Морская Душа

Он замолчал, и в его глазах, обычно таких скрытных, мелькнула та самая искра – азарт охотника, вступающего в поединок с неизвестностью.

– Ладно. Завтра. На утреннем отливе. Но на моих условиях. Малейший признак непогоды, один намёк на то, что море не в духе – сразу назад. Без споров.

Утром они были уже на ногах. «Ласточка» легко скользнула по свинцовой воде, оставляя за собой расходящийся шлейф. Габриэль стоял у штурвала, молчаливый и сосредоточенный, как сама стихия.

Они обогнули южный мыс, и вода мгновенно изменила характер – стала беспокойной, покрылась мелкими, хаотичными водоворотами.

– Держись крепче! – крикнул Габриэль, уверенным движением гася рысканье штурвала. – Компас… смотрите. Стрелка компаса не просто дрожала – она совершала судорожные, беспомощные колебания, никак не находила севера.

– Словно она боится этого места, – прошептала Элоиза.

Они принялись за работу. Габриэль, напрягая мускулы, боролся с коварным течением, удерживая «Ласточку» на точке. Элоиза, стоя на коленях на мокрой от брызг палубе, сбрасывала лот и считала метры, её голос, срывающийся от ветра, выкрикивал цифры.

– Пятнадцать метров!

– Двенадцать!

– Десять!

– Снова пятнадцать!

Ничего. Ровное, ничем не примечательное дно. Элоиза чувствовала, как её энтузиазм начинает тонуть в ледяной воде разочарования. Они уже почти закончили галс, когда…

– Восемь! – её крик прозвучал неожиданно даже для неё самой.

– Восемь? Здесь не может быть восьми! – рявкнул Габриэль, резко развернувшись.

– Но лот показывает восемь! Ясно видно!

Они продолжили промер, двигаясь теперь как по струнке. Картина начала проступать с пугающей ясностью. Ровное дно, уходящее на сорок метров, внезапно упиралось в обширную, вытянутую подводную возвышенность, вершина которой поднималась до восьми метров от поверхности.

– Восемь метров вместо сорока! Это не песок. Это не риф. Это объект!

Она подняла взгляд, смахнув с лица мокрые волосы, и встретилась с глазами Габриэля. Он смотрел на нее не как на учёного или на помеху, а с тем же неверующим, ликующим огнем, что горел и в ней. И тогда это случилось – они оба улыбнулись. Широко, по-мальчишески, забыв на миг обо всём на свете.

«Ласточка» возвращалась к острову, но молчание на борту было уже иным – насыщенным, полным безмолвного диалога и общего, ещё не осознанного до конца открытия.

Вернувшись, Элоиза побрела к дому. Ноги подкашивались от усталости, но внутри что-то пело победный, ликующий гимн. Она поднялась по ступеням, мысленно уже представляя, как дополнит свои записи новыми данными. Дрожащая от усталости и возбуждения рука сама потянулась к двери.

Она вошла в прихожую, и взгляд её автоматически, по выработанному за недели ритуалу, скользнул вглубь коридора, к тяжелой, всегда запертой двери в башню.

И Элоиза замерла. Колени стали ватными, в ушах зазвенело.

Яркий солнечный луч, пробивавшийся из кухни, выхватывал из полумрака узкую, но отчётливую полоску пыльной темноты. Дверь была приоткрыта. Не настежь, всего на пару сантиметров.

Она помнила с абсолютной, выжженной в памяти ясностью: уходя утром, она, как всегда, специально дернула массивную ручку на себя, проверяя, и замок щёлкнул с привычным, тяжёлым и надёжным звуком. Этот ритуал стал для неё таким же естественным, как запирание входной двери на ночь. Она была уверена. Абсолютно.

Значит, у кого-то есть второй ключ. Или он вошел иным путем, пока они были в море.

