Инязовки. Феноменология женского счастья

Бесприютные, мы бродили по городу, стирая ноги до кровавых мозолей. Доведенная до нужной кондиции, я пошла в деканат просить общежитие.

Вероника дожидалась меня в коридоре.

Не прошло и трех минут, как я вышла из кабинета.

– Ну, что? – Вероника сверлила меня пытливым взором – буравчиком.

– Что еще они могли мне сказать? – хмуро ответила я. – Нет мест – и все! Список остронуждающихся более ста человек. В первую очередь рассматривают тех, у кого самый низкий доход в семье. Я не стала пресмыкаться. Ушла как человек, не нуждающийся в чьей-либо милости.

– К ним надо только слева «подлезать», а для таких простофиль, как ты, у них всегда найдется, что сказать, – заключила Вероника.

Глава 7. Колхозная эпопея

Начался учебный семестр, и нам объявили, что мы едем в колхоз. Колхозную принудиловку мы восприняли как событие безрадостное, но неизбежное. Проблема обретения жилья временно отпала. Восемнадцать девчонок поселили в одной комнате на кроватях, покрытых голыми матрацами. Сдвинув кровати, мы спали в обнимку, штабелями, согреваясь друг от друга, как бурундуки.

Вечерами Катя Минаева, странная девочка со своим «космосом» в голове, рассказывала нам про неведомые галактики, откуда на летающих тарелках прибывали загадочные инопланетяне. При всем своем неверии в потустороннее окружение мы замирали от неясных предчувствий, навеянных ее убежденным тоном. А может быть, эта девчонка с пронзительным взглядом и вправду обладала редким даром видеть нечто, не постижимое нашим разумом?

Как-то мы заговорили о своей любви к испанскому языку, впитанной вместе с песнями Рафаэля.

– На фильм с участием Рафаэля «Пусть говорят» я ходила шестнадцать раз, – сказала Катя. – Просто, чтобы послушать прекрасные испанские песни. Английский язык мне тоже нравился. Одно время я мечтала стать стюардессой на международных рейсах – английский я учила в спецшколе и на качелях «лодочках» могла качаться сколько угодно.

– Ну, а что же привело тебя на испанское отделение? – поинтересовалась я.

– Когда в Чили произошел путч, и по радио зазвучали песни Виктора Хары и Дина Рида, я была очарована музыкой испанского языка и объявила родителям, что поеду в Иркутск поступать на испанское отделение. «Только через мой труп!» – такова была реакция моей мамы. Но в середине июля мы с одноклассницей Светой все же улетели в Иркутск, чтобы поступить на подготовительные курсы. Это был мой первый в жизни полет. Свету ужасно укачивало, а меня – нисколько, только уши закладывало… После неудачных попыток снять комнату неподалеку от института мы получили в деканате ордера на заселение в общежитие по улице Ленина, 17. С огромным чемоданом, обитым железными уголками, и самыми радужными надеждами я постучалась в дверь комендантши. Та подозрительно оглядела меня с ног до головы и сказала, что селить никого не будет, дескать, начну водить к себе мужиков и устраивать пьянки, а ей здесь бардак не нужен.

– Интересно, что в твоей внешности могло навести на такую мысль? – подала голос профорг нашей группы Женя Клыкова. Она всегда говорила то, что думала. – Юбка до колен, туфли на низком каблуке, ни декольте, ни косметики.…

– Вот и я мельком глянула на себя в зеркало, – согласилась Катя, – однако спорить не стала и с чемоданом в руках поплелась обратно в деканат. Общежитие по Байкальской было на ремонте, и нас, абитуриентов, временно разместили в спортзале. Какую-никакую, но крышу над головой мы получили!

– Так ты тоже из спортзала? – удивилась я. – А где стояла твоя раскладушка?

