Эфес и Троя

Злодея судили публично и так же совместными усилиями ломали головы над тем, как его наказать. Ни одно преступление не могло сравниться с этим по масштабу, цинизму и глубине бездуховности, следовательно, не было казни, которая могла бы, во-первых, принести соответствующие муки преступнику, а во-вторых, предотвратить похожий поступок. Бросить его на растерзание диким зверям, утопить в мешке, как падшую женщину, или, что для тех мест было привычнее, закидать камнями – всякая, даже самая страшная казнь для него казалась милостью. И эфесцы сделали так: они решили его забыть, наказать забвением того, кто мечтал о бессмертной славе. Писателям запретили упоминать о нем в трудах, даже когда речь шла о пожаре.

Рекламная открытка с маловероятным видом храма Артемиды Эфесской…

…и совсем нереальное представление о том, как он строился (человек в плаще и короне рядом с зодчими, видимо, царь Крёз)

Если бы жители этого города не были настолько просвещенными, если бы не обладали богатой фантазией, если бы среди судей оказалось чуть меньше изощренных умов, злодея бы просто умертвили. Люди, несколько лет пошептавшись на площадях («Один безумец, тот, что сжег наш храм… как его звали, дай бог памяти…»), его в конце концов забыли бы. А получилось иначе. Едва ли не каждый оратор клеймил негодяя, громко называя его имя, всякий литератор считал долгом написать о нем, разумеется, не оставляя своего антигероя безымянным. Весь эллинский мир шептался: «Знаете, какое наказание придумали эфесцы поджигателю? Постановили навсегда его забыть. Никто и никогда не будет упоминать его имени. Кстати, как его звали?…Да, мы его непременно забудем». И забыли, только не бездарного поджигателя, а гениальных зодчих Херсифрона, Метагена, Пеонита, Деметрия и Хейрократа.

Артемисион решили отстроить заново. Казалось бы, хорошее дело, но история возрождения храма обросла таким количеством слухов и откровенных сплетен, что найти истину в этом потоке сегодня не представляется возможным. «Прекрасный храм сгорел, – писал историк Страбон, – и граждане воздвигли другой, более красивый, собрав для того женские украшения, пожертвовав собственное имущество, попросив у соседей и продав уцелевшие в пожаре колонны». Менее благожелательные, например, Тимей из Тавромения утверждали, что «эфесы возводили святилище на деньги, отданные им персами на хранение». Эфесский грек, этнограф и путешественник Артемидор, опровергал подобные подозрения, с гневом восклицая: «Не было у них в это время никаких денег на хранении! А если и были, то сгорели вместе с храмом. Крыша рухнула, и кто бы захотел держать деньги под открытым небом?».

Заботу о восстановлении храма эфесцы возложили на человека, изумлявшего всех своими фантастическими проектами. Именно он, Хейрократ из Александрии, выполнил удивительную планировку родного города и предложил, впрочем, не получив поддержки, превратить гору Афон в гигантскую статую Александра Македонского, держащего в руке сосуд, из которого вытекает река. Однако в Эфесе александриец не проявил особой фантазии, ограничив свою работу масштабами и отделкой. Преклоняясь перед гением Херсифрона, он не стал изменять прежнюю конструкцию, зато увеличил основание, доведя размеры постройки до 109 м в длину и 50 м в ширину.

В тот раз строительство было нетрудным и продолжалось недолго. Все обошлось без особых сложностей, поэтому архитектору не понадобилось ничего изобретать, достаточно было правильно применить то, что уже придумали предшественники. Главный зал, как и раньше, был обрамлен двумя рядами резных колонн. Сооружение стало выше и выглядело еще более величественным из-за удлиненных лестниц: заказчики пожелали, чтобы новое здание возвышалось над городской застройкой, которая за истекшие века вплотную подошла к храму.

Артемисион сохранил черты ионического диптера, несмотря на то что Хейрократ не избежал соблазна использовать пышный коринфский стиль. Украшенные рельефами 36 колонн были признаны лучшим из того, что имел обновленный храм. Середину главного зала вновь заняла гигантская (15 м) статуя богини. Ее видели многие, поэтому то, как она выглядела, никогда не вызывало споров и не требовало догадок. Неизвестный ваятель вырезал из дерева лицо, кисти рук и ступни Артемиды. Остальное тело прикрывало золото или, как утверждали некоторые авторы, драгоценные ткани и украшения. Потолок держался на кедровых балках, а двери были сделаны из бревен, доставленных с Кипра. Кровлю защищала черепица, но не простая глиняная, как прежде, а мраморная, к тому же отполированная до блеска.

