Никто не виноват

– Ну, он хотя бы тебе на что-нибудь намекал?

– Марина!

– Слушай, а может, он гей? Знаешь, сколько сейчас красивых мужиков-гомосексуалистов?

– Он нормальный, и давай не будем его больше обсуждать! – Она покраснела от возмущения, удивляясь бесцеремонности подруги.

– Да ладно, как скажешь! Только вот скажи мне, моя дорогая, зачем тебе от природы такие подарки даны, а? У тебя красивая внешность, ты не лишена обаяния, ты сексуальная, наконец! И что? Когда мы наконец услышим твои романтические истории? Порадуй подруг, имей совесть!

– Господи! Марина! Ты о чем-нибудь другом думать можешь, кроме того, о чем сейчас сказала? – Элла рассмеялась.

– Ладно, пока! Я перезвоню тебе!

– Пока! – Элла убрала мобильник в сумочку. – Коллеги! Всего доброго и до свидания!

– До свидания, Элеонора Николаевна! Волнуетесь перед завтрашним днем?

– Да! Волнуюсь и переживаю за своих! – Элеонора остановилась и с тревогой посмотрела на старших коллег, ожидая их сочувствия.

– Не волнуйтесь! Это только первые годы такое острое восприятие. Пройдет время, и любые экзамены станут для вас привычным и обыденным делом. Вся наша работа – это унылая рутина, и все об этом знают! Да-да! Поверьте мне, милая Элеонора Николаевна!

– Это неправда! Я так не считаю. Наша работа творческая и интересная.

– Это вы сейчас, Элеонора Николаевна, так считаете, по молодости лет. Пройдет максимум пять лет, и ваше отношение к работе кардинально поменяется.

– Вера Сергеевна, если вам так не нравится ваша работа, почему вы не уходите из школы?

– А куда уходить? Я двадцать пять лет отдала школе! Не в гувернантки же мне подаваться! Да и кто меня туда возьмет в таком-то возрасте? Так что вы сейчас задумайтесь и, пока не поздно, получите второе высшее образование. Так, на всякий случай!

– Мне кажется, вам нужно сменить мотивацию. Если вы не можете делать то, что вам нравится, то пусть вам нравится то, что вы делаете.

– В каком смысле?

– В прямом! Психоневропатолог не может изменить мир для своего больного пациента, он пытается изменить его отношение к этому миру, чтобы тому легче было жить. Так понятно?

– Элеонора Николаевна! Вы работаете два года и считаете себя вправе давать мне, педагогу с таким стажем, подобные советы?

– Вера Сергеевна! Я не хотела вас обидеть, извините! Я всего лишь хотела вас успокоить, не более того, – примирительно сказала Элла, ставя классный журнал в нужную ячейку. – Вам нужно сменить установку. Человеческая психика так устроена, что наши ощущения и сознание загружаются по системе саморегуляции, то есть тем, что имеем, тем и загружаем. Всегда для наших ощущений, для эмоций требуется большое количество пищи, или информации. Меняется восприятие, и вместе с ним перестраивается сознание. Ваша работа

не меняется. Объективно ваша работа и в количественном выражении не меняется, а субъективно меняется. Потому что сменилась установка и сменилось отношение к работе. Она стала значимой, важной и нужной для всех.

– Элеонора Николаевна! Вам нужно учиться! Из вас должен получиться хороший психоаналитик.

– Спасибо, я подумаю над этим!

– Вера Сергеевна! Не настраивайте нашего молодого педагога против нашей профессии. У нас, Элеонора Николаевна, сердце всегда должно быть молодым, сколько бы лет нам ни было. И всю жизнь теперь нам с вами придется сеять разумное, доброе, вечное.

– Я к этому еще с института готова. До свидания, Анна Павловна! Вера Сергеевна! Всего хорошего!

Элла приехала домой и оказалась в пустой квартире. Мамы еще дома не было. Она задерживается. Есть совсем не хотелось. Она встала у окна и посмотрела вниз на проспект. Непрерывный поток машин, люди, спешащие по своим делам, и никому до нее нет никакого дела, – и от этого стало грустно и одиноко. Сначала пришла в голову мысль позвонить Марине, но вдруг подумала, что не сможет говорить с ней ни о чем. Потому что говорить Элла хочет только о Майкле, а о нем говорить с ней нельзя. Нельзя, потому что совсем не хочется! То, что она чувствует в отношении этого красивого молодого американца, – нечто особенное. И все вопросы подруги вроде того: «Вы с ним целовались?», «Он на что-то тебе намекал?», «Он не гомосексуалист?» – просто грубы и бестактны. Она не хотела обсуждать Майкла ни с кем, тем более на таком примитивном уровне. Элла не хотела признаться даже себе в том, что ждет звонка своего американского знакомого. Очень ждет, а он до сих пор не позвонил. Наверное, он просто забыл о ее существовании. Может, позвонить ему самой? Просто позвонить и предложить показать вечерний город. А что? Он же дал ей номер своего мобильного телефона.

