Биссектриса – это такая крыса…

Если бы стряпухам присваивали звания, я бы уже профессором была. Или доктором пельменных наук, ну уж кандидатом-то точно! Это блюдо у меня получаются бесподобным, обалденным, удивительным и восхитительным, на вид прекрасным и просто классными! Ешь – за уши не оттянуть! Вот такого я высокого мнения о своем пельменотворчестве. Ну надо же хоть в чем-то преуспеть. Рецептик? Но ведь не кулинарная книга пишется, правда? Хотя… Есть несколько правил, которыми, так уж быть (по секрету всему свету) могу поделиться.

Главное, не стоит начинать стяпню, если ты в плохом настроении, с бухты-барахты и перед самым приходом гостей. Дело это сокровенное, не терпящее суеты. В спешке да без вдохновения ничего не получится. Думать надо исключительно о приятном, можно даже помечтать, что-то загадать на будущее.

И еще одно удивительное совпадение. Когда затеваю пельмени, в моей жизни обязательно происходит какое-нибудь маленькое чудо или случается нечаянная радость. Хотя в магию не верю.

О «страусах» и «ножках Буша»

Ну а поднаторела я в пельменном вопросе в тот самый незабвенный исторический период, когда весь простой люд учился выживать в условиях перестройки. Учился приспосабливаться, выдумывать, экономить, творить и, как невесело шутили, из… (из того самого, что зовется полезной органикой) делать конфетку. Я даже благодарна тем дефицитным, голодным, безденежным, революционным временам за бесплатные уроки по выживаемости.

Однажды зашла с ребенком в гастроном и ребенок мой изумленно воскликнул: «Посмотри, мама, сколько страусов завезли!» Но это были обыкновенные, но очень тощие куры, в перьях, с длинными-предлинными, действительно, похожими на страусиные шеями. Я тогда купила лохматую курочку и дома тщательно поработала над ней. В итоге получилось 2 кг костей и 0,5 кг фарша. Зато из фарша получился целый кг изумительной продукции! И с того самого момента моя семья прочно подсела на деликатные куриные пельмешки.

Когда «страусы» в магазинах закончились, други-недруги атаковали нас «ножками Буша». Кто ж тогда подозревал, что это настоящие бомбы калорий замедленного действия? Кто ж догадывался, что птичек перед их отправкой за океан усиленно пичкали антибиотиками и анаболиками, чтобы выглядели поздоровше да пожирнее. Окорочка, запеченные в духовке, оказались маняще румяны на вид, чесночно духовиты на нюх, а на вкус очень даже приятны и нежны. «Ножки Буша» закупались и поглощались ящиками!

Обычно перед выходными я размораживала с десяток окорочков, сдирала с них желтую лоснящуюся шкуру. Да-да, не кожицу, а настоящую шкуру. Слава богу, хватало ума выкидывать ее, а не делать шкварки-поджарки. Затем упругое филе отдирала от крепких, словно индюшачьи, косточек и прокручивала на мясорубке, доставшейся по талону. Фарш получался воздушным и таким аппетитным, что хоть бери ложку и сырым ешь. Детки спали. За окном крепчал мороз или пурга бесилась. А иногда мороз и пурга зверствовали одновременно, зато в маленькой кухоньке было тепло и уютно. Пельмешки, поднос за подносом, выставлялись на балкон, где мигом задубевали, превращаясь в ледяные комочки. В таком жалком виде они напоминали синичек, погибших от стужи на лету. Такая вот порой возникала щемящая ассоциация.

И все-таки, когда в холодильнике появлялся запас пельменей, я чувствовала себя счастливой! Действительно, много ли надо простой русской женщине для счастья… Однажды засиделась до утра и увидела, как на подоконнике воскресает орхидея. Вроде бы ничто не предвещало сюрприза, ну торчали себе унылые стебельки из горшка, я уже выкинуть собиралась. И вдруг вопреки законам природы и здравому смыслу что-то там проснулось, потянулось, проклюнулось и неторопливо так, но с чувством собственного достоинства распустилось белыми в лиловых прожилках лепесточками.

Вот здесь кое-кто из читателей постарается уличить меня в художественном вымысле. Уж слишком по-книжному, слишком невероятно красиво получается про капризную своенравную орхидею. И окажется не прав. Клянусь: все было именно так, а не иначе! И случилось это чудо в ночь перед православным Рождеством накануне миллениума.