Хомутово считался колхозом-миллионером. В поселке были цивилизованные магазины городского типа, клуб и почта. Однако в кино мы не ходили – боялись возвращаться назад в кромешной темноте, при полном отсутствии освещения. Однажды мы все же выбрались в клуб. В тот вечер показывали новый фильм «Усатый нянь». Ближе к концу фильма в темном зале кто-то затеял ссору. И вдруг в экран вонзился прилетевший из задних рядов нож. Испуганные, мы выскочили из клуба и почти бегом вернулись в свою старую школу. Не успели отдышаться и обсудить деревенские страсти-мордасти, как в дверь ввалились двое местных парней, оба с тяжелыми ножевыми ранениями. Вид кровоточащих ран вызвал всеобщую оторопь.

В то время как мы толпились в растерянности около пострадавших парней, забыв о приобретенных навыках медсестер, Катя Минаева уверенно приступила к делу. Одному наложила жгут на бедренную артерию, другому, раненному в грудь, туго прибинтовала кусок полиэтилена, чтобы в открытую рану не попадал воздух. Кто-то по ее указанию побежал за машиной, чтобы отвезти пострадавших в больницу.

Первые дни погода стояла промозглая. Начинался дождь, и мы дрогли на брюквенном поле, как собачонки, которых не пускал в дом жестокосердый хозяин. К счастью, неподалеку в бытовке механизаторов оказалась печка. Этот крошечный источник тепла стал единственным спасением от сырости. Когда переставал капать дождик, мы дергали из грязной земли брюкву и бросали на поле, а потом подбирали тяжелые головки и грузили в машины. Работа наша гроша не стоила. Поговаривали, что большая часть выдернутой брюквы останется под снегом, и это лучше, чем сгниет в навозе в коровнике.

Брошенные на необъятное поле, мы не видели стимулов, чтобы работать достойно. Прогнав по рядку, метров пятьсот, мы валились на солому и, коротая в разговорах время, дожидались грузовика. На обед ехали с веселыми испанскими песнями. Знание языка объединяло, как общая тайна.

Задорные студентки, распевающие песни на непонятном иностранном языке, привлекали повышенное внимание сельской молодежи. Подвыпив для храбрости, парни с криками вламывались к нам в комнату, когда мы лежали на кроватях, читая перед сном:

– А-а, вы тут с книжками? Что, шибко умные?

Как-то, устроив себе небольшой отдых, мы разбрелись по лесу в поисках брусники и грибов. Паша Беликов, предмет всеобщих насмешек и подтрунивания, увязался за Катей Минаевой. Слово за слово, между ними завязался доверительный разговор.

– Почему ты позволяешь другим так обидно подшучивать над тобой? – спросила Катя. – Мужчина не должен быть «тютей», которого будут унижать только потому, что он не способен дать отпор обидчикам.

– Да, это так, – согласился парень. – Меня воспитывали мама и бабушка, и отсутствие мужского начала в семье сыграло свою роль.

Беседуя, они вышли на просеку, в конце которой уже просматривалась деревня. Вдруг из леса выехали верхом на коне трое мальчишек и, не спешиваясь, стали теснить «городских». Спрыгнув с коня, двое старших набросились на Пашу, ударили по лицу, сбили очки. Катя кинулась загораживать его собой, но пьяные молодчики доставали кулаками мимо ее головы. «Мы отпустим этого очкарика, если ты останешься с нами!» – сказал один из них. Паша подобрал очки, вытер разбитый нос и пошел в деревню. Тем временем двое старших схватили девушку и потащили под деревья. Их качало из стороны в сторону – они были пьяные вусмерть.

Катино отсутствие было замечено только за ужином, когда все собрались вместе. «Волонтеры» тут же отправились на поиски, разбились на группы и начали прочесывать лес. В непроглядной тьме кто-то заметил далекий огонек костра. Картина, которую мы увидели, подойдя ближе, никак не вязалась с пережитыми страхами и волнением за пропавшую девушку. Катя сидела у костра, целая и невредимая, а деревенские «налетчики», затаив дыхание и раскрыв рты, слушали ее рассказы об упырях и вурдалаках, о снежных людях и пришельцах с неведомых планет. Когда встревоженная толпа «городских» выступила из темноты, и ее зачарованные слушатели зашарили вокруг себя в поисках средств для самозащиты, она остановила их одним взмахом руки: успокойтесь, драки не будет.

