерживала моя первая, добрая и сердечная учительница. С ней мы ставили незатейливые спектакли – весёлые и смешные, но имевшие воспитательное значение. Однажды мне довелось играть взрослого человека в пьесе “Пропавшие дети”. Я изображал беспокойство и тревогу за малых ребятишек, которые ушли из дома смотреть праздничную демонстрацию и долго не возвращались, не случилось бы с ними чего, видать, придётся их разыскивать. Мне хотелось быть таким, какими бывают старики. Вспомнил любимого дедушку Петра Константиновича, подолгу всматривался в его портрет, седые усы… Потребовались седые волосы, и белая борода, и усы. Седину я изобразил, в общем-то, легко, высыпал на голову полкоробки зубного порошка. Труднее было придумать бороду. Но всё же я додумался: решил привязать к подбородку полотенце: вышло почти так же, как в вахтанговской “Принцессе Турандот”».

Но более всего на юного Серёжу Бондарчука повлияла блистательно начавшаяся карьера Коли Дупака, который приветствовал Первый съезд стахановцев. Пионеры говорили: «Я хочу быть лётчиком, танкистом, шахтёром…» А Коля Дупак сказал: «Я хочу быть артистом и обязательно им буду». Не эти ли слова, но про себя, произнёс Серёжа Бондарчук вместе с будущим своим другом Колей Дупаком, с которым судьба сводила его много раз.

В Таганроге родилась сестра Сергея – Тамара Бондарчук. Дочка в семье появилась 26 апреля 1927 года. Семилетнему Сергею даже дали подержать крохотную девочку на руках. Но он сразу её передал маме, боялся уронить такое сокровище.

Однажды вся семья отправилась смотреть фильм «Подвиг во льдах» и впервые в жизни Серёжа попал в кинотеатр. Погас свет, и прямо перед ним стала разворачиваться неведомая дотоле жизнь. Люди на собачьих упряжках. Огромный дирижабль плыл по небу. Корабль, круша и раздвигая льды, несся кому-то на помощь. Много лет спустя Сергей Бондарчук вспоминал: «Помню летний кинотеатр в Таганроге. Шёл фильм “Подвиг во льдах”. Видимо, это был один из первых звуковых фильмов. Впечатление было колоссальное, до сих пор слышу звук ломающихся льдин. Когда окончился сеанс, я подождал, чтобы разошлась публика, и заглянул за экран. Что я ожидал там найти? Наверное, разгадку чуда. Не могу объяснить, но и сейчас помню это чувство».

Семья Бондарчуков прожила в Таганроге почти пять лет. Все эти годы Фёдор Бондарчук работал на кожевенном заводе. Работа была трудная и небезопасная. Через два года после прибытия Фёдора в коллектив случилось несчастье. Его брат Михаил упал в котлован и погиб. Это случилось в старом дубильном отделении. Здание было низким, плохо освещалось естественным светом, в нём совершенно отсутствовала вентиляция. Возможно, трагедия случилась из-за обморока. Братья Александр и Фёдор похоронили Михаила в закрытом гробу, на старом городском кладбище.

В ноябре 1929 года на пленуме ЦК ВКП(б) было принято постановление «Об итогах и дальнейших задачах колхозного строительства». Было решено направить в колхозы на постоянную работу 25 тысяч «передовых» городских рабочих для «руководства созданными колхозами и совхозами». Среди других в 1932 году был послан партией на создание колхоза в Широчанке близ города Ейска и Фёдор Бондарчук. Туда переехала и вся семья.

Ейск

В детстве я жил в Ейске, на берегу Азовского моря. Это был маленький тихий городок со всеми приметами провинциального захолустья. Мальчишкой бегал по пыльным улицам.

