Змеевы невесты

Отрок замер, раскрыв рот.

– А Карколист видела, получается? – спросил он внезапно севшим голосом

– Доводилось, – туманно ответила девица. – Он и впрямь держит на ветвях своих множество миров, но простым людям, не знающим секреты ведовства, туда ходу нет.

Затем она помолчала, словно собираясь с мыслями. А когда заговорила, в ее голосе не осталось ни капли веселья.

– Когда Безымянная матушка впервые меня к нему отвела, я тоже спрашивала про предков. Потому как очень хотела, чтобы и вправду существовал мир, где бы жили наши умершие родственники. Я понимала, что видеть их нам, живым, невозможно, но хотя бы знать, что с ними все в порядке!..

И Овсень с изумлением понял, что девчонка едва сдерживает слезы. Но она продолжала говорить, сердито сопя ему в макушку.

– Мои родители погибли, и я едва не ушла следом за ними, Безымянная матушка спасла меня и сделала тем, кем я являюсь сейчас. И видят боги, как я хотела, чтобы загробный мир реально существовал. Но знаешь, в чем беда, парень? Никто не знает, есть ли он на самом деле. В него можно только верить. А я не верю больше, это слишком больно.

Отрок молчал. Тянулась впереди дорога, качались под едва ощутимыми прикосновениями ветерка пушистые колоски мятлика. Желан почти скрылся впереди в тумане, темно-русая коса Цветки, перевязанная зелеными лентами, покачивалась в такт лошадиной ходьбе. Стоум же наоборот, о чем-то весело шутил, а Горица сидела прямо и словно бы с возмущением всплескивала руками, но Овсень видел, что она тоже украдкой улыбалась.

Василиса перестала возиться за его спиной и молчала, погрузившись в невеселые мысли. И тогда Овсень не выдержал – положил мозолистую от постоянной работы и упражнений с оружием ладонь на белую девичью ручку, и переплел ее пальцы со своими.

– Мне жаль, что так вышло у тебя с матушкой и батюшкой, – тихо сказал он. – Война?

Теперь настал черед Василисы молчать. Но спустя минуту она вздохнула и сжала в ответ его пальцы.

– Змей.

– Наш гад? Это в годину, когда он три деревни спалил?

– Нет, чужой. Змеев на земле много, намного больше, чем хотелось бы. И пакостят они людям испокон веков. И мир наш они рано или поздно обязательно погубят, в отличие от выдуманного спящего старца. Потому не должно быть им жизни на нашей земле…

Договорить она не успела – тишину одновременно всколыхнули истошный девичий крик и лошадиное ржание.

Вопила Добронрава, судорожно вцепившись в поводья и пытаясь сдержать лошадку, на которой ехала. Та визжала не хуже свиньи на забое и яростно молотила передними копытами по воздуху перед собой.

Слева из тумана медленно выходило страшилище. Ростом с небольшую сосну, оно напоминало изуродованное злым Костеем дерево, покрытое лишаистыми пятнами белесого мха. Нечистый тянул во все стороны многочисленные руки-сучья и сверкал глазищами, словно заколдованными смагардами. Вместо рта у него была дыра, по краям которой шевелились щупальца-корни.

Страшилище вышагивало, высоко задирая ноги, прямо к тропе. С уродливых ступней, изъеденных червями да пиявицами, стекала гнилая вода.

А навстречу ему брел Тополек с блаженной улыбкой до ушей. Такую же Овсень видел у дровосека Леща после прошлой осени, когда тому случайно попало здоровенным поленом по макушке. Говорили, лешего ненароком рассердил. Работать Лещ с тех пор перестал, сидел целыми днями на завалинке у мыльни и всем улыбался, особенно тем, кто жалел горемыку и угощал сладеньким петушком на палочке или орешками в меду.

– Стой, олух, стоооой! – Желан со свистом промчался мимо них с Василисой, нахлестывая кобылу. Чего-чего, а смелости лидеру ватаги дружинников и впрямь было не занимать. Он соскочил с лошади прямо в топкую грязь, одним прыжком нагнал Тополька, схватил за шиворот и потянул на себя. – Очнись, скудоумный, это морок!

– Там девка… – бормотал Тополек, слабо трепыхаясь в его руках. – Красивая… Зовет…

– Анчибал тебя зовет, окуня пустоголового! – рыкнул Желан и еще сильнее дернул мальчишку на себя.

А страшилище вдруг сделало еще шаг и взмахнуло корявой лапищей прямо у них над головами. Желан было отпрянул, но подвели собственные сапоги, что успели увязнуть в топкой жиже по самую щиколотку. Вскрикнув, гридь рухнул в грязь, увлекая за собой отрока.

Анчибал издал громкий скрип (Овсень мог поклясться, что ликующий) и потянул к обоим уродливые руки. Миг – и замшелые побеги поползли, как живые, по ногам Тополька, который даже не сопротивлялся в ответ. Овсень судорожно зашарил по боку, нащупывая кожаный тул со стрелами, и вдруг осознал, что в седле за спиной подозрительно пусто и легко.

А через миг чудище взревело так, что трясина пошла рябью. Лошади с седоками в ответ испуганно заржали и начали приплясывать на тропе.

Василиса неведомо как успела соскочить с седла и добежать до телеги с вещами, где лежала ее котомка, и теперь стояла в воде и яростно охаживала болотную нечисть узловатой кожаной плеткой с блестящими наконечниками. Анчибал с ревом выпячивал вперед лапищи, пытаясь защитить то, что было вместо лица, но тщетно: при каждом ударе ветки ломались, а там, где металл соприкасался с древесной корой – начали дымиться.

