Двойные игры адвоката

В каком-нибудь другом случае Елизавета Дубровская обязательно указала бы следователю на недопустимость участия мужа в следственном действии. Аркадий вел себя слишком активно, а ведь по делу он являлся свидетелем. Но, наблюдая эту супружескую пару, трогательное участие мужа в проблемах жены, она не хотела вмешиваться. В конце концов, не указывает же Серебровский пальцем на ее подзащитного! А за то, что он поддерживает жену, ободряет ее во время опознания, честь ему и хвала. Елизавета не ручалась за то, что Мерцалов повел бы себя так же, случись беда с ней. Наверняка он принес бы ей мешок конфет, оплатил отдельную палату и растворился в лабиринте больничных коридоров, напоследок сказав, что всегда предупреждал о том, что вечерами нужно сидеть дома.

– Ну-с, Екатерина Андреевна, каков ваш ответ? – выступил вперед сыщик. – Что мы запишем в протоколе?

– Я готова, – сказала женщина, собираясь с духом. – Мне кажется, я видела вот этого человека, – она указала на Ушакова. – Он напал на меня в парке.

– Ты не можешь говорить, что я напал на тебя, дура! – заорал вдруг Ушаков, делая шаг к потерпевшей. – Я спас тебя!

Женщина испуганно отпрянула, и в мгновение ока между ней и подозреваемым выросла представительная фигура Аркадия Серебровского.

– А ну-ка, встань обратно, шваль! – произнес он свистящим шепотом. – Не ровен час, я тебе за жену еще и вторую щеку распишу.

– Все по местам! – рявкнул следователь. Решительное противостояние двух мужчин застало его врасплох. – Конвой, наденьте на Ушакова наручники!

Конвоиры споро закольцевали подозреваемого. Оказавшись в привычной для него позе, Ушаков опять плюнул на пол. Теперь уже с яростью.

– Хвать пачкать пол! – сделал замечание следователь. – А вы, потерпевшая, поясните, по каким приметам вы опознали мужчину под номером три.

Екатерина с мольбой посмотрела на мужа, словно предлагая ему самому ответить на этот вопрос. Общение с Ушаковым вызывало у нее ужас.

– Нет. – Он тихонько мотнул головой. – Ты должна это сделать сама.

Женщина собралась с силами и, стараясь не встречаться взглядом с зэком, тихо произнесла:

– Я узнаю его по лицу и комплекции.

– А что такого примечательного в его лице и комплекции? – не выдержала Дубровская. – Вы можете назвать какие-то особые приметы, по которым вы запомнили грабителя?

Екатерина опять посмотрела на мужа. Тот кивнул головой.

– Все нормально, отвечай. Это его адвокат.

Она пожала плечами.

– Боюсь, я не вспомню ничего особенного. Никаких шрамов и бородавок. Обычное лицо.

– У всех троих обычные лица. Ни у одного из них нет ни шрамов, ни бородавок. Почему вы указали именно на этого человека?

Дубровская спросила себя, искусно ли она замаскировала кровоподтек на скуле. Может, именно он стал подсказкой для потерпевшей?

– Я не знаю, – растерялась Екатерина. – Просто я вижу, что это он.

После того как Ушаков позволил в ее отношении выпад, женщина стала решительнее. Во всяком случае, она уже не твердила, что боится ошибиться, а говорила определенно: «Я вижу, что это он».

– Но ведь в самом начале вы колебались с выбором? Значит, у вас были сомнения? – задавала вопросы адвокат. Она не стремилась уличить женщину в неискренности, тем более что Екатерина была ей симпатична. Дубровская просто делала свою работу. Ей нужно было знать наверняка, виновен ли ее клиент.

– Для меня все это впервые, – пояснила Серебровская. – Первые минуты я даже не видела лиц. Так, белые пятна. Если бы не Аркадий, – она застенчиво взглянула на мужа, тот тихонько сжал ей руку и улыбнулся, – вряд ли от меня было бы много толку. Но я взяла себя в руки. Мой ответ вы слышали.

– Значится, так и запишем. – Следователь положил папку с протоколом на столик дежурной сестры. – «Потерпевшая уверенно опознала мужчину под номером три, записанного в протоколе следственного действия как Ушаков Константин Игоревич 1975 года рождения. Опознала его по лицу, комплекции…»

– Темным глазам, – подсказала Екатерина.

– О! «Темным глазам», – следователь дописал фразу и поставил в конце жирную точку. – Понятые, подойдите, подпишите протокол. Защитник, потерпевшая, никуда не уходим, ставим свои подписи.