    Сергей Бондарчук

В 1932 году семья Бондарчуков переехала в Ейск. В одном доме с Бондарчуками проживала семья военного – Григория Даниленко, занимавшая две комнаты. Рядом в трёх комнатах расселились: Фёдор Петрович, Татьяна Васильевна, их сын Сергей и дочь Тамара. Коридор и кухня были общими, а ещё у дома был небольшой дворик, увитый виноградом. Вместе с супругами Даниленко проживала их дочь Валентина, которой к моменту приезда 12-летнего Серёжи Бондарчука было 10 лет. Учились они в одной школе № 2. Фёдор Петрович Бондарчук был призван в Широчанку, село рядом с Ейском, и назначен председателем колхоза.

Татьяна Васильевна категорически не хотела уезжать из города в деревню. Она любила городскую жизнь. Была женщиной вальяжной и любила читать романы. «Я городская, – говорила она, – коров доить не умею. Мне нужно сохранить эти комнаты, эту квартиру». Она вообще не признавала колхозы. Вот тут-то и наметился семейный конфликт. Фёдор Петрович много времени проводил в Широчанке. А там за ним и другие девушки стали приглядывать, да и ухаживать. И молочка приносили, и супчика, и… домой приглашали. И присмотрела его одна женщина – Анна Ефимовна Клименко. Она тогда уже была разведена. И частенько приглашала молодого председателя колхоза Фёдора к себе домой.

А в Ейске Татьяне Васильевне стали нашёптывать. Приезжали из Широчанки женщины, которые на рынок привозили товар, и говорили: «Что ж ты сидишь, Татьяна? Уводят твоего мужа. Что ж ты не приезжаешь в Широчанку? А ну, дай там ей разгон». Татьяна отвечала им: «Я не из таких. Как же я могу удержать, если там его уже держат крепко? Я не могу».

Так и жили, без развода, на два дома. У Фёдора Петровича разница в возрасте с Анной была 16 лет. Её так и прозвали в семье – молодуха… Сергей знал об измене отца, остро переживал. Родительский авторитет упал и, назло всем, Серёжа стал хулиганить, плохо учиться и прогуливать уроки. Поэтому его оставили на второй год в школе, и теперь с Валентиной они уже учились в одном классе. Серёга был заводилой всех проказ и однажды подговорил друзей сбежать из дома. Несколько дней ребята жили в садах за городом, родители не знали, где они находятся. Кое-какой еды они взяли с собой. Но прошло несколько дней, все затосковали, устали и, замученные и голодные, вернулись к родителям. Все, кроме Сергея. Но одному в бегах быть совсем не интересно. Сергей проследил за сестрой Тамарой. Наконец она вышла из дома, он её позвал и стал просить: «Тамарочка, принеси мне, пожалуйста, сахара, водички и кусочек хлеба». А она ему говорит: «Да что же ты такой-сякой? Тебя все ищут, мама плачет. И почему я тебе что-то должна нести?» Сергей стал её умолять: «Ну принеси. Я тебя очень прошу. Принеси, пожалуйста, есть страсть как хочу». Ну, Тамара еду принесла из дома, но маме всё-таки рассказала о встрече. Пока отца ещё не было, он с работы поздно возвращался, – Татьяна Васильевна приняла сына. Отругала, конечно, но помыла, накормила. Ну, а уж когда Фёдор Петрович домой вернулся, досталось Серёжке по полной – ремнём отходил сына за побег.

И всё-таки в Ейске было хорошо! Море – рядом, а это значит и рыбалка… То бычки, то тарань с икорочкой… Все ребята научились её вялить, а если уж попадался большой рыбец, то его торжественно относили в клеть и потом коптили. Однажды Сергей нырнул, а течение затащило его под днище баржи. Изо всех сил он пытался выбраться, но руками и головой всё время упирался в скользкое днище. Он потерял ориентацию – где верх, где низ. Бросался вправо-влево… Теряя сознание, рванулся из последних сил и выбрался на поверхность. Запомнил это происшествие навсегда. Море не отпускало загорелого до черноты Бондю (такую кличку дала ему детвора). Вскоре на левой руке появилась наколка чёрной тушью – татуировка якоря – символа надежды морских странников. А на правой ляжке неумелый дворовый «художник» изобразил парусник, идущий на раздутых парусах.