«Я видел стены и висячие сады Вавилона, статую Зевса в Олимпии, пирамиды в Египте и гробницу Мавсола. Но когда я увидел храм в Эфесе, возвышающийся до облаков, он затмил все другие чудеса», – писал Филон Византийский о новом храме Артемиды. Впоследствии творение Хейрократа было признано чудом света. Храм, построенный Херсифроном, заслуживал того в большей мере, но, неизвестный современному зрителю и к тому же описанный весьма туманно, остался без титула.

Когда здание было готово, в Эфес прибыли лучшие художники и скульпторы эллинского мира. Афинянин Пракситель оформил рельефами алтарь, стоявший внутри изящной ограды, а пластические композиции одной из колонн стали заслугой Скопаса. Имена этих ваятелей ныне известны каждому любителю античной скульптуры, но и в то время (VI век до н. э.) о них знали многие. Равно прославленные, они представляли разные школы, и потому их произведения сильно различались, прежде всего по характеру.

Сегодня многочисленные работы Скопаса известны преимущественно по римским копиям. Сохранилась всего одна подлинная его работа, а именно остатки фриза «Амазонки» с Галикарнасского мавзолея, ныне выставленного в Британском музее. Отказавшись от присущего раннему греческому искусству спокойствия, он изображал сильные чувства, порой доходившие до настоящей страсти. Творения Скопаса легко узнать по динамике, своеобразным приемам деталировки, но особенно выразительными у него получались лица: глубоко посаженные глаза, складки на лбу и чуть приоткрытый рот. Идиллически-чувственных, одухотворенных, склонных к созерцанию героев Праксителя отличал, как выражаются художники, «влажный» взгляд, которого этот скульптор добивался с помощью тонкой обработки мрамора и светотеневых эффектов.

Наши современники судят о древнегреческом искусстве по произведениям скульптуры и архитектуры, чаще всего не зная, что эллинам была знакома живопись, причем они умели писать не только фрески, но и картины. Наглядных доказательств тому нет, если не считать редких неподписанных и недатированных росписей. Однако живопись в Элладе существовала, более того, была популярна всюду, а кое-где, например, в Эфесе, иногда превосходила пластику. Теперь, после многих лет масштабных раскопок, можно с уверенностью заявить, что утрата ионийской живописи – одна из самых крупных потерь, которые понесло мировое искусство.

В свое время храм Артемиды был одним из самых крупных музеев древности. Его картинная галерея пользовалась известностью не меньшей, чем живописное собрание афинских Пропилей. Известно, что за картинами ухаживали жрецы-мегабизы, которые, помимо прямых обязанностей, занимались толкованием священных писаний, сочиняли гимны в честь своей богини, разъясняли верующим смысл невнятных ответов оракула.

Служители заказывали полотна местным живописцам, а их в Эфесе той поры было немало, или принимали в дар, как получилось с картиной, где изображен обезумевший Одиссей, в припадке запрягающий вола с лошадью. Древние посетители храма видели полотна, представлявшие мужей в раздумье, любовались воином, вкладывающим меч в ножны. Несколько подарков святилищу сделал известный доныне художник Апеллес. Рожденный в небольшом городке Колофон под Эфесом, он был другом Александра Македонского, которого, как говорят, много и с удовольствием рисовал, всегда представляя благородным, хотя и не лишенным царственных замашек героем.

