Осколки прошлого

– Может, обождёшь чуток, как только освобожусь, поедем вместе. Я не хочу отпускать тебя одну. Или дождись выходных и отправишься с Никитой.

Ольга хмыкнула:

– Макс, я уже большая девочка. Отсюда до деревни километров восемьдесят не больше. Доберусь сначала до села Садовники, а там, если не ходит маршрутка, возьму такси. Да не волнуйся ты так!

***

И вот теперь Ольга шагала по дорожке к дому, сжимая во влажной ладони большой старинный ключ. Четыре года она прожила в этом доме, бегала по этому двору, ходила по комнатам, видела маму. Ольга ничего не знала о своих родных, а тётя оказывается, всё это время находилась здесь. Почему не захотела видеть маленькую племянницу? Что произошло между сестрами? Почему отдала её в детдом? Может, болела, как мама? И у неё, действительно, не хватило сил, смотреть за ребенком?

Ольга вставила ключ в почти амбарный навесной замок. На удивление он легко поддался. Сняла замок с петель и положила на порог. Распахнула дверь. Сердце выпрыгивало из грудной клетки, её охватил страх и почти суеверный ужас. Тёмный коридор напомнил подвал детдома, которым дети пугали друг друга. Она решительно выдохнула и шагнула внутрь. Миновав мрачный коридорчик, попала в кухню. Ольге казалось: сразу узнает комнату из сна, но ничего подобного не случилось. В этой комнате всё было по-другому. Стол стоял у окна, а не посреди комнаты, много места занимала современная кухонная стенка. По левую сторону от входной двери расположилась печь-голландка, такие она видела только в старых фильмах. Чуть дальше дверной проём, занавешенный выгоревшими льняными шторами. Ольга вздрогнула: шторы колыхались, будто кто-то только что проскользнул мимо неё в комнату. Она выругала себя за трусость и глупость. Ну, конечно же, это сквозняк! Входная дверь-то открыта настежь. Заглянула в комнату за шторами – спальня и довольно уютная. Мебельный гарнитур из светлого дерева: низкая кровать с округлой спинкой, сверкающий лаком шифоньер и трюмо с тремя зеркалами. Коричневые шторы и серая от пыли и бесконечных стирок тюль делали окно неопрятным. На полу лежал резко диссонирующий по цвету с мебелью и шторами ярко-красный шерстяной ковер. Ольгу удивило отсутствие фотографий. Одну из стен украшали не работающие ходики в виде средневекового замка. Она оглядела пустые стены комнаты, вернулась в кухню – то же самое. Над столом висел отрывной календарь с последней датой – десятое апреля. Дальше некому стало отрывать листочки. Ольга сняла полотенце, висящее на гвоздике у печи, вытерла пыльный стол и стул. Она собралась остаться на ночь, поэтому нужно хоть немного убраться. Вытащив из сумки ситцевый халат, переоделась. Распахнув окна, впустила в дом свежий воздух. Вытерла пыль на подоконниках, мебели, набрала воды в эмалированную чашку и вымыла пол. Ольга выплеснула грязную воду в траву, вернулась в дом. На пороге кухни замерла от удивления. На ещё влажном полу четко отпечатались пыльные следы босых ног. Может, кто-то вошёл, пока она находилась во дворе? Но мимо неё никто не проходил.

– Кто здесь? – осипшим голосом произнесла Ольга и осторожно, стараясь ступать неслышно, двинулась в спальню. Никого.

Она вернулась на кухню, на столе обнаружился сорванный листок календаря. Ольга недоуменно посмотрела на него. Может, сама машинально сорвала и положила на стол? И тут зазвенели чайные чашки и пара тонких стаканов, лежащих в металлической сушилке. Ольга взвизгнула и от неожиданности подпрыгнула на месте.

– Ой, мамочки! – вырвалось у неё.

Звон моментально стих.

«Не может быть! Я что на самом деле услышала и увидела полтергейст? Или это призрак мамы? А может тётки?» – потрясённо размышляла Ольга.

Она стала настороженно вслушиваться в наступившую тишину. Ничего. Только за окном на ветках сирени чирикали воробьи, да вдалеке лаяла собака.

«Надо расспросить местных старушек о моей семье», – решила Ольга и, переодевшись в лёгкое платье, поспешила на улицу.

Направилась к ближайшему дому, где, как она поняла, проживала полная старушка по имени Катерина. Ольга громко покричала у калитки, на её зов хозяйка дома выглянула из сарая.

– Чего орёшь, как потерпевшая? – спросила баба Катя, выводя из сарая за веревку белую козочку. Женщина забила колышек на зелёной лужайке во дворе и привязала к нему козу. Ольга терпеливо ждала, наблюдая за действиями старушки.

– Здравствуйте ещё раз, – сказала гостья. – Катерина…

– Ивановна, – подсказала бабка, подходя к Ольге и усаживаясь на лавочку.

– Катерина Ивановна, вы знали мою тётю Марину Петровну? Не могли бы о ней рассказать?

– Тётю? – удивилась старушка, поднимая редкие белёсые брови. – Я думала, у Марины нет родственников?

– До недавнего времени я тоже так считала, но оказалось, у меня была тётя. – Ольга пояснила: – Я воспитывалась в детдоме и только два дня назад узнала, что она завещала мне дом.