В парке с театральной раковиной всегда звучала музыка, а по вечерам устраивались танцы.

С семьёй Бондарчуков дружила семья Мордюковых. Глава семьи, Ирина Петровна Мордюкова, в девичестве Заиковская, – была заводилой среди казачьей молодёжи станицы Старо-Щербиновской. Семья Мордюковых была многодетной – шестеро детей (двое сыновей и четыре дочери). Старшая – Ноябрина (Нонна), на плечи которой из-за постоянной занятости матери падала самая тяжёлая работа, росла по-мальчишески порывистой, сильной. Была она и нянькой, и прачкой, и кухарить умела. Но больше всего любила она петь вместе с матерью. Музыкальный слух унаследовала Нонна от предков мамы, которая пела волшебным альтом, да ещё и аккомпанировала себе на гитаре. Ирина Петровна не только управляла колхозами, но и ставила самодеятельные водевили. Нонна Мордюкова заканчивала ту же школу, что и Серёжа Бондарчук. И так же много хлопот доставляла учителям. Любила озорничать. «Смотри, Нонна, будешь такой же бандиткой, как Бондарчук!» Но Серёжа Бондарчук не только хулиганил, он любил рисовать, петь, танцевать… И, конечно, его увлекал театр. А в Ейске был театр, со своей историей. В 1920 году одарённый актёр М.А. Раксанов создал в Ейске драматический театр. Репетировали и выступали актёры на сцене Народного дома. Выезжали в станицы Должанскую, Камышеватск. Именно в этом коллективе начинала свой творческий путь Татьяна Ивановна Пельтцер. Она работала в театре в 1931?1934 годах, когда Сергею Бондарчуку было одиннадцать-четырнадцать лет. В это время Сергей напросился к художнику – помогать рисовать и раскрашивать декорации. Так он попал за кулисы театра и наконец выпросил для себя роль без слов. Но зато он должен был появиться в шекспировской пьесе в историческом костюме. Нужно было выйти из-за кулис с подносом, поставить бутафорские фрукты на стол и удалиться в другую кулису. Он позвал на прогон спектакля соседку Валентину, влюблённую в него по уши, сестрёнку Тамару и нескольких своих друзей. На генеральной репетиции он почувствовал дрожь в ногах и испарину на лице. Валентина увидела его волнение, когда он появился в ливрее на сцене. Вместо того чтобы поставить поднос на стол, молодой артист прошагал мимо стола по диагонали через всю сцену. Ещё шаг… и со звоном Сергей повалился вместе с подносом и фруктами в оркестровую яму. Минута молчания – и дружный смех в зале. Валентина выскочила из театра, за ней – дворовые друзья, которые хохотали от души: «Во, Бондя опозорился! Нет, как он гордо вышел и ухнул в яму!» Валентина подождала Сергея. Он шёл, не разбирая дороги. Увидев Валю, остановился: «Нет, это что со мной произошло? Не понимаю…» – «Ты не ушибся, Серёжа?» – сочувствовала Валя. Но ему стало от сочувствия только хуже. Всю ночь Сергей не спал, переживая свой позор. Но на премьеру вышел. Поставил, как полагалось, поднос и с гордостью удалился за кулисы, дав себе зарок больше не появляться на сцене.

