Оборотень по объявлению. Майконг

Стоило об этом подумать, как голову вело от дурноты, а я не могла раскисать. Теперь Юлька на мне, у меня миллион нерешенных дел и всего один день отгула. Я никак не могу утонуть в жалости к себе.

Взгляд сестры, который я ловила в зеркале, был очень упрям. Ей сейчас тяжело еще больше, чем мне. Она знала только мать, отца не стало, когда она еще была в животе. Для нее мама – это целый мир. А тут я вытащила ее из него.

Я испытала чувство вины и укол сомнения. Справлюсь ли я? Конечно же, да! У меня просто нет другого выбора! Я смогу.

Оставлять ее с матерью, которая решилась остричь собственного ребенка ради денег, невозможно. На что та пойдет в следующий раз?

Сейчас она почувствовала угрозу своему положению, подумала, что у меня могут начаться отношения, и решила пресечь все на корню. Махровая эгоистка! Ни дня в своей жизни не проработала, постоянно прикрывалась букетом болячек сначала перед отцом, потом передо мной.

Мне было всего шестнадцать, когда я была вынуждена взять папин сварочный аппарат и пойти работать. Мне было шестнадцать, когда надо мной смеялись взрослые дяди-сварщики, ради потехи давая варить болванки. Мне было шестнадцать, когда я принесла первую зарплату.

А сейчас у меня сбережений – девять тысяч, а нам с Юлькой еще надо найти крышу над головой, питаться до аванса.

Какие тут стрижки?

Я еще раз взглянула в лицо сестре и со скрипом души кивнула. Чую, иначе уйдем подранные ножницами вдвоем.

Может, это и хорошо. Говорят, что новая прическа – новая жизнь. Если женщина хочет подстричься, значит, она поменялась внутри.

Я точно уже другая. Эра, когда я позволяла собой манипулировать ради сестры, закончена.

Майконг

– Майконг, ты не можешь. – Никс держал транквилизатор наготове.

Никогда не подумал бы, что будет наставлять его на друга, да еще добровольно, но со зверем Майконга шутки плохи. Он только угомонился и опять психует.

– Я хочу порвать ее мамашу! – Майконг смотрел из окна машины на две жмущиеся друг к дружке фигурки, которые поднимались на крыльцо занюханной гостиницы, и его всего трясло от злости.

– Нельзя, мужик! Это ее мать. Кто знает, может, будущая теща, если тебе повезет укротить зверя.

– В аду я видел таких тещ! С вилами, которые они вставляют в задницы несчастным! Эта дамочка ошиблась местом и открыла филиал преисподней на земле. Она воскрешает во мне все самое плохое. – Рука Майконга мигом превратилась в лапу монстра и черными когтями вскрыла обивку сиденья.

– Держи себя в руках, Майк! Если снова сломаешь мою новенькую машину, я тебе этого не прощу! И вообще, подумай: она ее мать, как ни крути. Света тебя не простит. Разве ты уже не выпустил пар и не дал воли зверю? Мне показалось, что ты лапой пошевелить не мог. Работникам машинной свалки теперь не нужно включать пресс после твоего буйства. Я боялся, ты не придешь в себя.

– Как я мог остаться в звере, когда она в неизвестности? – Майконг дергано заозирался. Где черти носят Антона? Сейчас просто идеальное время!

– Значит, когда главы кланов почти потеряли свои должности, ты мог спокойно сидеть в звере? Ты вообще понимаешь, как нам повезло в этот раз, что, когда ты встретил истинную, перевернулся автобус? Если бы ты не проявил тогда человечность и не спас столько людей, мы все сложили бы головы. Ты полностью провалил тест, мужик! Ты не можешь подойти к ней, у тебя официальный запрет. Нарушишь его – тебя устранят.

– Знаю. Но я могу помочь. Тш-ш! Антон как раз к ним подошел! Наконец-то! – Майконг напрягся и зашипел от боли, когда лапа вновь превратилась в руку. Рукав рваными лоскутами накрыл мощный бицепс

– Думаешь, они поверят невиданной доброте администратора отеля? – Никс скептически покачал головой.

– А что им остается? На те крохи, что у нее в кармане, не снять даже кормушку. Она уже столкнулась с тем, что надо заплатить трехкратную сумму за месячный съем. Весь день мотались, ища варианты, и все твердят одно: одну месячную оплату отдай риелтору, а еще два за этот и следующий месяц аренды. Сейчас она оплатила номер в гостинице, у нее на еду даже на неделю не хватит. Она просто захочет поверить в чудо. После черной полосы непременно наступает белая. – Майконг не сводил глаз с девушки и прошептал: – Девочка, теперь я твоя белая полоса.