На картине итальянского живописца Джованни Баттисты Тьеполо заметны дружеские отношения великого полководца Александра и скромного эфесского художника Апеллеса

Войска Александра Македонского вступили на землю Ионии в 333 году до н. э., когда работы по отделке храма были далеки от завершения. Молодой полководец, тогда еще не царь и не великий, очистил Малую Азию от персов, включив ее в состав своей империи. Желая засвидетельствовать почтение святилищу, а заодно и заработать политический капитал, Александр предложил покрыть все расходы на строительство – прошлое, настоящее и будущее, – заметив при том, что хотел бы видеть свое имя в посвятительной надписи. Отцы города оказались в трудном положении: святой дом не лучшее место для почитания чужака, в то же время трудно отказаться от блага, тем более в окружении грозных фаланг. Кроме того, городская казна пуста, женщины отвыкли от украшений, мужчины забыли о серебряных тарелках, по бедности проданных соседям. Советники совещались даже по ночам, споря о том, что дороже – расположение македонца или честь города.

В конце концов решено было последовать совету одного многоумного гражданина. «Не подобает богу, – сказал он, – возводить храмы другим богам». Великий полководец оскорбился, хотя никак этого не проявил. Чтобы смягчить ситуацию, власти заказали Апеллесу портрет Александра. Картину предполагалось повесить в храме, поэтому художник сделал великого полководца похожим на Зевса, написав полуобнаженным, в лавровом венке и с молнией в руке. Картина получилась превосходной. Заказчиков изумило совершенство письма и особенно оптический эффект: рука с молнией будто выступала из полотна. Апеллес получил за эту работу 25 золотых талантов – такого гонорара ни до, ни после него не удостаивался ни один греческий художник.

Храм Артемиды Эфесской на рисунке австрийского архитектора XVIII века Фишера фон Эрлаха

После смерти Александра город оказался во власти Лисимаха – одного из диадохов (от греч. diadochos – «преемник») покойного царя, повелителя Фракии, присоединившего к своей державе некоторые области Малой Азии. Как видно, его присутствие в Эфесе не было угодно богам, раз они наслали на город эпидемию. Проклиная македонца, горожане умирали один за другим, не желая признавать, что не Лисимах, а наступавшие болота были виной этому несчастью. Тот же, напротив, беспокоясь о подданных, приказал солдатам построить гавань и крепость на горе, куда предложил перебраться эфесцам. Вначале новый город пустовал, но, после того как правитель распорядился перекрыть в старых кварталах пресную воду, быстро заполнился жителями.

Потом Эфес поочередно пребывал под властью Египта и Сирии. В 189 году до н. э. римляне, одержав победу над Антиохом III Великим, передали его пергамскому царю Евмену II, а в 133 году той же эры город вошел в состав Римской республики.

Наступили христианские времена, и Эфес в числе других мало-азийских полисов был вынужден подчиниться императору Византии. По свидетельству апостола Павла, который в 57 году н. э. побывал в Эфесе, город в те времена не бедствовал: его дворцы сияли мрамором, «золотыми» колоннами и «серебряными» статуями. Легенда утверждает, что в I веке н. э. язычники-эфесцы изгнали Павла из своего города, за что были наказаны Богом, которого тогда еще не признавали. Воистину божьей карой стало нашествие готов в 262 году н. э., когда был осквернен и разграблен храм Артемиды, едва не погибший, как и весь город. К началу следующего века большинство эфесцев приняло новую веру и надобность в Артемисионе отпала.

Огромное здание перестало быть нужным даже в качестве казнохранилища, поскольку казны город уже давно не имел. Жители постепенно растащили мраморную облицовку, разобрали, употребив на хозяйственные нужды, крышу с драгоценной черепицей. Лишившись опор, начали падать колонны: обломки утопали в трясине, куда со временем ушел весь храм. В 1100 году мимо Эфеса проходили крестоносцы, и вместо оживленного города-порта их взору предстал убогий рыбацкий поселок. Никто из них не догадался, что когда-то здесь стоял храм, красивый, очень богатый и огромный – самый большой в Анатолии.

Еще через несколько десятилетий остатки чуда света скрылись под болотной жижей и наносами реки. Место, где стояло святилище, постепенно забылось, поэтому английскому археологу Джону Тартлу Вуду потребовались годы, чтобы отыскать его следы. Сотни тысяч кубометров трясины были извлечены, прежде чем на дне огромного (6 м глубиной) котлована показалось нечто, как оказалось, стоящее внимания. Раскопки увенчались успехом осенью 1869 года, но целиком фундамент здания – тот самый, с опилками и шерстью, – был открыт лишь в следующем веке. Только за один сезон 1904 года английские ученые из команды Дэвида Хогарта докопались до ранних деревянных зданий, попутно обнаружив обломки творения Херсифрона и мраморного чуда Хейрократа. Они же нашли фрагменты 127 колонн эпохи Крёза, которые вскоре переправили в Британский музей.