Но вскоре Сергей и Валентина организовали свой театр во дворе дома, где они жили. Вначале название было хулиганским: «Театр старых пердунов». Сергей обожал изображать стариков, подмечая самые смешные их привычки. Он привязывал к лицу мочалку, брал в руки суковатую палку и напевал не очень приличные частушки, вызывая восторг у мальчишек… Вскоре на показы стали приходить и взрослые. Театр был переименован, название придумала Валентина. Так во дворе их дома появился «Театр Христофора Колумба». Из шкафов Татьяны Васильевны и мамы Валентины стали исчезать юбки и кофты, даже скатерти. Ведь нужны были костюмы, реквизит. Здесь уже вовсю проявилась невероятная энергия и способность Бонди объединить своих сверстников в создании спектаклей. Валентина во всём поддерживала Серёжу. Во дворе нередко звучали смех и даже аплодисменты. Улица больше не звала, весь интерес Сергея сосредоточился на игре в театр. Ставились лавки, табуреты, стулья, и появлялся неузнаваемый Сергей. Он посыпал свои жгуче-чёрные волосы зубным порошком, и появлялся старик. Сергей громил мамин комод, забирал её старые туфли на каблуках, брал помаду, шляпки. И появлялась расфуфыренная краля. Только Валя знала, что это – всё тот же Серёга. Сестра Тамара сидела на билетах, младшие ребята приходили со своими стульчиками. А иногда, вечером, на натянутой простыне Сергей показывал свои «фильмы». Он ухитрялся вставить в бутылку катушку, на которой рулончиком были наверчены картинки, которые он сам рисовал. Бутылка подсвечивалась лампой, катушка на проволоке крутилась, и на простыне появлялись смешные картинки, которые озвучивал сам Серёжа. Все были в восторге.

В городе было три кинотеатра: зимний звуковой «Звезда», кино-эстрадный «Пролетарий» и летний «Темп». Сергей был в восторге от комедии «Закройщик из Торжка» с неподражаемым Игорем Ильинским. Видел удивительный фильм с объёмной мультипликацией «Новый Гулливер», «Юность Максима» с Борисом Чирковым. И «Возвращение Максима». Вместе с друзьями Сергей распевал любимую песню из фильма:

Крутится, вертится шар голубой,
Крутится, вертится над головой,
Крутится, вертится, хочет упасть.
Кавалер барышню хочет украсть…

Валентина была в восторге, когда они гурьбой подходили к дому и Сергей продолжал петь с намёком:

Где эта улица, где этот дом?
Где эта барышня, что я влюблён?
Вот эта улица, вот этот дом,
Вот эта барышня, что я влюблён!

Сергей Фёдорович вспоминал: «Представлял я “Чапая”, представлял “Пата и Паташона”. Пата я играл сам, приделывая себе длинные, унылые, обвислые усы, как у старых добрых казаков-запорожцев. А Паташона приходилось каждый раз подыскивать нового».

Татьяну Васильевну частенько вызывали в школу. Учителя жаловались на Сергея. То он с урока вылез в окно, то учинил драку. То вместе со своим другом Толей распевал во всё горло:

Здравствуй, Леваневский,
здравствуй, Ляпидевский,
Здравствуй, лагерь Шмидта, и прощай!
Капитан Воронин судно проворонил,
А теперь червонцы получай!

Если бы не Мишка, Мишка Водопьянов,
Не видать бы вам родной Москвы!
Плавали б на льдине, как в своей малине,
По-медвежьи выли от тоски.

Вы теперь герои. Словно пчёлы в рое,
Собрались в родимой стороне.
Деньги получили, в Крым все укатили,
А «Челюскин» плавает на дне.

«Вы понимаете, Татьяна Васильевна, – выговаривала директор школы, – весь советский народ воспринял с радостью весть о спасении челюскинцев из ледового плена нашими лётчиками. Первый герой – выпускник нашей школы, Анатолий Ляпидевский, наша гордость. Мы бережно храним парту, за которой сидел Ляпидевский… А ваш сын распевает куплеты сомнительного свойства. Откуда он их взял? Они прилипли к нему, как репьи на собачий хвост. Чего он хочет? Чего добивается?»