Первая нить была найдена там, в океане. Но вторая, зловещая и безмолвная, ждала её здесь. Ледяной ужас, который она чувствовала в первые дни, накрыл её с новой, удвоенной силой. Но на сей раз сквозь страх пробивалось не отчаяние, а холодная, острая, как лезвие ножа, ярость.

Она вошла в дом, плотно прикрыв за собой входную дверь.

ГЛАВА 10. НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ

Элоиза застыла в дверном проёме, её пальцы впились в холодный металл ключа-уточки. Тишина в доме была звенящей, но теперь в ней слышался новый, чужой оттенок – угроза. Она медленно закрыла входную дверь, щёлкнув тяжёлым засовом. Мысленно она уже составляла план: взять нож, проверить башню, найти следы.

Она действовала тихо, как хищница на своей территории. Сначала подошла к столу, где лежал нож Габриэля. Холодная рукоять легла в ладонь, придавая уверенности. Затем, прижавшись спиной к стене, она двинулась к низкой, окованной железом двери в башню.

Дверь была приоткрыта. Не настежь, всего на пару сантиметров. Полоска темноты за ней казалась зияющей раной. Она помнила с абсолютной ясностью: уходя утром, она дернула ручку на себя, замок щёлкнул. Кто-то был здесь.

Сердце колотилось где-то в горле, но страх уже переплавлялся в холодную, острую ярость. Это был её дом. Её крепость. И кто-то посмел нарушить его границы.

Она толкнула дверь плечом. Дерево со скрипом поддалось. Запах ударил в нос – не просто сырость и старый керосин, а что-то новое. Лёгкий, едва уловимый шлейф дорогого одеколона. Тот самый, что витал вокруг графа де Вильнёва.

Элоиза зажгла аварийный фонарь. Луч света, дрожащий и неровный, прорезал мрак винтовой лестницы. Она стала подниматься, прислушиваясь к каждому скрипу ступеней под ногами.

На первом ярусе башни, где хранились запасные части и инструменты, царил хаос. Ящики были выдвинуты, их содержимое – старые верёвки, куски промасленной ветоши, ржавые инструменты – валялось на полу. Кто-то искал. Но что?

Она опустилась на колени, проводя лучом по полу. Среди хлама её внимание привлекло нечто – маленькая, темно-синяя пуговица из полированного камня, закатившаяся в угол под ящиком. Не костяная и не деревянная, как носили местные. И не перламутровая. Она была слишком правильной формы, с четырьмя аккуратными отверстиями для нити. Она почти не заметила её, приняв за обычный мусор, но что-то заставило присмотреться. Элоиза осторожно подняла пуговицу. Она была холодной и гладкой на ощупь. Никаких монограмм, но само её качество и непривычный цвет говорили о многом. Какая-то чужая, городская одежда зацепилась здесь.

Он или его люди были здесь. Но зачем? Что они могли искать в этой куче старьё?

Мысль ударила, как молния. Дневники. Но они спрятаны. А вот инструменты… Карты, приборы для замера глубин… Всё, что могло помочь в самостоятельных поисках «Ла Сирены». Они искали не только записи, но и средства, чтобы обойтись без неё.

Она поднялась выше, в фонарную комнату. Здесь всё было на своих местах. Огромная линза Френеля спала под чехлом, механизм замер в ожидании ночи. Но её взгляд сразу же выхватил неладное. На пыльном столе у контрольного механизма лежал аккуратно сложенный листок бумаги. Чужой.

Она развернула его. Чёткий, безличный почерк, чернила уже подсохли.

«Мадемуазель Леруа. Ваше упрямство достойно восхищения. Но время иллюзий закончилось. Мы знаем, что вы нашли. И мы знаем, что он вам помогал. «Ласточка» – удобный транспорт, но хрупкий. Убедительно прошу: подумайте о том, что действительно ценно. До завтра. – В.».

Угроза. Прямая и недвусмысленная. Они знали про Габриэля. Значит, следили. Возможно, всё это время.

Мороз прошелся под кожей, хотя в комнате от работающего механизма было душно. Она скомкала записку и сунула в карман вместе с пуговицей. Нужно было действовать. Сейчас.