А-ля рюс

Флавия звонким щелчком изящных пальчиков сбрасывает пепел от сигареты прямо на розовый ковер, который я только что пылесосила. Комната больше похожа на будуар куклы Барби, чем на опочивальню почтенной синьоры. Кругом – мишки, зайки и фарфоровые куколки. Коллекционные, конечно.

– Представляешь, а у меня сегодня убирает русская. Между прочим, с высшим образованием! – Произносит она таким важным тоном, будто пылесосить к ней приехала сама… ну, предположим, Анастасия Волочкова. Разговаривает Флавия со своим «компанио», то есть приятелем. Они еще что-то возбужденно обсуждают, а затем хозяйка приглашает меня в бар. Решила угостить кофе-латте с круассаном. Кстати, мне с работодательницей повезло, она неплохо говорит по-русски. За столиком начинает «пытать»:

– А ты, действительно, русская? Русская – русская или наполовину? Что значит «родом с Урала»? Ах, местечко такое. Да, вспомнила, это рядом с Сибирью. Я ведь туристка, по России дважды куролесила, из Байкала воду пила… А ты пельмени умеешь делать – настоящие, под водочку?

Вообще-то итальянцы водку не пьют, разве что по чуть-чуть, ради экзотики. Но, оказывается, у Стефано, дружка синьоры Флавии, появилась «восхитительная идея»: организовать ужин а-ля рюс! Что ж, с удовольствием помогу, мне это не трудно. Но итальянцы – они такие скрупулезные, сразу же начинается уточнение деталей. Все понятно: затевается не просто ужин, а помпезное мероприятие, которое потом долго будет вспоминаться, смаковаться, пересказываться.

– Итак, нам главное всех удивить, уж ты постарайся, – диктует свои условия Фабия. – Никакой свинины или говядины. Берем парную телятину! Ну, ты понимаешь, которая только-только по зеленому лужку гуляла и прыг к нам на стол. Мука нужна деликатная. Про специи (фу, гадость какая…) забудь. А остальное уже так легко и просто.

Стол сервировали тяжелыми серебряными приборами на пять персон. Кроме сердечного друга к Флавии пришла одна интересная пара: Гуидо с Масяней. Я думала, синьор с внучкой, но оказалось с женой. Масяня – девушка с островов, но ведет себя с большим достоинством, как настоящая синьора (их романтическая история заслуживает отдельного неторопливого рассказа).

Я, конечно же, волновалась. Но по тому, как усердно сидящие за столом заработали челюстями, решила: ужин удался! Кто бы сомневался… Правда, бальзамический уксус, за неимением в Италии простого, в качестве приправы вызвал дружное недоумение. К сметане тоже никто не притронулся. Зато обильно полили традиционное «уральско-сибирское» кушанье томатным соусом, щедро посыпали тертым пармиджано и все тщательно, с большим удовольствием перемешали. Сердце мое сжалось.

После насыщения началась познавательная дискуссия на тему, чем отличается «Руссо-Балтик» от «Белуги», а «Империя» от «Русского стандарта». Вон оно как, а я-то думала, что ничем, кроме цены и дизайна. Лестно стало, что непьющие (почти) крепких напитков итальянцы столь эрудированы в элитных марках российской водки. Даже загордилась немножечко. Но вот приступили к кулинарному «разбору полетов». Мои славные дивные изумительные пельмешки подверглись критике и остракизму. Придирчивые едоки сошлись во мнении, что русское блюдо, хоть и замечательно на вкус, но абсолютно «неправильное». Оказывается, телятину следовало предварительно отварить и дважды мелко-мелко прокрутить. Именно так когда-то делала мама Гуидо. И лук надо добавлять не сырой, а припущенный на оливковом масле первого отжима. Стефано не почувствовал в фарше вкуса шпината (травка такая) и сыра. А Масяне почему-то форма показалась… сексуальной.

Но тут слово взяла добрая справедливая Флавия. Она заявила, что кому угощение не нравится, пусть отправляется в супермаркет и покупает обыкновенные равиоли. Еще добавила, что русские пельмени не бывают «неправильными», просто водки бывает мало выпито. И подлила гостям еще.