Фёдор Петрович строго отчитывал сына. «Песенку эту дурацкую забудь. Тебе уже пятнадцать лет, пора определяться…» После разборок с родителями озорной Бондя на высоких акациях закрепил толстые верёвки и прыгал, раскачиваясь, с дерева на дерево под визг Валентины. «Господи, – негодовала Татьяна Васильевна, – да что ж это за наказание такое! Ах ты ж, обезьяна африканская! Слезай сейчас же!» На что сын, не спускаясь с дерева, оттопыривал уши и выдвигал нижнюю челюсть. И кричал, как павиан. Прыгал, прыгал, пока не сорвался и не сломал руку. Сергей продолжал играть и в драмкружке своей школы. В выпускном классе ему доверили роль начальника контрразведки в пьесе «Пятёрка». Постановку смотрела вся школа, Валентина и Татьяна Васильевна с дочерью Тамарой. Учителя сидели в первых рядах. Но один из них, преподаватель литературы, стоял за кулисами. И после первой же сцены, там же, за кулисами, сказал Сергею: «У тебя талант».

По окончании школы Сергей заявил родителям: «Хочу быть артистом. Поеду в Москву поступать в театральное училище…» – «Куда-куда? В Москву?» – с иронией спросил отец. «Да, в Москву! При театре Революции есть училище. Театральное».

На некоторое время оставим семью Бондарчуков, чтобы понять положение театрального искусства в СССР. Социальные потрясения, пережитые страной, принесли большие изменения в художественную жизнь. Эмигрировали многие деятели искусства и литературы: И.А. Бунин, А.Н. Толстой, А.И. Куприн, М.И. Цветаева, Ф.И. Шаляпин, С.В. Рахманинов и другие могучие таланты. Но были и те, кто остался на Родине в надежде продолжить свою творческую жизнь. Советскую литературу в тридцатых годах создавали писатели М.А. Шолохов (вышли его «Донские рассказы», «Тихий Дон», которые читали в семье Бондарчуков), А.А. Фадеев (роман «Разгром»), М.И. Пришвин, поэты В.В. Маяковский, Н.Н. Асеев, М.А. Светлов. Все они боролись за преемственность современной культуры рабочего класса с отечественной и мировой классикой. Послереволюционные рабочие и народные театры устраивали антирелигиозные представления. Это были спектакли-карикатуры. Среди участников обязательно были: поп, купец, царь (все непременно с большими животами). Поощрялись рабочие, принёсшие из дома иконы, чтобы прилюдно их сжечь. Популярны стали театральные коллективы «Синяя блуза», или синеблузники. Они выступали в синих блузах, чёрных юбках или брюках, исполняя свои марши:

Мы синеблузники, мы профсоюзники,
Мы не баяны-соловьи —
Мы только гайки в великой спайке
Одной трудящейся семьи…

«Синяя блуза» породила тысячи последователей.