Сложенные в кучку камни и одиноко торчащая из болота колонна – это все, что осталось от храма Артемиды

Артемисион поражал воображение своим великолепием и размерами, но сегодня… Сегодня на его месте небольшое болотце, которое, мягко говоря, не подходит для хранения бесценных антиков. Теперь здесь царство лягушек, водяных черепах и аистов, облюбовавших для своих гнезд аккуратно сложенные в кучки старые камни и единственную сложенную из обломков колонну – все, что осталось от величественного храма.

Римская провинция

Для того чтобы отыскать храм Артемиды, археологам понадобилось почти 7 лет. Трудности, возникающие в делах подобного рода, известны: мало денег, сложно нанять рабочих, да и сама работа, как правило, идет по принципу «пальцем в небо». Эфес несколько раз менял местоположение, поэтому искать не только конкретное здание, но и целый город (даже не один!) представлялось едва ли не фантастикой. Тем не менее удача пришла уже в начале раскопок, когда Вуд, отдав распоряжение выжечь кустарник, сквозь клубы дыма увидел стену, как оказалось, построенную Лисимахом. Потом обнаружились руины греческих строений – гробница Андрокла, гимнасий, храмы. Отыскав жилые дома, стадион, мощеные дороги, бани и туалеты, археологи поняли, что находятся в настоящем римском городе, заново отстроенном и обжитом, видимо, в начале I тысячелетия. Окончательно сомнения рассеялись у развалин амфитеатра, где римским было все, от площадки и характерной формы кресел до табличек, на одной из которых сохранилась латинская надпись: «К храму».

Из сочинений античных историков известно, что 88 году до н. э. Эфес присоединился к восставшим против Рима анатолийским городам. Повстанцев повел за собой царь понтийский Митридат. Почти 2 года шла борьба, в погромах погибло более 80 тысяч мирных римских поселенцев, гибли сами малоазийцы, но в итоге победа досталась сильнейшему, то есть Риму. Это была эпоха Суллы – хитрого и коварного политика, диктатора, умелого и опытного полководца, которому в данном случае не понадобилось воевать. Сулла воспользовался победой своего соотечественника Гая Флавия Фимбрии, а затем, заключив мир с Митридатом, получил завоеванную им Анатолию и 2 тысячи золотых талантов в придачу.

Развалины Эфеса

Эфесцы, как пособники врага, были наказаны, к счастью, только материально. Им пришлось платить дань сначала Сулле, а затем, после убийства Юлия Цезаря (44 год до н. э.), еще и понтийским царям. Слава богам, тяжелые времена продолжались недолго. Под властью Октавиана Августа (римский император с 27 года до н. э.) Эфес стал не только полноправным городом империи, но и неформальной столицей римской провинции Азия. Без свободы, зато с почестями и деньгами, он существовал спокойно, был по-прежнему красивым и просвещенным, оставаясь таким до тех пор пока не пришли варвары.

Когда малоизвестный зодчий Квинтилий уложил последний камень в храм Адриана, городу оставалось процветать больше столетия. Тогда, в 138 году н. э., ничто не предвещало упадка, и неудивительно, ведь никто не мог знать, что умерший недавно император из рода Антонинов, в честь которого эфесцы воздвигли этот храм, был их последней надеждой на благополучие. Он стремился к единству в администрации и призывал к единению народы. Он сохранял мир с ущербом для себя и своей империи, любил искусство, покровительствовал наукам, ввел много преобразований, не исключая и армейских реформ. Император объездил почти все провинции Рима, скорее всего, бывал и в Эфесе, недаром здесь ему посвятили не просто памятник, а целое здание.