Она спустилась вниз, к потайному отсеку в полу. Дневники, слиток – всё было на месте. Но теперь этого убежища было недостаточно. Нужно было предупредить Габриэля.

Она вышла на улицу, к краю обрыва, откуда был виден причал и подходы к острову. Море лежало спокойное, серебристое в утреннем свете. И на востоке, на самой линии горизонта, всё так же висел тёмный, неподвижный силуэт. «Калипсо». Наблюдатель.

Именно в этот момент со стороны моря донёсся знакомый рокот мотора. «Ласточка» шла к острову, нарушая все графики. Габриэль.

Она побежала вниз по тропе, не чувствуя под собой ног. Катер уже причаливал, когда она выскочила на пристань.

Габриэль стоял на палубе, сбрасывая канат. Его лицо было напряжённым, взгляд – острым.

– Что случилось? – крикнул он, ещё не сойдя на берег. Соскочил на причал и крепко взял её за плечи. – Я видел, ты на вышке. Сигнала не было, но… почуял неладное.

– Они были здесь, – выдохнула Элоиза. – В башне. Взломали дверь. Искали что-то. Оставили записку. – Она протянула ему смятый листок, а потом показала пуговицу. – И это нашла. Закатилась под ящик.

Габриэль быстро пробежал глазами текст. Лицо его окаменело. Взял каменную пуговицу, покрутил в пальцах, поднес к свету. В глазах вспыхнул знакомый холодный огонь.

– Камень… Лазурит или что-то похожее. Не местное, – сказал он хрипло. – Такие пуговицы на ливреях носят. У Вильнёва слуги в такой форме ходят на «Калипсо», я видел. Значит, не наёмник со стороны. Свой человек. Но оставлять такие следы… либо спешил, либо хотел, чтобы мы нашли. – Он сунул пуговицу в карман. – Ты ничего не тронула? Не пыталась убрать следы?

– Нет. Всё оставила как есть. Думала, ты сможешь понять по ним больше.

Он коротко кивнул, одобрительно.

– Правильно. Пойдём, посмотрим.

Они поднялись в башню. Габриэль осмотрел взломанную дверь, потом беспорядок на первом ярусе. Его взгляд, опытный и цепкий, заметил то, что ускользнуло от Элоизы: на одном из выдвинутых ящиков, в слое пыли, отпечатался чёткий след от подошвы – не рыбацкого сапога, а лёгкой, городской обуви с узким носком и рельефным протектором.

– Не местный, – тихо констатировал он. – И не моряк. След свежий. Работал один, быстро. Искал… что-то конкретное. Инструменты для промера? Старые лоции? Хозяин торопил, хотел понять, как далеко мы продвинулись.

Затем они поднялись в фонарную комнату. Габриэль долго изучал оставленную записку, потом подошёл к окну, с которого открывался вид на «Калипсо».

– Они не станут ждать до завтра, – сказал он, не оборачиваясь. – Это игра. Они хотят, чтобы мы запаниковали, сделали ошибку. Или… чтобы мы пошли на дно, пока они следят. Угроза «Ласточке» – это способ держать нас на крючке.

– Что будем делать? – спросила Элоиза. В её голосе уже не было паники, лишь холодная решимость.

Габриэль повернулся. Их взгляды встретились – и в этом мгновении исчезли все недоговорённости, все сомнения. Они стояли по одну сторону баррикады.

– Сначала – спрячем всё, что может быть уликой или ключом, ещё надёжнее. Не только дневники. Инструменты, карты, всё. – Он сделал паузу. – А потом… Потом мы сделаем вид, что поддались. Что мы напуганы. И выманим их на чистую воду.

– Как?

– Они хотят, чтобы мы искали «Ла Сирену». Значит, мы дадим им то, что они хотят. Но на наших условиях. – В его глазах мелькнула опасная искра.

– Мы знаем эти воды. Они – нет. Это наше преимущество.

