Тайна живых элементов. История о тех, кто строит мир атом за атомом

Глава 1. Формула перехода

Макс Петров ненавидел химию с такой первобытной, животной силой, что это ненависть буквально жила в его теле отдельной жизнью. Не просто не любил – именно ненавидел каждой клеточкой, каждым нервным окончанием, всей своей шестнадцатилетней душой, которая корчилась и билась при одном только упоминании этого проклятого предмета.

Стоило Марине Викторовне, их полуседой учительнице с вечно усталыми глазами, взяться за мел и повернуться к доске – и все, приехали. Макс чувствовал, как что-то холодное и липкое поднимается из глубины живота, будто кто-то невидимый завязывал там тугие узлы из его собственных кишок. Руки становились влажными, на лбу выступал пот, а в висках начинало пульсировать предчувствие очередной пытки.

– Сегодня изучаем окислительно-восстановительные реакции, – монотонно произносила Марина Викторовна, и эти слова для Макса звучали как приговор.

А этот запах из лаборатории… Господи Иисусе, этот запах! Противная, въедливая смесь тухлых яиц, больничной марли, пропитанной формалином, и чего-то кислого, едкого, что въедалось в слизистые и заставляло глаза слезиться. Макс зажимал нос рукавом, но запах, казалось, проникал прямо через поры кожи, оседал на языке металлическим привкусом. Тошнило просто по-зверски – так, что приходилось сжимать зубы и думать о чем угодно, только не о том, что происходило в этих проклятых пробирках.

Он мечтал о том дне, когда закончит школу и больше никогда, ни при каких обстоятельствах не столкнется с химией. Никаких формул, никаких уравнений, никаких элементов с их дурацкими символами. Свобода!

А потом дед умер.

Вот так – раз, и нет человека. Утром еще был, шутил за завтраком, что электроны, мол, как подростки – все время норовят сбежать из дома. А через несколько часов соседка тетя Клава звонит в дверь, вся в слезах: "Максик, беда…"

Инфаркт, сказали врачи. Обширный. Даже накануне дедушка Николай Иванович не жаловался ни на что, наоборот – был в ударе, травил анекдоты про протоны и нейтроны, смеялся собственным шуткам так заразительно, что Макс, сам того не замечая, начинал улыбаться. "А знаешь, Максик, – говорил дед, подмигивая, – протон и нейтрон встречаются в баре…"И дальше следовала очередная химическая байка, которую Макс выслушивал с натянутой улыбкой, думая о своем.

А утром дед лежал в своей постели, спокойный и неподвижный, словно просто крепко спал. Только не дышал.

На похоронах собрался весь город – его бывшие ученики, коллеги-учителя, даже те, кто давно на пенсии. Все говорили одно и то же: "Замечательный был человек", "Таких учителей больше не делают", "Он мог зажечь любовь к химии в самом безнадежном двоечнике". Макс стоял у гроба в черном костюме, который жал в плечах, и чувствовал себя ужасно виноватым. Все эти люди искренне скорбели, а он… он просто не понимал, о чем они говорят. Какая любовь к химии? Какой замечательный учитель? Для Макса дед был просто дедом – добрым, но чудаковатым стариком, который почему-то всю жизнь посвятил самому скучному предмету на свете.

Макс честно думал просто все дедово добро спихнуть – и дело с концом. Продать квартиру, избавиться от этих бесконечных книг по химии, от пыльных приборов, от всего, что напоминало о дедовой странной страсти. Дед всю жизнь проработал учителем химии. Пятьдесят лет! Представляете? Полвека мучить детей этими H₂SO₄ и прочей абракадаброй, полвека рассказывать об атомах и молекулах так, словно это самые интересные вещи на свете.

В дедовой квартире было душно и пахло старыми книгами. Повсюду стояли стеллажи, заставленные учебниками, справочниками, научными журналами. На стенах висели портреты великих химиков – Менделеев с его проницательным взглядом, Лавуазье в парике XVIII века, какие-то другие бородатые мужчины в очках. Все они смотрели на Макса с упреком, словно знали о его планах превратить их храм науки в обычную жилплощадь.