– Не стоит переживать, – успокаивала меня синьора, когда довольные сытые гости разошлись, а я осталась, чтобы помочь разобраться с остатками пиршества. – В следующий раз мы обязательно всех удивим. Например, приготовим борщ – настоящий, ядреный как сибирский мороз! Только без чеснока, пожалуйста, без перца и без квашеной капусты. Ну можно брокколи туда бросить, «звездочек» вместо картошки. Сметану покупать не надо, мы же не торт готовим. И, разумеется, никаких свинных косточек для бульона. Закажем у мясника нежного ягненка! Да, еще очень важный момент: без барбабьетолы! Моя мама никогда ее не кушала.

И вот тогда мне стало не по себе. Я даже испугалась и решила категорически возразить Флавии.

– Ну, что Вы, синьора, говорите! Без свеклы «ядреный борщ» не получится, не стоит и заморачиваться. Я лучше блинов напеку. Блинами удивлять будем!

Но дело, разумеется, не в свекле, без которой борщ – не борщ, а сплошное недоразумение. И не в «звездочках» – это такие крошечные макарошки, которые в данном конкретном случае ни к селу ни к городу. Просто мне почему-то очень жаль стало несчастного глупого ягненка.

Постскриптум

Ну вот, расписалась однако… Тоже захотелось вкусненького. Давай, предлагаю дочери-студентке, приготовим что-нибудь этакое-растакое. Наше, родное.

– Здорово! – Подхватывает она мою идею. – Давно о пельмешках мечтаю. Но знаешь что… С чем угодно, только без «настоящего фарша».

И сварганили мы на обед пельмени со свежей капустой. С уксусом и со сметаной. Совсем, как в моем детстве.

Просто ангел

Вера проснулась от собственного смеха.

Не истеричного, как у капризных, знающих себе цену женщин, которых недооценили или наоборот переоценили. Не сексуального, как у очень темпераментных барышень (и Мопассана читали, и Бунина, а как же…).

Его даже веселым или просто радостным нельзя было назвать.

Это был тихий счастливый смех молодой (ну, не слишком уж молодой, но все же), довольной собой женщины. В тот день, то есть 13 сентября 1978 года, среда, ровно в 16.00 у нее родился ангел. Крошечный – 2кг. 900 г, голубенький, с обмотанной вокруг тельца пуповиной. Он так, бедненький, старался…

Потом их разлучили. Дите, обмыв прямо под краном и завернув в больничную пеленку, утащили в детское отделение. Истерзанную мамашу на каталке отвезли в послеродовую палату. И тут она моментально вырубилась. Забылась в мягкой обволакивающей дреме всего на часик, но сон оказался таким глубоким и безмятежным, что и этого хватило, очнувшись, почувствовать себя на седьмом небе.

Она смеялась. Она так изумительно смеялась! Ну, скажите, отчего бы это?.. Да просто накатила на Веру во сне волна какой-то неземной легкости и благодати. Вспыхнуло озарение, осветив не только промозглый день бабьей осени, но и всю ее жизнь. Жизнь сегодняшнюю и завтрашнюю. Ну а вчерашней, без ангелочка-то, уже как бы и не существовало.

Заглянула нянечка: все ли в порядке? Вера ответила, что ужасно есть хочется! Из коридора тянуло божественным ароматом пшенной каши с мясной подливкой. Но ей в ужине отказали. Сама, мол, виновата: поздно разродилась. Даже хлеба не дали – не положено и точка! У Веры не было ни сил, ни желания возмущаться и требовать ну хотя бы кусочек… Ближе к полночи привезли еще одну роженицу. У той, предусмотрительной, оказался пакет с продуктами. Она протянула Вере пачку печенья «Юбилейное» и большое зеленое яблоко.

Утром в палате было уже пять обессиленных, но довольных судьбой мамаш. После обеда принесли малышей в тугих белых коконах, щечки словно у хомячков. Вере протянули самый миниатюрный сверток. Ребеночек спал: черные реснички на пол-лица, кожа такая нежная, аж светится. Впрочем, у всех родились милые здоровые детки, но ангелочек, без сомнения, был только у ней – у Веры!