В 1934 году возник Союз писателей СССР под председательством Максима Горького. А.Н. Толстой вернулся на родину и стал работать над романом «Пётр Первый». Вышли фильмы: «Мы из Кронштадта» (реж. Е. Дзиган), «Депутат Балтики» (реж. А. Зархи и И. Хейфиц), «Человек с ружьём» (реж. С. Юткевич), комедии Александрова: «Весёлые ребята», «Цирк», «Волга-Волга». Культура тридцатых годов в СССР переживала своеобразный подъём. Произошла острая дифференциация: для одних, особенно для тех, кто жил в городах, были доступны серьёзные театры, для других – клуб с непременной самодеятельностью на долгие годы стал единственным очагом культуры. Так называемое элитарное искусство, которое было понятно людям достаточно образованным, стало доступным только жителям крупных городов. Учреждения культуры в маленьких городах носили на себе налёт провинциальности и отставали как в оснащении, так и в понимании культуры в целом. В тридцатые годы в театральной среде СССР сложилась особая ситуация. С началом НЭПа в стране началось сокращение числа театров за счёт любительских, непрофессиональных коллективов. Но как раз эти люди считали себя профессиональными актёрами. «Комедиантами», как их с презрением называл Фёдор Бондарчук, посетивший несколько раз ейский театр. Из таких людей состояло множество безработных актёров, любивших выпить и влачивших жалкое существование. Именно в тридцатые годы стали открываться театральные студии. Лидером левого театра стал В.Э. Мейерхольд, принявший революцию. В год рождения Сергея Бондарчука Мейерхольд основывает в Москве театр РСФСР, провозглашая лозунг «Театральный октябрь». Он ставит «Мистерию Буфф» В.В. Маяковского, где соединяет принципы конструктивизма в оформлении спектаклей и биомеханики в актёрском искусстве. Новые герои, через характер которых шло осознание революционных событий, постепенно завоёвывали сердца зрителей. В 1935 году Немирович-Данченко ставит «Врагов» Горького, где блистательно выступили великолепные мхатовские актёры: Н.П. Хмелёв, В.И. Качалов, О.Л. Книппер-Чехова, М.М. Тарханов, А.Н. Грибов. Период тридцатых годов связан с расцветом актёрских школ. Расширяется сеть театрального образования. Татьяна Васильевна Бондарчук любила не только романы, но и с удовольствием брала в ейской библиотеке журналы, среди которых были «Театральная декада» (выходил в 1934?1937 гг.), «Рабочий и театр» (выходил в 1924?1937 гг.) и другие. Именно в этих журналах юный Сергей Бондарчук читал рецензии на главные постановки и спектакли, которые в основном происходили в далёкой и манящей Москве. В журналах печатались популярные статьи о готовящихся постановках в ведущих театрах страны, творческие портреты знаменитых актёров, разбирались спектакли. Появлялись репортажи о работе гримёров, костюмеров. Сергей, помогавший разрисовывать доморощенные декорации в театрах Таганрога и Ейска, с замиранием сердца читал в театральном журнале: «В третьем акте “Спящей красавицы” в течение сорока пяти секунд заколдованный лес превращается во дворец с лестницами и волшебной меблировкой. Это “чудо” – результат специальной сноровки и выучки театральных рабочих». «В артисты хочу пойти, батя! В Москве буду учиться!» Фёдор Петрович настаивал на инженерной профессии, мотивируя это склонностью Сергея ко всякого рода поделкам… Но сын настаивал: «Я буду артистом!» Разъярённый, вспыльчивый до крайности Фёдор Петрович перестал разговаривать с сыном. «Господи, – думала бедная Татьяна Васильевна, – Господи, нашла коса на камень!» Все переживания, связанные с его решением ехать в Москву, Сергей изливал своей верной подруге Валентине Даниленко. Валюша призналась Сергею, что и за неё был сделан выбор родителями, о чём она ему и сообщила: «Я, Серёжа, буду поступать в Краснодарский мединститут. Мне уже и билет купили… Уезжаю я из Ейска». Сергей вглядывался в добрые и такие родные глаза Валентины: «Писать мне будешь?» – «А куда писать, Серёжа?» – «Я, как приеду в Москву, устроюсь… Напишу Тамарке, сестре. А она – тебе весточку подаст». Валентина грустно мотнула головой: «Я ждать буду. Весточки». – «А ты, Валюха, станешь доктором и приедешь ко мне в Москву. Будешь меня лечить… Ну, не только меня». Дети понимали, конечно, что расстаются навсегда, но продолжали верить, что дороги обязательно где-то, когда-то пересекутся. Забегая вперёд, скажу, что так и произошло, но очень не скоро.

«Мама, объясни отцу, что я не смогу без театра, – умолял Сергей Татьяну Васильевну, которая была на стороне сына… – Скажи ему, что если и не даст денег на дорогу, я уеду в Москву без них…» Убедившись, что намерение сына серьёзно, отец наконец смирился и благословил: «Только будь, Сергей, актёром, а не комедиантом!»