– Твоя тётка неболтливая, – старушка поправила себя. – Была… Всем здрасте – до-свидания и всё. Я слышала: у неё имелась сестра и племянница, но они умерли лет тридцать назад, а родители и того раньше. Маша сказывала, что они вертались из города на телеге, их ограбили и убили. Помнится, это случилось в шестьдесят седьмом. Погоди-ка. – Баба Катя запустила руку в глубокий карман халата, выудила из него телефон.

– Маша, а ну шуруй ко мне. Надо. – Я здесь только пятнадцать лет, а Марья местная. Сейчас поспрашиваем её.

Минут через пять к ним приблизилась бабушка–луковица, по-прежнему одетая в два халата и ночную рубашку. К прежнему наряду добавился фартук и тонкий шерстяной платок, завязанный на пояснице.

– Маш, глянь-ка хорошенько, она тебе никого не напоминает? – предложила Катерина Ивановна подруге.

Старушка-луковица уставилась на Ольгу.

Гостья, в свою очередь, присмотрелась к бабе Маше и вдруг поняла, что та значительно моложе, чем выглядит на первый взгляд. Ей лет шестьдесят не больше.

– Не можа быть! – сплеснула руками Луковица. Ты так смахиваешь на Настю! Просто одно лицо. А я всё голову ломала, где ж тебя раньше встречала. Но как?

– Я дочь Анастасии Долговой.

У бабы Маши от удивления открылся рот, и Ольга машинально отметила: у нее почти не осталось зубов.

– Но ты же скончалась в больнице почти вслед за матерью, – прошептала Луковица. – Марина всем в селе об этом поведала.

– Она соврала, тётя отдала меня в детдом, – усмехнулась Ольга. – Как думаете, почему она так поступила?

– Не знаю. Можа руки опустила после кончины сестры. Одна воспитывала Настю, сама одевала и обувала её. Марина робила бухгалтером с семнадцати лет, сразу после курсов.

– Мария, простите, как вас по отчеству? – запнулась Ольга.

– Тимофеевна.

– Мария Тимофеевна, а вы знаете кто мой отец?

Глаза бабы Маши затуманились. Катерина Ивановна подобралась и вся обратилась в слух. Живейший интерес и неприкрытое любопытство отразились на её лице.

– Знаю. Из-за него сестры и поскублись. Я с Настей тогда дружила, мы из одного класса. К нам в совхоз из района прислали комбайнёров. Марина свела знакомство с одним из них, Даниловым Сергеем. Начали гулять и, по-моему, дело пошло к свадьбе. Летом после экзаменов в техникуме мы с Настей воротились в Антеевку на каникулы, и тогда она увидела жениха сестры. Ты очень на мать схожа, Настя тоже красавицей была. Как призналась мне подружка, втюрилась она в Сергея сразу. В общем, в сентябре Данилов предложил стать супружницей не Марине, а Насте. В ноябре они хотели расписаться, Настя уж на четвёртом месяце ходила. Ух, и скандал разразился! Потом Марина смилостивилась, всё-таки родная сестра… А дальше… Не знаю, что было дальше. Сергей бросил Настю, сбежал на заработки в Сибирь. Ну хоть письмо оставил. Моя подруженька чуть с умом не тронулась. И я, и Марина утешали как могли. Подлец твой папаша! Техникум Настя бросила, родила… Год всё хорошо шло, а потом она слегла. Тебя отдали в ясельную группу. Всё свалилось на плечи Марины: за сестрой смотрела, с тобой носилась, на огороде траву полола, дом обихаживала. Досталось ей по полной.

– А чем мама болела? – перед глазами Ольги встало бледное худое лицо матери, голубые глаза, смотрящие на неё с любовью и нежностью.

– Никто не знает. Чахла, слабела. Тебе не исполнилось и четырех, когда она умерла. Последние два года мы редко видались, после учебы я в городе осталась. – Старушка вздохнула: – Разворошила ты, девонька, прошлое. Что-то сердце заболело. Не суди Марину, после смерти сестры она сама не своя стала. Но ведь дом-то тебе оставила, значит, помнила. Пойду я, прилягу. Нехорошо мне.

Ольга проводила взглядом старушку-луковицу и обернулась к Катерине Ивановне.

– Где раньше лечились в Антеевке?

– Во времена советов в медпункте. Сейчас врачиха Анна Егоровна не работает. – Катерина Ивановна вздохнула: – Хочешь разузнать?

Ольга кивнула.

– Дом фельдшерицы крайний на этой улице, по правой стороне.

– Спасибо вам большое, – Ольга поднялась с лавочки, – мне любые сведения важны.

– Пожалуйста. Заходи за козьим молочком, я недорого продаю.

***

Ольга остановилась перед симпатичным домиком из белого кирпича. Красная черепичная крыша, бежевые оконные переплеты и ставни, выкрашенные в вишневый цвет, делали его нарядным. В палисаднике пожилая женщина подвязывала кусты малины. При её появлении она отложила моток верёвки и ножницы в сторону.

– Здравствуйте, вы Анна Егоровна?

– Да. – Женщина отряхнула руки и подошла ближе.