Ну и как это будет выглядеть? Как будто она ждет не дождется встречи, утерпеть не смогла и сама позвонила. Как будто ей эта встреча нужна больше, чем Майклу. Как будто она влюбилась… И ничего она не влюбилась, просто знакомство с ним будоражит ее воображение, заставляет ее волноваться, переживать, как заставляют волноваться и переживать любые новые ситуации и ощущения. Опять вру, даже себе! Конечно, он волнует меня совсем не так, как волнуют новые ситуации. Он меня волнует как привлекательный мужчина. Просто я хочу его. Он не такой, как все. Он особенный. А если он уедет и она больше никогда его не увидит, и все из-за своей глупой гордости и светских условностей? Подруги уже кто замужем, кто живет гражданским браком, а она еще ни с кем не заводила серьезных отношений. Ждала своего единственного и неповторимого, ждала, ждала… А когда он появился, то начала придумывать какие-то отговорки… Я не хочу потерять его! Господи, что я говорю? Ведь совершенно очевидно, что невозможно потерять то, чего не имеешь. Смешно дожить до такого возраста и ни с кем не…

Она спорила сама с собой, приводила аргументы за и против того, чтобы позвонить Майклу Стентону.

Майкл сидел в это время за своим рабочим столом и ничего не знал о мучительных раздумьях и душевных терзаниях своей синеглазой знакомой. Он наметил себе на сегодня определенный объем работы, который необходимо было сделать. Для решения той проблемы, которая стояла перед компанией, куда его пригласили для консультации, необходимо было проделать фантастически большой объем работы. Он хорошо умел работать с большим количеством информации. У него от природы был математический склад ума и хорошие аналитические способности, кроме этого, у него были глубокие знания западных и российских стандартов финансовой отчетности. Более того, получив блестящее образование в Оксфорде и пройдя стажировку в крупном банке по работе с ценными бумагами, он получил в результате этого солидный опыт и к двадцати девяти годам превратился в талантливого аналитика, успешно работающего в крупнейшей финансовой корпорации. Его считали серьезным специалистом в этой области, одним из лучших, но для этого он приложил немало своих сил, да и его природные способности

не подкачали. Талант финансового аналитика служил на пользу не только финансовой структуре, в которой работал Майкл Стентон, но и ему самому. Он делал вложения, покупал ценные бумаги, сбрасывал, снова покупал и снова продавал, и его личный капитал рос и умножался в разы. В Россию его пригласили не только для того, чтобы на основании анализа финансовой деятельности сделать вывод об эффективности работы компании. Он должен был представить аналитический отчет о проделанной им работе заинтересованным лицам. Ему необходимо было также представить им в результате исследования этих показателей прогноз об их изменении и сделать вывод о том, стоит ли вкладывать деньги в конкретно выбранную компанию. Цена ошибки в этой области очень высока, и неправильный расчет может грозить компании-заказчику крупными финансовыми потерями. Внезапная трель мобильного телефона заставила его вздрогнуть от неожиданности. Он ответил почти сразу, после второго звонка:

– Слушаю!

Элла растерялась от звука английской речи и почти прошептала:

– Привет, Майкл!

– Нора! – Его голос неожиданно потеплел и приобрел бархатные нотки. – Как хорошо, что ты позвонила. Я еще работаю, я думал о тебе, я скучал и собирался позвонить… – выпалив ей все на одном дыхании, он сам растерялся от внезапно захлестнувших его эмоций, которые и спровоцировали его на такую неожиданную даже для него самого откровенность. Это было совершенно для него не свойственно – изображать такую радость от звонка незнакомой девушки. Обычно девушки сами всегда его добивались и ждали его внимания. Но сейчас ситуация изменилась, и теперь он жаждал любого проявления ее внимания. Это ему всю ночь снились ее синие глаза.

«О боже! Он сказал мне „ты“!» – Ее душа ликовала.

– Майкл, я хотела тебе предложить посмотреть на Невский проспект вечером, но если ты занят или у тебя другие планы, то… – Она замолчала ненадолго.

– Нора, я совсем не против прогулки, просто я пока занят, и если…– Он не успел договорить фразу.

– Извини, я тебя отвлекаю, ты занят, а эта прогулка совсем не вовремя… нет, это была плохая идея… Извини, Майкл!

– Так, ты почему перебиваешь, не дослушав собеседника, не давая ему возможности высказать свою мысль до конца?

– Ну, извини!

– Я не успел тебе сказать, что освобожусь через час-полтора и тогда мы сможем с тобой полюбоваться вечерним проспектом. Договорились? Нора! – Он рассмеялся.

– Договорились, – тихо ответила она. – Мне за тобой заехать?

– Нет! Я сегодня на машине. Я сам за тобой заеду. На Садовую?

– Да. Пока, Майкл!

– Пока! Я позвоню тебе, когда подъеду.

Глава 2

Нора нажала кнопку «отбой» и прижала ладони к горевшим щекам. «Ну вот, и ничего страшного не случилось. Он не подумал, что я ему навязываюсь. Он не старался отделаться от меня. Он сказал даже, что скучал, и, по-моему, он был рад». Она начала перебирать свои вещи, лихорадочно раздумывая, что бы ей надеть. Выбор пал на черные брюки, свою любимую, красивую блузку карамельного цвета и легкий пиджак. Она быстро приняла душ, оделась и села на диван. Когда ждешь, то время, как нарочно, тянется медленно, оно словно совсем остановилось. Стрелки, казалось, не собираются двигаться вообще. Наконец-то он позвонил, и Элла крикнула на ходу:

– Мам, я решила поехать к себе, мне оттуда ближе до работы.

– Элечка, осталась бы пока.

– Ма-ам!