Мама, конечно, заставила спуститься в подвал – в дедову домашнюю лабораторию. "Ну посмотри, – говорила она, вытирая слезы краем платка, – может, что стоящее найдется. Оборудование-то недешевое было".

Осенний дождь по крыше барабанил унылую дробь, настроение было паршивое. За окном ноябрьские сумерки наползали на город, и голые ветви тополей скребли по стеклу, как костлявые пальцы. Макс включил тусклую лампочку и огляделся.

Подвал был похож на пещеру Алладина, только вместо сокровищ здесь лежали сокровища другого рода – те, что дед собирал десятилетиями. Стеклянные колбы всех размеров и форм, от крошечных пробирок до внушительных реторт. Приборы непонятного назначения – какие-то трубки, спирали, горелки. Банки с реактивами, этикетки на которых были написаны дедовым аккуратным почерком. "Медный купорос", "Серная кислота", "Перманганат калия"… Названия звучали как заклинания на мертвом языке.

Макс брезгливо перебирал это хозяйство, когда его взгляд упал на старый письменный стол в углу. Массивный, дубовый, весь исцарапанный и покрытый пятнами от химических реактивов. На столе лежали стопки тетрадей с записями экспериментов, калькулятор допотопных времен и… дневник.

Потрепанный, в кожаном переплете цвета старого коньяка. Кожа была мягкой, теплой на ощупь, словно живой. Макс взял дневник в руки и почувствовал странное покалывание в пальцах. Наверное, от пыли.

Он открыл дневник наугад. Дедов почерк – знакомый, размашистый, но в последние годы ставший более дрожащим. Страница за страницей – записи о экспериментах, размышления о природе химических связей, какие-то личные заметки. "Сегодня Максик опять скривился, когда я заговорил о валентности. Как же объяснить ему, что химия – это не мучение, а музыка? Каждый элемент поет свою песню, а вместе они создают симфонию мироздания…"

Макс поморщился. Даже в дневнике дед не мог обойтись без этих романтических глупостей.

Он перелистал к концу. Последняя запись была сделана буквально за день до смерти. Дата – 15 ноября. Дед умер шестнадцатого утром. Почерк здесь был особенно неровным, дрожащим, словно рука еле держала ручку. Чернила кое-где размазались – то ли от влажности, то ли… от слез?

*"Максик, если ты читаешь это… Как же начать? Я всю жизнь хранил один секрет. Периодическая долина существует. По-настоящему. Не в переносном смысле, не как метафора – она реальна, как этот дом, как твои руки, держащие дневник. И теперь… теперь тебе придётся стать хранителем. Они ждут. Элементы ждут. Я чувствую, как время уходит, и должен передать это знание, эту ответственность. Произнеси формулу на последней странице, но помни – пути назад уже не будет. Ты увидишь то, что видел только я, поймешь то, что понимал только я. Менделеев был прав насчёт периодичности, но он даже не представлял, что каждый цикл…"*

Здесь почерк обрывался резко, словно перо выпало из ослабевших пальцев. На бумаге была небольшая клякса – последняя точка в дедовой жизни.

Макс сидел в полутьме подвала, держа дневник, и чувствовал, как по спине пробегают мурашки. "Совсем крыша поехала к концу", – пробормотал он, пытаясь отогнать наползающее беспокойство. Старческий маразм, вот и все. Дед в последние годы стал странным – разговаривал сам с собой, иногда обращался к пустому воздуху, словно там кто-то стоял.

Но почему-то Макс не смог закрыть дневник. Что-то удерживало его, заставляло перелистнуть к самому концу. Может быть, это было любопытство, а может – предчувствие чего-то важного, чего-то судьбоносного. Руки дрожали, когда он добрался до последней страницы.