Сергей поехал в Москву с другом Толей. Они вместе готовились целый год к Москве: читали журналы, смотрели фильмы. Москва ошеломила. Толпы людей, переполненные трамваи. С Курского вокзала пришли ребята к Никитским Воротам, а потом и к театру Революции. Поглазели на афиши, на портреты вождя… Везде были очереди, длинные и безликие. Москвичи мчались по улицам, ни с кем не здороваясь, бросались в трамваи, суетясь повсюду. «Как мураши, – заметил Толя. – Куда бегут? Зачем?» Друзьям приходилось встать в очередь в общественный туалет и к колонке с водой, чтобы помыть руки. Только квас им понравился да мороженое в вафельном стаканчике. Три мучительных дня ходили они по улицам Москвы. И опять толпы куда-то спешащих людей, которым судьба двух юношей из Ейска была безразлична. И такими же чужими, негостеприимными казались друзьям улицы, огромные здания, украшенные огромными портретами вождя. Ночевали они на скамейках бульвара. В первый вечер, когда зажглись огни в окнах, на фонарях, почувствовали себя в какой-то сказке. Сказке, где не было для них ролей. Полуголодные, бесприютные, они так и не решились переступить порог театрального училища. «На порог училища даже ступить было страшно, – признавался позже Сергей Фёдорович. – Не от неуверенности в своих силах… Это сложнее. Это – от сопоставления себя, своих возможностей с идеалом… Это вечное моё “смогу ли?”». Но Сергей не мог вернуться в Ейск под грозные очи отца и признаться ему в своей трусости, а ведь придётся сказать ему правду.

Он простился с приятелем на перроне Ростовского вокзала и пошёл наниматься на работу в драматический театр. Не взяли, посоветовали пойти в театральную студию. Но там приём документов уже был закончен. Судьба загнала Сергея в угол. Им овладели злость, стыд, доходящий до отчаяния. И в этом состоянии он всё-таки настоял, чтобы его прослушали. На его счастье среди педагогов нашёлся один, который уступил желанию черноглазого парня из Ейска. Им оказался один из ведущих педагогов училища Алексей Матвеевич Максимов. Но перед ним Максимов решил прослушать ещё одного абитуриента. Молодой человек встал перед Максимовым и произнёс: «О, великое искусство, прими мои первые шаги!» Серёжа не мог удержаться от улыбки и вдруг, неожиданно для себя, признал в абитуриенте Николая Дупака, того самого, которому он старался подражать ещё в Таганроге. Максимов сумел разглядеть в Сергее Бондарчуке, несмотря на изрядную помятость брюк и рубашки абитуриента, огненные глаза, задушевность интонаций, словом – увидеть в нём артиста. Так Сергей оказался в числе студентов театрального училища в Ростове-на-Дону. Сергей Бондарчук сам подошёл к Николаю Дупаку и сказал: «О, великое искусство, давай с тобой объединяться. Будем и жить в одной комнате. Ты – артист Таганрогского театра, а я – артист Ейского театра». Так началась их студенческая дружба, продолжавшаяся всю их жизнь. Разве думал тогда юноша из Таганрога, что по прошествии многих лет станет директором легендарного Театра на Таганке. Сам Николай Дупак вспоминал о времени их студенчества: «Бондарчук курил. А сигарет не хватало. Вернее, не хватало денег на них. Он мог мне сказать: “Микола, пошли погуляем”. А “погулять” у нас называлось – пойти на автобусную остановку и пособирать бычки, которые не докурил кто-то. Мы их собирали, приходили домой, он всё это шелушил, подогревал на печке и цыгарки крутил. Потом курил. В конце марта к нам приехали два молодых человека, присмотрелись ко мне, сделали несколько фотографий и уехали. Через неделю получаю телеграмму: “Прошу срочно прибыть на пробы в роли Андрея для кинофильма “Тарас Бульба”. Александр Довженко”. В этот же день наша студенческая жизнь с Сергеем прервалась».