– А ты домой собираешься? – поинтересовался преподаватель, возглавивший поиски.

– Конечно. Вы идите, а я за вами.

Толпа развернулась и направилась в сторону деревни, роняя возмущенные реплики:

– А кого, собственно, мы вообще искали?

Катя вернулась в деревню в сопровождении своих новых друзей, которые проводили ее до первых домов.

– А того очкарика мы все равно будем бить, – пообещали парни, – уже за то, что бросил девушку в беде. А ты – молодец, не растерялась. Смелая девчонка!

На следующее утро Паша уехал обратно в город. Возможно, ему было стыдно смотреть нам в глаза. А может быть, он серьезно опасался расправы, обещанной местными мальчишками. Потом этот Паша прославится тем, что в знак протеста против двойки, которую получил вполне заслуженно, спрыгнет со второго этажа. Ходить он не сможет из-за трещин в лодыжках – и наши парни, сцепив руки в виде сидения, будут носить его в травмопункт. У преподавательницы, фамилия которой фигурировала в этой истории, будут большие неприятности на кафедре и факультете.

Когда колхозная эпопея подходила к концу, Катины знакомые парни неожиданно появились в студенческом стане. Мы увидели их, возвращаясь с поля. Они по-хозяйски рубили дрова и пекли на костре картошку. На прощальных посиделках у костра всю ночь пели под гитару. Извечному противостоянию городских и деревенских удалось положить конец, и роль миротворца сыграла «странная» девочка Катя Минаева.

Наконец нас вывезли в Иркутск. В день возвращения из глухой провинции я любила этот город как никогда. Все было дорого моему глазу: чистые, выметенные улицы, расцвеченные всеми красками осени деревья, умытые дождем здания. А более всего – людское столпотворение, подтверждающее, что жизнь не стояла на месте. Я бездумно шла туда, куда вела меня толпа, и это доставляло мне огромное удовольствие.

Глава 8. Преимущества общежития

Сам собой решился и вопрос жилья. Петрова Ася, она же Петросян, пригласила меня жить у знакомой бабки в частном доме в отдаленном промышленном районе города. В маленькой комнатке, занятой широкой кроватью, передвигаться можно было только бочком. Но мы привыкли. Простора хватало в институтских аудиториях. Бабка оказалась покладистой, без всякого норова. Имела маленькое «хобби» – продавала около магазина капусту, морковку. Что-то на барахолку возила. Спать ложилась рано, но в любой момент могла проснуться и сказать, что пора гасить свет. Сама свет не зажигала до тех пор, пока не переставала видеть кончик своего носа. В дела жиличек не лезла. Иногда приглашала к столу отведать своей «стряпни». Готовила дурно. Для наших «утонченных» желудков эта пища казалась грубой, но мы не показывали вида. Грех было обижать старушку черной неблагодарностью.

Что касалось еды, мы не терпели нужды. У нас имелись домашние припасы: тушенка, яйца, варенье. Ася жила в Черемхово и время от времени наведывалась домой за пополнением. Приходили из института и, пока топилась печка, жарили картошку. На столе было все и, не в пример первому курсу, нас не мучило желание поесть «домашнего».

Выпал снег. С наступлением холодов стало очень трудно добираться до института. Переполненные автобусы проходили мимо, не останавливаясь, и обитатели «периферии» подолгу дрогли на остановке. Но мы не роптали. Жизнь научила нас стойко переносить все невзгоды.

Вставать приучились рано. С четырех часов просыпались и ждали будильника. Когда Петросян ночевала без меня, она просыпалась еще раньше, с трех часов, и все смотрела на будильник, боясь проспать. Иногда мы ехали в Черемхово вдвоем. В семье Петросяна все было по-деревенски незамысловато и просто. Мы мылись в настоящей баньке, спали на больших подушках.