Девочку она назвала редким, старомодным именем Ангелина. Можно еще Гелей называть или Линой. Но правильнее всего – просто Ангел…

Встречала их при выписке сестра Майя. Специально за двести километров приехала, бросив хозяйство на своих мужиков. У Маечки был муж и два сына-подростка. У Веры – только Ангелочек. Сестра привезла пышные батоны белого хлеба, трехлитровую банку сливок, семена, чтоб укропную водичку запаривать и малышку поить (от колик помогает) и еще много чего полезного. Помогла – спасибо ей! – но извела советами. Мол, кормить дите строго по часам надо. Ночью не вставать, если завозится. Не вставать, даже если заплачет. И вообще главное в воспитании – режим…

У неопытной Веры так не получалось. Она оказалась суматошной мамашей, подскакивала в постели, казалось бы, даже от шороха ресниц. Иногда ей мерещилось, что при родах забыли перерезать пуповину и они с Ангелочком до сих пор одно целое, что у них даже бьется одно сердце на двоих. А тут еще возникла проблема с кормлением. Девочка вялая, грудь деликатно брала. Чмок-чмок с ленцой и заснула… Да и Вера поначалу не шибко молочной была. Чтоб малышка не голодала, она ее сутками с рук не спускала, держала к груди поближе. Дите проснется, ресничками похлопает, разинет ротик словно птичка, а тут – нате, пожалуйста! – все условия.

Месяцам к шести мордочка у дочки округлилась, порозовела, а сама Вера хоть высыпаться начала. В ясельки кроху жаль отдавать, решила оставлять с няней. Из нескольких кандидатур такую выбрала: женщина-инвалидка с одной рукой. Предусмотрительно дома у нее побывала, отметила: чистенько живет, но бедновато. Такая расстарается даже за мизерную плату. И не ошиблась…

Работала (закон для кормящих матерей позволял это) полдня. Домой неслась ног не чуя, чуя только сильные приливы молока. Зачастую оно обильно пропитывало не только сатиновый лифчик, но и нейлоновую блузку, и трикотажный свитерок-самовязку. Одежда становилась как накрахмаленная, колом топорщилась… Дома Ангелочек, не дав переодеться, буквально перелетала от няни в материнские объятия и хватала, жадно впиваясь, горячую напрягшуюся грудь.

Потом все-таки в ясли пришлось оформлять. Экономнее, но, боже, какой стресс! Малышка не желала отлипать от матери, орала так горько и отчаянно, цеплялась так судорожно и больно, хоть тоже вой. Вера всегда старалась забрать ее пораньше. Придет, присядет в раздевалке на скамеечку. Ангелочек словно чувствует – молнией вылетает из игровой комнаты, лезет к матери на коленки и хозяйским жестом рвет пуговички на блузке.

– Ай-ай-ай! Такая большая девочка, – стыдила ее тетя Света, мама толстенького неуклюжего Паши.

Ангел лишь крепче обхватывала грудь («мое!!!»), зарывалась в нее, но одним глазком, сердито, с торжествующим любопытством следила за окружающими. Два года ведь уже было…

Ну а потом легче стало. Девочка славненькой росла, некапризной, улыбчивой. «Мамин хвостик», – говорили про нее взрослые. Иногда солнышком называли, но чаще всего по имени – Ангелочком. К самостоятельности быстро приучилась, в садик «Ласковый Миша» (его во дворе их дома к Олимпиаде построили) уже одна ходила. С семи лет и за хлебом в магазин носилась, и супчик себе разогреть могла.

Вера со временем успокоилась, даже строгой стала. Дочку воспитывала без поцелуйчиков, «ми-ми-ми» и прочих «соплей в шоколаде». Но была в их отношениях особенность, даже странность одна, которая не давала Вере покоя, пугала и мучала. Стоило им ненадолго расстаться, тут же какая-нибудь дребедень приключалась… Сначала Вера сомневалась: мало ли что в жизни бывает, может случайность? Но вскоре забеспокоилась: неприятности, одна за другой, следовали с настораживающей закономерностью. Ну, например, едет девочка со своей садиковской группой на дачу. Кстати, в их северном городке считалось престижным отправить ребенка месячишка на два на юг для оздоровления. Возвращается Ангелочек – голова в грязных бинтах.

– Ох, ах! – Произносят воспитатели, подавая мамаше из вагона забинтованное дитя. – У девочки лимфы на шейке воспалились, операцию ей сделали. Мы и сообщить Вам об этом не успели, да и зачем расстраивать.

У Веры тогда дар речи пропал и в тот же день сосуды в глазах полопались…

Когда Ангела рядом не было, она какая-то бледная, рассеянная ходила. Незащищенная. То деньги потеряет, то документы, однажды чуть под машину не попала. Если вместе – все у них ладушки, можно даже сказать – в ажуре.