На ней была написана какая-то белиберда из символов и цифр. Формула, если это вообще можно было назвать формулой. Странные сочетания букв и индексов, которые не подчинялись никакой логике, знакомой со школьных уроков: Ti(C₅H₅)₂Cl₂ + Al₂(C₂H₅)₆ + H₂O… и дальше шло что-то совсем невообразимое, символы, которых Макс никогда не видел в таблице Менделеева.

Под формулой дрожащим почерком была приписка: "Максик, прости меня. Я должен был подготовить тебя постепенно, но времени не осталось. Произнеси это вслух, и ты все поймешь. Они объяснят лучше меня. Твой дед, который очень тебя любил."

Макс хмыкнул, пытаясь скрыть подступившие к горлу слезы. Даже умирая, дед думал о своей химии. Наверное, это была его последняя попытка заинтересовать внука наукой всей своей жизни. Трогательно и безнадежно одновременно.

В подвале стояла мертвая тишина. Только дождь продолжал барабанить по крыше, и где-то в углу капала вода – наверное, протекала труба. Лампочка под потолком покачивалась от сквозняка, отбрасывая пляшущие тени на стены. На полках стеклянные колбы поблескивали, как глаза в темноте.

Макс почувствовал себя глупо. Шестнадцатилетний парень, сидящий в сыром подвале и собирающийся произносить вслух химическую абракадабру, которую написал умирающий старик. Но что-то внутри подталкивало его, шептало: "А что если? А что если дед не бредил? А что если…"

– Ладно, – тихо сказал Макс в пустоту. – Дедуль, это для тебя.

И, не особо думая о произношении, медленно, по складам прочитал формулу вслух. Звуки получались странными, почти мистическими. Некоторые символы он не знал, как читать, и просто произносил так, как казалось правильным.

Сначала ничего не происходило. Макс почувствовал разочарование и облегчение одновременно. Ну конечно, чего он ждал? Волшебства? Чуда?

А потом мир начал… таять.

Глава 2. Долина живых элементов

Стены старинной лаборатории начали растворяться в молочно-белом тумане, словно кто-то невидимый размывал реальность гигантской кистью. Плотные каменные стены, которые десятилетиями хранили дедовы секреты, становились все более прозрачными, пока не исчезли совсем. Под ногами холодный каменный пол превратился во что-то упругое и мягкое, как самый лучший батут в мире.

Макс почувствовал, как его тело стало невесомым. В воздухе повисли странные ароматы – терпкий запах озона после грозы смешивался с чем-то еще… незнакомым, но удивительно притягательным. Вроде как цветами пахло, только не теми, что растут на Земле. Эти запахи были чище, ярче, будто каждый аромат светился изнутри собственным светом.

– Ну и ну! – поразился Макс, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле.

Туман медленно рассеивался, открывая невозможную картину. Он стоял на вершине пологого холма, покрытого изумрудной травой, которая переливалась под лучами какого-то особенного солнца. Воздух здесь был кристально чистым, каждый вдох отдавался в легких прохладой и свежестью. А внизу, в долине, простиралось нечто совершенно фантастическое.

– Это точно сон, – пробормотал Макс себе под нос, ущипнув себя за руку так сильно, что аж слезы выступили. – Определённо сон после стресса от дедушкиной смерти. Галлюцинации какие-то…

Но ущипывание отозвалось настоящей, живой болью в пальцах, а перед ним по-прежнему расстилалась совершенно невозможная долина. Это была гигантская таблица Менделеева, но не мертвая схема из школьного учебника, а живой, дышащий мир. Там, где должна была быть клетка водорода, стояла крошечная хибарка с покосившейся крышей, из трубы которой постоянно валил белый пар, поднимаясь к небу веселыми завитками. Дом гелия представлял собой прозрачную сферу, которая парила в воздухе метрах в трех от земли и переливалась всеми цветами радуги, как мыльный пузырь исполинских размеров.

– Новенький! – радостный, звонкий голосок заставил Макса подпрыгнуть на месте, как ужаленного.