Училась я добросовестно. Занятий не пропускала, понимая, что пропущенная лекция – не отдых для организма, а неудобство, которое впоследствии обернется множеством хлопот.

Конец октября ознаменовался значительным событием. Двое из нашей группы поженились, и для только что образованной ячейки общества под фамилией Бекасовы выделили отдельную комнату.

Когда освободилось одно койко-место в комнате девочек, все «остронуждающиеся» поспешили заявить свои права. Началась настоящая борьба. В ход были пущены все средства. Одна из активисток профкома все силы положила на то, чтобы выбить молодоженам отдельную комнату. Она ни минуты не сомневалась, что готовила место для себя.

Но вопрос, кто будет жить в комнате, решали на другом уровне, обходя стороной и деканат, и профком. Девочки из этой комнаты, предварительно обсудив все кандидатуры, сказали, что возьмут только меня. Женька Клыкова, профорг группы, с деловым видом бегала по институтским коридорам, выбивая мне ордер. Она вела себя так, словно ее слово было последним и обсуждению не подлежало. Ни в деканате, ни в профкоме!

Я была безмерно благодарна девчонкам. Одно смущало: Петросян не хотела оставаться у бабки, и мне было стыдно бросать подругу, думая только о своем благополучии. Я перевезла в общежитие вещи, попрощалась с бабкой. В сравнении с комнатой, где мне предстояло жить, обитель старушки показалась темной дырой. Собрав в узел постель, Петросян подалась вслед за мной и нелегально разместилась в умывальной комнате. Обитала она там недолго, потому что оказалась беременной на большом сроке и вскоре покинула институт, выйдя замуж.

Когда я поселилась в комнате, здесь уже существовал свой особый микроклимат, и первые дни я присматривалась к девчонкам, пытаясь понять, какое место занимала каждая из них в этой студенческой семейке.

Заправляла хозяйством, без сомнения, Женька Клыкова, групповой профорг. Она всегда знала, как поступить, какое решение в данной ситуации будет единственно верным. Все проблемы в комнате решались с ее негласного осуждения или одобрения. Я мысленно приклеила Женьке «ярлычок» – el ama de llaves. В переводе с испанского языка это означало «хозяйка ключей» и очень верно определяло ее сущность держать ситуацию под контролем. Она любила поговорить, для нее это было так же естественно, как и дышать, и комната всегда была заполнена ее воркующим говором. Некоторые жизненные сюжеты мы слушали по второму разу, но несколько в другой интерпретации.

Дух спортивной закалки, которым должна обладать каждая девушка, поддерживала Илюшина Таня из Киргизии. Ее тело было гладким и мускулистым, как у тренированного паренька, настроение – веселым и заводным. Правда, в глазах частенько появлялась тихая грусть, происхождение которой не все знали, поскольку в свои дела она посвящала только Женьку. Но я видела, что иногда Таня плакала за шторой, и это было связано с ее парнем Юркой.

Таня увлеченно знакомила нас с национальным колоритом своей малой родины, расширяла крузозор тех, кто «дальше своего села не выезжал». Она положила начало хорошей традиции – показывать подругам родной город. С Женей они подружились на первом курсе, и летом та ездила к ней в гости в ее родной Пржевальск. От той поездки у Жени остались незабываемые впечатления, которыми она делилась при всяком удобном случае. Как, проезжая мимо мусульманского кладбища и восхищаясь красотой надгробий и ухоженностью могил, услышала от русского водителя такси кощунственные слова: «Этой бы красоты да вокруг Иссык-Куля в три ряда…» До той минуты Женя была убеждена в реальности дружбы народов СССР, о которой писали газеты. Оказалось, не все было так хорошо с той дружбой. Как будучи в гостях у Тани, спала в саду под яблоней, с которой свисали краснобокие яблоки, и утром просыпалась раньше всех от слепящих лучей восходящего солнца.