Храм Адриана

Храм Адриана, не отличаясь ни размерами, ни богатым убранством, все же относится к шедеврам античного зодчества. Когда-то перед его монументальным пронаосом (от греч. pronaos – «преддверие») стояли статуи. Сегодня от них остались одни пьедесталы, однако по надписям можно определить, что они изображали последователей Адриана, кстати, не столь выдающихся: Диоклетиана (284–305), Максимиана (285–305), Констанция (293–306), Галерия (293–311). Немногое сохранилось от тимпана, как в античной архитектуре называется треугольное западающее вглубь поле фронтона, обрамленное со всех сторон карнизом. Форма капителей колонн, а также изысканные рельефные орнаменты свидетельствуют о том, что создатель этого здания тяготел к коринфскому стилю. Две центральные колонны пронаоса поддерживают легкую арку со скульптурным лицом Фортуны – покровительницы города и самой любимой богини Адриана. Узоры, обрамляющие ее изображение, устремляются дальше, продолжаясь во фризах, которые тянутся по антаблементу тонкой, но до сих пор четкой линией.

Богиня случая Фортуна на арке храма Адриана

…и Горгона Медуза в люнете

Тяжелые архитравы обоих порталов оформлены пышным орнаментом, как и полагается зданию, посвященному столь высокой особе, как римский император. Портал, ведущий в наос – второе помещение храма, – увенчан люнетом, или горизонтально ограниченной снизу аркой. О том, кого изображает помещенная в ней женская фигура, полемика ведется уже много лет, но большинство спорщиков утверждает, что это горгона Медуза. В греческой мифологии так именовалась одна из трех крылатых сестер, обладательница настолько ужасной внешности, что всякий, кто осмеливался взглянуть на нее, рисковал обратиться в камень. У литературной Медузы были широко раскрытые глаза, вместо зубов торчали клыки, а вместо волос клубились змеи. В отличие от сестер боги не наделили ее бессмертием, чем однажды воспользовался Персей, сумевший отрубить жуткую голову. Однако и в таком виде она, к изумлению героя, продолжала превращать в камень все, на что падал ее мертвый взгляд.

Рельефная сцена с амазонками в сегодняшнем интерьере храма Адриана

Древние воины, веря в убийственную силу Медузы, использовали ее изображение как талисман. Голова с вздыбленными волосами-змеями чаще всего располагалась на щите, чтобы хозяин, не видя ее сам, мог напугать врага. Похожую роль это существо играло и в храме Адриана, только здесь неизвестный скульптор сделал свою героиню не такой уж страшной и вдобавок окружил ее цветами, ветками, листьями аканта. От того, что некогда охраняла Медуза, не сохранилось ничего, кроме отдельных рельефов под несуществующим потолком и обломка подиума. На нем, скорее всего, стояла статуя самого Адриана, которая, если учитывать скромность этого монарха, была единственным предметом убранства.

Дорога куретов

Люди античной эпохи придавали большое значение регулярной планировке городов. Ее основу составляла прямоугольная сеть прямых, равной ширины улиц, проложенных параллельно двум главным магистралям и образующих одинаковые как по величине, так и по форме кварталы. Греческий Эфес разрастался хаотично, но римляне исправили этот, по их мнению, недостаток, сделав его таким, какими привыкли видеть свои города. Крупной переделкой в конце IV века н. э. занялся зодчий Гиподамус. Он выполнял поручение, а может быть, и пользовался средствами императора Аркадия, первого владыки разделенного Рима, получившего власть над восточной частью империи, тогда как его брат Гонорий правил западной.

Получив практически новый город, эфесцы по обыкновению забыли того, кто строил, зато увековечили память благодетеля, дав его имя одной из улиц, – не главной, зато самой широкой и красивой. Впрочем, через пару десятилетий и об Аркадии никто не вспоминал, а улица получила название Пути к гавани, что соответствовало ее назначению и представляло гораздо лучше, чем имя монарха. Сегодня ее именуют Мраморным проспектом. Обрамленная высокими коринфскими колоннами, четкими рядами статуй, от которых остались одни пьедесталы, эффектно убранными зданиями учреждений и магазинов, она и теперь выглядит впечатляюще, поэтому нетрудно вообразить, какой она была раньше.