Рядом с ним буквально из воздуха материализовался мальчишка лет двенадцати. У него были удивительные серебристые волосы, которые словно светились изнутри, и глаза невероятного цвета – как морская волна в солнечный день. На ярко-синей футболке красовалась белая единица, четкая и гордая. От парнишки исходило легкое шипение, как от только что открытой газировки.

– Я Водород! – представился он с таким энтузиазмом, что даже подпрыгнул на месте. – Самый первый, самый простой, самый веселый! А ты наверняка новый хранитель!

Паренек говорил так быстро, что слова словно выстреливали из него, как пузырьки из лимонада:

– Дед Николаич про тебя рассказывал! Говорил, что ты особенный, только пока сам не знаешь об этом. А еще говорил, что ты химию терпеть не можешь, но это ничего, мы тебя переубедим! Правда, переубедим? У нас тут столько интересного происходит каждый день! Вчера только Натрий с Калием такой салют устроили…

– Погоди-погоди! – Макс замахал руками, чувствуя, как голова идет кругом от потока информации. – Ты что, настоящий? То есть, ты правда водород? Тот самый, из таблицы?

Мальчишка обиженно надулся, и от этого стал выглядеть еще младше:

– А я на что похож? На резинового? Потрогай, если не веришь!

Не дожидаясь ответа, Водород схватил Макса за руку своими прохладными пальцами. По коже тут же разбежались тысячи крошечных иголочек – не больно, скорее щекотно и очень странно. Словно по рукам бегали электрические разряды размером с булавочную головку.

– Чувствуешь? – гордо спросил Водород. – Это мои электроны с твоими знакомятся! Только осторожно с огнем рядом со мной, а то как бабахнет! Помнишь, что с дирижаблем "Гинденбург"случилось? То-то же!

Макс попытался отдернуть руку, но не смог – не потому что Водород держал крепко, а потому что прикосновение было каким-то завораживающим. Он чувствовал жизнь в этих маленьких пальцах, настоящую, пульсирующую жизнь.

– Водород, не пугай мальчика в первый же день, – раздался строгий, но не злой голос.

К ним подходила девочка-подросток лет пятнадцати-шестнадцати. Шла она уверенно, по-деловому, держа спину прямо, как офицер на параде. Темные волосы были аккуратно заплетены в тугую косу, а серые глаза смотрели серьезно и оценивающе. На белом свитере четко выделялись символы "Ca"и число "20".

– Кальций, – представилась она, протягивая руку для рукопожатия. – Но все зовут меня Кальцина. Официально исполняю обязанности…

Она на секунду закатила глаза к небу, словно вспоминая что-то очень скучное:

– …заместителя хранителя по вопросам образования и безопасности. Короче говоря, я здесь отвечаю за порядок. И за то, чтобы новички вроде тебя не наделали глупостей в первый же час.

Ее рукопожатие было крепким и уверенным, как у взрослого человека. От Кальцины исходило удивительное ощущение надежности – словно рядом с ней можно было чувствовать себя в безопасности даже в самой странной ситуации.

– Макс, – пробормотал он, все еще пытаясь осознать происходящее. – Слушай, а ты тоже… элемент? Настоящий?

Кальцина кивнула с деловым видом:

– Металл, щелочноземельный. Двадцатый элемент таблицы. Отвечаю за кости, мышцы, нервную систему в живых организмах. А в долине – курирую порядок и обучение новичков. Работы хватает, поверь.

– Кальцина – наша самая лучшая! – восторженно подпрыгнул Водород. – Она все знает! Может объяснить даже самые сверхсложные реакции! И вообще без нее наша долина развалилась бы!

– Ладно, хватит! – покраснела девочка до корней волос, но в глазах промелькнула довольная искорка. – Кто-то же должен следить, чтобы вы, балбесы, своими экспериментами полдолины в кратер не превратили. Особенно когда Натрий с Калием начинают свои представления устраивать…

Макс медленно огляделся вокруг, и дыхание перехватило от невероятности открывшегося зрелища. Долина действительно жила своей особенной жизнью. Где-то в районе переходных металлов разливалось многоголосое пение – это элементы меняли степени окисления, окрашиваясь при этом в самые фантастические цвета: от нежно-розового до глубокого фиолетового. В дальнем углу благородные газы мягко светились неоновым светом, создавая атмосферу загадочности и торжественности одновременно.