Прежде, чем Овсень успел открыть рот, Василиса подтвердила его догадку.

– Серебро! – заорала она, оборачиваясь. – Быстро, любое! Держите перед собой, не давайте подойти! Оглядывайтесь, он не один!

По дымящимся веткам древолюдя вспыхнул и побежал огонь, и страховидло попятилось назад, в безопасное болото.

– Ааааааа! – заорал дурниной вдруг очнувшийся Тополек. – Кто это?! Чудище, сожрать хочет!

И он засучил ногами, отползая на заду к безопасной тропе. Желан рывком вытащил сапоги из жадно чавкнувшей грязи, перекатился на четвереньки и рванул следом, не оглядываясь.

Впереди закричали – отчаянно, взахлеб. Маленькая Цветка, которую Желан ссадил на землю перед тем, как ринуться отроку на подмогу, бежала к остальным. Лицо ее было залито слезами, она задрала юбку выше коленей, чтобы не споткнуться и не упасть, но никто и не подумал бы ее стыдить.

Следом неслось такое же страшилище, только не на длинных тонких ногах, а кувырком, словно куст перекати-поля. Вот сухая ветвь схватила девчонку за подол и рванула на себя. Та дернулась, рухнула на землю и замычала, вздрагивая всем телом.

Вакута соскочил с коня, загородил Цветку собой и начал с остервенением рубить тянущиеся к ним сучья, но анчибал с невиданной для такого огромного создания ловкостью успел вскочить на ноги, выпрямиться и ударить гридня по плечу. Вакута зло взвыл. Меч, кувыркаясь в воздухе, полетел прямиком в болото. Но не утоп – воткнулся в поросшую ядовитым курослепом кочку.

Страшилище занесло над лохматой головой воина крючковатые пальцы, но тут из-за плеча Вакуты вылезла Даренка и сунула в оплетенную ветвями харю анчибала зеркальце.

Тот заскрипел, словно старая несмазанная телега, только гораздо громче – девичья безделица сверкнула на свету серебряным бочком. Даренка ловко поймала пробившийся сквозь туман редкий луч солнца, и отраженный свет попал анчибалу в левый глаз.

– Эй, невестушки, чего расселись? – звонко выкрикнула она, когда ревущее от боли чудище отпрянуло назад, не удержалось на ногах и опрокинулось на землю. Но вставать не подумало, вместо этого с жалобным стоном начало тереть глаза. – Доставайте перстни да ожерелья свадебные!

Девки словно ждали этого окрика. Тут же очнувшись и прекратив визжать, они ринулись к возку. Гридни на лошадях сбились в круг, обнажив мечи. Очухавшийся Тополек сидел в седле ровно, только деревянная палица-ослоп в руках ходила ходуном.

Из трясины на них надвигалось еще шестеро древесных уродищ.

– Не трусь, малой! – прокричал Топольку Стоум. – Бесы болотные не страшнее косолапых степняков!

– Степняки вышиной с елку не бывают, – вяло огрызнулся отрок. – Злое это колдовство, чернокнижие проклятое! Кто их выпустил на нас?

– Сами выпустились, – раздалось сбоку. – Жители это болотные, анчибалами зовутся. Ишь, вымахали. Небось, человечиной одной питаются.

Василиса стояла около лошади Овсеня, держась за подпругу и тяжело дыша. Рука с зажатой в пальцах плетью дрожала от усталости. Мальчишка мигом зашерудил в висящей на поясе сумке и протянул девчонке флягу с водой. Та осушила ее в несколько глотков, вытерла мокрый рот, с облегчением выдохнула и улыбнулась.

И от ее улыбки Овсеню стало радостно и совсем не страшно. А в голову пришла идея.

– Василиса, у них свой господин есть, у этих страшилищ? – шепотом спросил он. – Может, его подстрелить, а остальные разбегутся?

– Есть, – и ученица Безымянной ведьмы указала на шедшее впереди дерево, ростом чуть выше остальных. Его тело было покрыто серебристым мхом почти полностью, а голову украшали то ли ветви, то ли рога, на каждом из которых росли листья цвета кровавой ржи. – Не уверена, правда, что остальные разбегутся, но ослабеют – точно. Вот только оружие нужно, из серебра кованое, а у нас его нет…

– Я попробую… иначе, – и Овсень потянулся к гривне на шее.

Тоненькие обручи, обхватывающие ключицы или запястья, в доме посадника Южного Староместья носили почти все – они защищали душу от злой ворожбы, из-за которой душа могла покинуть тело до срока. Но только Овсеню при отправлении в дальнюю дорогу перепал тот, что был украшен дорогими и тяжелыми серебряными бусинами. Они заодно служили и оберегом от нечисти да навий, неупокоенных душ из мира мертвых. Отрок торопливо вытащил из тула стрелу, снял с гривны самую крупную из бусин и надвинул на заостренный наконечник.

«Только бы не сорвалась в полете!», – с тревогой думал он, натягивая тетиву. Вдох-выдох. Сесть ровно, поднять лук повыше, прицелиться. И не поддаваться древнему, как сам мир, ужасу перед нечистью поганой!

– Перун-батюшка, направь руку мою! – шепнул Овсень и выпустил стрелу.