Развалины Эфеса

Греки были способны на многое, но их дороги, мягко говоря, оставляли желать лучшего, да и те чаще всего тянулись от храма к храму. Если верить Гомеру, чьи рассказы подтверждены раскопками в Трое, отдельные тракты – узкие и всегда повторявшие рельеф местности – покоились на каменных блоках, скрепленных между собой гипсом. Залитые слоем глины, сверху они накрывались грубыми каменными плитами. Середина этого безыскусного сооружения отводилась для повозок, а сбоку были устроены, вернее, протоптаны дорожки для пеших путников. В исключительных случаях, если путь шел через болото, для дороги возводили земляную насыпь, а если ей предстояло спуститься с горы – вырубали ступени. В классический период дорожная система Анатолии ограничивалась примитивными колеями для колесного транспорта. Они были до такой степени узкими, что не позволяли разъехаться двум повозкам.

В эпоху Персидского царства, начиная с правления Дария I (522–486 годы до н. э.), анатолийские дороги соединились в сеть, хотя так и остались грунтовыми. Персы уделяли им гораздо большее внимание, чем греки: старались поддерживать древние, исторически сложившиеся пути, ремонтировали покрытие, по мере надобности расширяли, устанавливали сторожевые вышки. Эфесу посчастливилось стать одним из городов, лежавших на главной дороге персидской державы. Получив название Царского пути, она шла от Суз севернее реки Тигр, проходила по Малой Азии и, минуя лидийские Сарды, заканчивалась у ворот Эфеса. Протяженность трассы (2,5 тысячи километров) по тем временам была огромной. Столь же удивительным казалось ее оснащение – почти сотня станций с небольшими домиками для отдыха. Кроме того, Царский путь имел значение почтового тракта с постами конных курьеров, которые доставляли царскую почту эстафетой.

Путь к гавани, или Мраморный проспект

Практичные римляне не жалели ни сил, ни средств на то, чтобы сделать удобным и приятным любое путешествие, даже если ему предстояло быть недолгим. Они строили дороги с непостижимой для других народов монументальностью, поэтому люди пользуются ими по сей день. Всем известна знаменитая Виа Аппиа близ Рима – истинный шедевр античного дорожного дела. Ее создание началось с прокладки трассы, после чего строители, в качестве которых чаще выступали легионеры, тонкими слоями в две борозды снимали землю, стараясь добраться до скальных пород. На твердом основании, также слоями, укладывали связанные раствором плоские камни (statumen, 30–60 см). Затем насыпали щебень, перемешанный с осколками камней и кирпичей (ruderato, 20 см), засыпали его песком или гравием (nucleus, 30–50 см) и, наконец, укладывали последний, монолитный и гладкий слой (summum dorsum, 20–30 см), состоявший из широких каменных плит со швами, заделанными крупным песком или очень мелким гравием.

В ширину это сооружение достигало 10–30 м. По обеим сторонам дороги выкапывали рвы для стока дождевой воды. На дорогах уровня Виа Аппиа устраивали тротуары (margines). Мощеные мелкой плиткой или булыжником, они отделялись от проезжей части полосой из камней. Уложенными на определенном расстоянии валунами пользовались неумелые всадники, которым нужна была подставка, чтобы взобраться на лошадь. Для защиты покрытия от разрушительного действия осадков тракт обрамляли неглубокими канавами, куда стекала дождевая и всякая другая вода.

В эпоху империи все провинциальные магистрали, включая отдаленные ионийские, входили в единую дорожную сеть. Содержание главных, напрямую соединявших отдаленные города с Римом, являлось заботой государства. Дороги второстепенные, тянувшиеся к небольшим городам, деревням, а также центральные городские улицы, находились в ведении местных властей. По закону их нужно было поддерживать в хорошем состоянии, что тяжким бременем ложилось на плечи населения провинций. Еще больше хлопот доставляли дороги частные, то есть те, которые вели к виллам и пересекали жилые кварталы в городах. Закон требовал заботиться и о них, несмотря на то, что, прикрепленные к одному владельцу, такие дороги были доступны для всех, а значит, быстро изнашивались.

Эфес римской эпохи. План раскопок:

1 – Кайстрос (Малый Мендерес); 2 – канал; 3 – гавань; 4 – библиотека Цельсия; 5 – храм Домициана; 6 – храм Адриана; 7 – акведуки; 8 – римский стадион; 9 – агора; 10 – театр; 11 – Одеон; 12 – храм Артемиды; 13 – старая крепость; 14 – Сельджукский музей