– Как это вообще… возможно? – прошептал Макс, чувствуя, как мир, который он знал всю жизнь, трещит по швам и рушится.

Кальцина удивленно подняла брови:

– Твой дед не рассказывал? Совсем ничего? Это очень странно. Обычно знания передаются из поколения в поколение, от хранителя к хранителю…

– Дед пытался, – нахмурился Макс, чувствуя укол вины. Воспоминания нахлынули болезненной волной: дедушка за обеденным столом, объясняющий что-то с горящими глазами, а он, Макс, сидит с телефоном и делает вид, что слушает. – Но я думал, это все… ну, скучно до ужаса. Формулы какие-то противные, реакции непонятные. Мне казалось, это к реальной жизни никакого отношения не имеет.

Водород и Кальцина переглянулись, и в этом взгляде было что-то, что заставило Макса почувствовать себя крайне неловко.

– Не относится к жизни? – медленно переспросила Кальцина, и в ее голосе прозвучала такая тихая растерянность, что Максу стало не по себе.

Девочка смотрела на него с таким выражением лица, словно он только что заявил, что дышать совершенно необязательно, а есть вообще вредно.

– Макс, – начала она очень медленно, делая к нему шаг, – скажи мне, пожалуйста, чем ты дышишь?

– Ну… воздухом, конечно, – ответил Макс, почувствовав себя как на экзамене, к которому не готовился.

– Который состоит из…?

Макс замялся. Где-то в глубине памяти всплывали обрывки школьных уроков, голос Марины Викторовны: "Воздух – это смесь газов…"

– Из… из газов каких-то? – неуверенно предположил он.

– Азот, кислород, – мягко подсказал Водород, указывая на соответствующие районы долины. – Мы тут все живем. И ты каждую секунду встречаешься с нами.

Кальцина продолжала свой методичный допрос:

– А ешь ты что?

– Еду… – Макс почувствовал, что попал в какую-то ловушку, но не понимал, в какую именно.

– Которая состоит из белков, жиров, углеводов, – Кальцина делала еще один шаг к нему. – Из сложных молекул. Из нас с тобой.

Она подошла совсем близко, и Макс почувствовал исходящий от нее легкий запах мела и чего-то еще… стабильного, надежного.

– А сам ты из чего состоишь? – спросила она совсем тихо.

Макс открыл рот, но не смог произнести ни слова. В голове что-то щелкнуло, как выключатель, и разрозненные знания начали складываться в единую картину. Школьные уроки биологии: "Человек состоит из клеток…"Уроки химии: "Клетки состоят из молекул, молекулы – из атомов…"

– Из клеток, – тихо закончил за него Водород, – которые состоят из атомов. Из нас.

– Ты ходишь, думаешь, чувствуешь благодаря нам, – добавила Кальцина, и голос у нее стал мягче, почти материнский. – В твоих мышцах я работаю с белками, заставляя их сокращаться. В крови железо переносит кислород к каждой клеточке. В нервах натрий и калий создают электрические импульсы, которые становятся твоими мыслями.

Макса словно обухом по голове ударили. Не от магии долины – от осознания собственной глупости. Как же он мог не понимать? Как мог считать химию чем-то абстрактным, не связанным с жизнью?

– Я… – голос предательски дрожал. – Я никогда не думал об этом так. Никогда не понимал…

Кальцина мягко улыбнулась – первый раз с того момента, как они встретились:

– Здесь научишься понимать. Но сначала нужно узнать историю нашего мира. Пойдем, покажу тебе кое-что важное.

Глава 3. Когда таблица Менделеева ожила

Кальцина повела их к величественному дубу в самом сердце долины, который возвышался над всеми остальными строениями как древний страж. Дерево было поистине исполинских размеров – его ствол, покрытый серебристой корой, был настолько мощным,

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.