Они спустились в дом и принялись за работу. Действовали молча, слаженно, как команда. Настоящие дневники и слиток были перепрятаны в новое место – внутри самого механизма маяка, в потайной полости для инструментов, куда не добраться без полной разборки узла. Остальные ценные бумаги и инструменты упаковали в водонепроницаемый мешок, чтобы в случае крайней опасности можно было затопить его в колодце или спустить в море.

Работая, Элоиза чувствовала, как между ними возникает новая, прочная связь. Это уже не было просто вынужденным союзом или робким влечением. Это было партнёрство, рождённое в огне общей угрозы.

Когда всё было готово, они вышли на плато. Солнце уже стояло высоко, океан сиял безмятежной голубизной. И на востоке, как незаживающая рана, всё так же висел белый силуэт «Калипсо».

Габриэль положил руку на плечо Элоизы. Тяжёлая, тёплая ладонь.

– Они придут снова. Но теперь мы готовы. И мы – вместе.

Элоиза кивнула, не отрывая взгляда от горизонта. Страх не исчез. Но теперь его перекрывало нечто большее – ясность цели и странное, леденящее спокойствие перед битвой. Затишье кончилось. Буря начиналась.

ГЛАВА 11. ЛЕТНИЙ ШТИЛЬ

Она проснулась с ощущением, которого не знала много недель – с чувством покоя. Он был тем более ценным, что пришёл после вчерашней ярости и страха. Острая боль утраты притупилась, уступив место тишине внутри. Соскользнув с кровати, она распахнула ставни.

Тёплый, солёный воздух, пахнущий вереском, ударил ей в лицо, и Элоиза улыбнулась. Океан лежал перед ней не свинцовой громадой, а бескрайним полем жидкого серебра, мерцающего в лучах восходящего солнца.

«Всего месяц назад…» – мысль пришла сама собой, и Элоиза не стала ее гнать, наблюдая за контрастом. Тогда каждый день был битвой. Не против стихии, а против собственного бессилия, против дрожи в коленях и слез, которые она прятала даже от самой себя. Тогда она была изгнанницей, сломленной предательством. Теперь… теперь ветер, соль и камень стали частью ее. Это была жизнь. Ее жизнь.

Она налила воды из глиняного кувшина – вода была прохладной, пахла камнем и дождём. Умываясь, она смотрела на свои руки. Те же пальцы, что дрожали от бессилия, не в силах удержать топор. Теперь они уверенно держали тяжёлое ведро, чувствовали каждую щепку, каждый узел на верёвке колодца. На ладонях загрубела кожа, проступили мозоли – немые свидетельства ее личной войны, которую она, наконец, начала выигрывать.

Подъём на башню маяка больше не был восхождением на эшафот. Каждая ступенька винтовой лестницы была знакомой, каждый выщербленный камень под ногами – почти родным.

Она вошла в фонарную комнату, где огромная линза Френеля спала, укрытая чехлом. Механизм был прохладным под пальцами, но послушным. Она проверяла его каждый день – смазка, чистота, натяжение цепей. Это был не просто ритуал выживания. Это был долг. И впервые за долгие месяцы тяжесть этого долга сменилась спокойной уверенностью в том, что она на своем месте.

После утреннего обхода она спустилась вниз, на кухню. Движения её были точными и экономными – отточенными неделями практики. Она разожгла примус – с третьей спички, что было уже значительным прогрессом – и поставила на него котелок с водой. Пока вода закипала, она достала одну из тетрадей дяди Жана и развернула её на столе, прижав углы пробиркой и зажимом для образцов.

Страницы испещряли не только шифрованные записи, но и изумительные зарисовки – медузы с кружевными щупальцами, косяки рыб, схематичные изображения течений. Её научный ум, так долго пребывавший в спячке, теперь работал с прежней жадностью. Она сравнивала заметки дяди со своими собственными наблюдениями, сверяла данные о температуре воды, о силе течений, о странном поведении стрелки компаса у южного мыса.