После того как протокол был удостоверен подписями, толпа людей в холле стала потихоньку рассасываться. Понятые и статисты ушли первыми. Любопытные медсестрички убежали на процедуры, по пути громко обсуждая необычное зрелище. У столика дежурной остались лишь сыщик, адвокат да супружеская чета Серебровских. Конвоиры и подозреваемый расположились в стороне, у окна. Ушаков был мрачен и бормотал себе под нос проклятия.

– Ступай, дорогая, к себе. Отдохни. Тебе незачем здесь находиться, – сказал Аркадий, поймав на себе злобный взгляд арестанта. Он поцеловал жену в висок, и та, как послушный ребенок, направилась в палату.

Когда Екатерина ушла, Серебровский обратился к Елизавете:

– Прошу прощения за несдержанность. Обычно я куда спокойнее. Но я не мог позволить этому типу после того, что он сделал с моей женой, вести себя подобным образом.

Дубровская не могла сказать ему, что она понимает и полностью разделяет его негодование. Как ни верти, она все еще была адвокатом Ушакова, да и тот сам находился неподалеку.

– Вы не знаете, что моя жена едва не умерла до приезда «Скорой». Врачи едва спасли ее, – продолжил Аркадий, словно ища сочувствия в глазах адвоката.

Он видел, что молодая женщина на всем протяжении следственного действия держалась особняком от подозреваемого, никак не проявляя своего сочувствия к нему. И если она задавала вопросы, то делала это скорее по причине добросовестности, чем из-за симпатии к своему клиенту.

– Вы извините, если мой вопрос покажется вам некорректным, – произнесла Елизавета, пользуясь предоставленным случаем. – Я не совсем уловила, в чем заключалась опасность для жизни вашей жены? Насколько я знаю, на ее теле врачи не обнаружили ран, иных серьезных повреждений. Конечно, за исключением ссадин и синяков. Но от этого не умирают.

– Совершенно верно, – кивнул головой Серебровский. – Но Екатерина с детства страдает астмой. Приступы у нее бывают очень тяжелыми. Обычно она не может обходиться без аэрозоля. Всякий раз, когда она уходит из дома, она непременно берет с собой баллончик с лекарством. Так было и в этот раз, пока негодяй не отнял у нее сумку. – Он бросил выразительный взгляд на Ушакова. Тот и не подумал отвести глаза в сторону. Он вел себя вызывающе. Воистину, у этого человека не было сердца.

– Стрессовые ситуации у нее неизбежно влекут за собой проблемы с дыханием. Она начинает задыхаться и, не окажись под рукой лекарства, все может окончиться плачевно. Теперь вы понимаете, что бы произошло, если бы я вовремя не пришел к ней на выручку. Ведь это случайность, что я вышел ее встречать! Сердце что-то почувствовало. А ведь Катюша была готова отдать этой сволочи сумку со всем содержимым, она просила оставить ей только лекарство!

– Ничего она не просила! – огрызнулся Ушаков. – Я увидел ее, когда она уже была без сознания.

Серебровский сделал над собой усилие, чтобы не отвечать подозреваемому грубостью.

– Теперь вы понимаете, почему я не сдержался и дал этому негодяю по физиономии?

Дубровская была в затруднении. С одной стороны, она сочувствовала мужу потерпевшей, с другой стороны, выражать свои сочувствия при Ушакове было неэтично. Не могла же она понимающе кивнуть головой и сказать что-то вроде: «Понимаю вас. Я удивляюсь, что вы вообще его не изувечили».

Она адресовала Серебровскому понимающий взгляд.

– Начальник, меня долго еще будут тут держать? – нетерпеливо проговорил Ушаков. Ему, должно быть, наскучило наблюдать, как муж потерпевшей любезничает с его адвокатом. – Домой хочу. Баланда стынет.

– Твой дом – тюрьма, – немедленно отозвался Серебровский.

Следователь разрешил конвоирам забрать Ушакова, опасаясь, что перебранка между мужчинами может закончиться дракой. Тот на прощание адресовал всем присутствующим взгляд исподлобья и ушел, не сказав ни слова даже своему адвокату. Но Дубровская и не думала на него обижаться. Без Ушакова она чувствовала себя свободнее. Даже воздух вокруг стал чище.

Следователь согласовал с ней дату очередной встречи и, пожав руку Серебровскому, удалился. У Елизаветы не было причин задерживаться. Она улыбнулась Аркадию, довольная уже тем, что ей не надо оглядываться по сторонам.

– Мне пора. Всего доброго.

Она решила не говорить «до встречи», поскольку предполагала, что эта встреча может быть нежелательна для Серебровских, ведь она действовала в одной связке с Ушаковым. А еще одна встреча с ним стала бы для Екатерины нелегким испытанием.

Однако Серебровский мялся, словно желая, но не решаясь сказать адвокату что-то важное.

– Елизавета… м-м…