Неправда! Я и в перьях вся! Только для этого убивать никого не надо!
– То же мне, сердобольный! – фыркнул Вупи. – Лису ему жалко, а человека нет!
– Для него он чужак, – наверное, это было дико, но я понимала Зубастого. Сыновей леса с детства воспитывали так, что все существующее вне клана – огромная опасность. Что Огненное сердце – ценная реликвия, и они должны защищать его любой ценой. Я знаю, что Зубастый без раздумий положит свою жизнь за спасение клана. А вот за спасение любимой, как оказалось, замешкается…
Вдруг мужчина обернулся и замер, словно его застали за воровством. Осторожно положил накидку за спину и медленно встал.
– Пернатая. – в моем имени было столько сожаления и раскаяния , что я сразу перестала на него злиться.
Зубастый направился ко мне, и я словно очнулась ото сна:
– Я спешу!
– Подожди! Дай объясниться! Вождь не подпускает меня к тебе на расстояние выпущенной стрелы!
– Есть за что! – я прошла мимо, но Зубастый схватил за пояс.
– Пернатая! Я виноват! Я должен был спасти тебя вместо этого. – казалось, что если он назовет Дерека по имени, то умрет. И словно выплюнул – . чужака.
– Поздно, Зубастый! – я попыталась отцепить его пальцы, но мужчина не отпускал.
– Пойми меня, я не просто жених, я веду лесных на бой! Отвечаю не только за себя, на мне жизни сотни ребят. И в те секунды сомнения я думал, что больше некому взять на себя управление! Что не вырастил замену! Что если нападут полевки, самому вождю придется вести клан, а огненное сердце останется без вождя!
– Ты знаешь, что с Огненным сердцем нам всегда сопутствует удача! Что с ним мы не будем знать поражений! – я больше не хотела слушать. Лучше бы сам не оправдывался, я в голове для себя его и то складнее оправдывала!
Зубастый держал так цепко, что не вырваться. А отчаяние билось во мне пойманной птицей.
Нет! Я уже не хочу будущего с ним, да и никогда, признаться, не хотела! Я получила свободу и не собираюсь дать поймать себя снова!
– Все кончено, Зубастый! Отец потерял к тебе доверие!
В глазах мужчины блеснул гнев, и я побоялась, что в пылу гнева случится нечто непоправимое. Сделает своей, а потом поставит отца перед фактом, а мне и слова сказать не дадут!
Эти мысли прибавили дерзости. Я вонзила острые зубы в руку Зубастого, оставляя красный след укуса.
– Ай! – разжал руку бывший жених, и я бросилась прочь.
– Пронесло! – Вупи поравнялся со мной.
– А ты где был? Снова в сторонке отсиживался?
– Ничего подобного! Я в глаз целился клювом!
– Так долго?
– Зато прицельно!
– Хватит болтать! Лучше лети вперед, останови Травницу! Скажи, что я бегу!
Вупи сделал в кое-то веки, как я просила, и зашелестел крылышками.
Травницу я поймала перед последним мостом до дома вождя. То, что старушка, хромая на одну ногу, забралась сюда и покинула свой дом на земле, говорит о том, что ее терпение лопнуло, и торговаться она не намерена. Это же подтвердил ее строгий взгляд и протянутая рука.
– Обелиска! – потребовала она.
Знала, что я получила свою долгожданную птаху.
Я закрыла глаза на мгновение, хотя все эти дни мысленно готовила себя к тому, что нужно будет ее отдать. Оттого и не подходила к лиловой егозе, не брала в руки, не давала имени, не приручала. Папа думал, что я стала ее бояться, как узнала от Ведуньи про душу лесной девы.
– Обещание есть обещание, Пернатая! Я сделала свое дело, твой чужак живее всех живых! Так еще и тебя спас!
Если бы не спасла, то и вызова бы не было! И отравления ядом тоже! – подумалось мне, а потом голос совести весомо сообщил: – Но ты бы никогда не смогла пройти мимо, так что не тешь себя, не режь и не вини!
– Хорошо, Травница. Подожди здесь!
Я вошла в дом и застыла, прислушиваясь. Тишина. Похоже, даже чужак отдыхал перед вечерним обрядом посвящения, а отец, наверняка, готовился на лобном месте.
А вот и обелиска!
– Привет, птичка-невеличка! – улыбнулась я с тоской лиловой птахе. – Так и не суждено нам с тобой пощебетать на рассвете. Будешь теперь жить в другом доме.
Я накрыла клетку пледом и с тяжелым сердцем вынесла из дома.
– Пошли! – махнула рукой Травница, маня за собой.
– Помочь отнести до дома?
– Ну не сама же я потащу! Не видишь, что ль, хромаю! – Травница посмотрела на меня своими яркими зелеными глазами, как у молодой девицы, и резко отвернулась.
– Травница… – тихо обратилась я к ней. – А сколько вам лет?
– Лучше спроси, сколько зим! – ускользнула она от ответа, как змея. – И то не отвечу, лишь скажу, сколько полных лун.
– Сколько? – ухватилась я за возможность узнать побольше о загадочной женщине.
– Восемьсот сорок одна луна миновала с моего рождения! А теперь считай сама!
Я чуть не споткнулась, когда посчитала про себя. В месяце примерно две луны, в году их около двадцати четырех. Значит, Травнице всего лишь тридцать пять лет! Да быть такого не может!
– Что? Посчитала? – Травница обернулась.
– Да. Но.
– А теперь умножь надвое! И раздели на полтора! – сипло хохотнула она.
Я подошла ближе, и она протянула ко мне свою скрюченную руку. Я невольно отпрянула назад, чем вызвала понимающий взгляд. А потом она протянула другую руку, кожа которой была гладкой, словно у молодой девчонки.
– А вот от этой не шугаешься! – громко хмыкнув, заметила Травница. Развернулась, покачнувшись, и велела: – Пошли, мне нужно успеть вырезать сердце обелиски!