Глава 3

Света

Еще никогда я не чувствовала такого бессилия, что хотелось выть на луну. Даже в прошлом, когда мать была особенно в ударе, я всегда знала, что есть выход, есть путь дальше. Но сегодня в один миг я действительно испытала сосущее чувство безысходности.

Мы с сестрой были никому не нужны в этом большом мегаполисе. Он готов был съесть нас, его коренных жителей, и даже не подавиться. Ладно я – я могла поспать где угодно, но не сестра. Забирая ее из дома, я не хотела, чтобы она ютилась по подворотням как бездомная.

Когда мы уходили от мамы, она не беспокоилась о нас. Она кричала: «Ты подумала, на что я буду жить?» Тогда я убедилась, что поступаю правильно, и наконец сказала то, что всегда мечтала сказать: «Иди работать!»

Но теперь я засомневалась: а не была ли я эгоистична? А подумала ли я как следует?

Три месяца арендной платы за съем. Сразу! Да где же мне столько взять?

«Залезу в долги!» – решила я. Но время уже клонилось к ночи, нужно было где-то ночевать. У всех моих знакомых мы с Юлькой сидели бы на потолке – им и самим тесно. Это был не выход, и гостиница пушечным ядром проделала огромную дыру в моем кармане.

– Свет, я давно хотела попробовать лапшу с беконом и сыром! – Юлька так светло мне улыбалась и так нагло врала, что я прижала ее к себе.

Мы возвращались из магазина, где купили лапшу быстрого приготовления. Чайник у нас в номере был, перебьемся. И милая сестренка пыталась сделать все, чтобы подбодрить меня, зная, что я переживаю за то, что кормлю ее гадостью.

Мама всегда готовила правильную пищу, а я… Я не умею готовить. Но научусь, клянусь святым электродом, научусь!

Мы поднимались на крыльцо гостиницы, когда администратор вышел, громко разговаривая по телефону:

– Нет, не могу я присмотреть! У меня три суриката! Они сгрызут твой новенький ремонт в хлам. Отдать их в приют? С ума сошел? Это пусть твоя квартира стоит пустая, ничего с ней не случится! Что? Фикусы Бенджамина? Деревья твои в кадках? Что я должен делать? Да ты сдурел! Я не из ботанического сада, если ты помнишь! Сколько-сколько они стоят? По двадцатке одно дерево? Ба! Ну так забирал бы их с собой в Таиланд! Нет, я не смеюсь! Я работаю на другом конце города, живу там же, мне к тебе три часа добираться. Я не могу мотаться туда-сюда. Найми себе поливайку, или как там они называются… А! Экономку! Или жильцов пусти в квартиру! Да сам их ищи, где я тебе чистоплотных девушек найду, чтобы еще парней не водили. Нет, я за это не возьмусь…

Мои ноги будто приросли к ступеньке, на которой встал администратор. Я не могла сделать ни шагу, лишь смотрела в лицо мужчины с надеждой.

– Я! – вырвалось из меня. – Я все полью, каждый листочек фикуса протру. Дендрарий обзавидуется! И ни одного мужчину в дом не приведу, клянусь!

***

– Вау! Свет, мы будем здесь жить? Правда-правда?

Я боялась пройти дальше прихожей, а Юлька уже скинула обувь и бросилась изучать квартиру. Даже с моего места у двери было прекрасно видно, что это дом очень обеспеченного человека. Эркерные окна в зале, на кухне, светлые стены и пол, модная мебель. А еще просто лес деревьев метра по полтора в кадках!

– Тут спальня и зал! Можно я буду спать в отдельной комнате? Хотя бы через день, а? – Юлька прибежала обратно, схватила меня за руку и потянула за собой.

– Подожди! – Я скинула обувь.

– Кухня как наша комната! В туалете джаку-у-узи! – визжала от восторга Юлька, а вот меня это все больше и больше настораживало.

Такая квартира – и за десять тысяч в месяц? Что-то слишком сказочно. А что, если мы тут заснем, а нас продадут? Что, если так заманивают доверчивых девчонок?

Я схватила руку Юльки так крепко, что она обернулась и с тревогой заглянула в мое лицо.

– Уходим!

И стоило мне это сказать, как в дверь позвонили.

По коже пронеслись мурашки. Я поднесла палец к губам и шикнула, а потом на цыпочках прокралась к двери. Через глазок я узнала того самого администратора, который привез нас сюда и отдал ключи. Антона.

Совсем забыла, что он спускался к машине.