Нахимов

Здравствуй, адмирал почтенный,
Богатырь и молодец!
Дядя, брат твой незабвенный
Был студенческий отец…

Большим достатком семья Нахимовых не отличалась. Степан Михайлович владел сельцом Городок и несколькими деревнями в Вяземском уезде Смоленской губернии – всего 1424 десятинами земли. Из них пахотной – 486 десятин, неудобной – 116, остальное под лесом, селениями и дорогами. Нахимовы считались мелкопоместными дворянами, в 1813 году за их отцом значилось 136 крепостных душ, в 1841-м – 121 душа

. К деревянному господскому дому прилегали два флигеля на каменных фундаментах, вокруг него был разбит фруктовый сад. Были и хозяйственные постройки – конный и скотный дворы, амбары, сараи, – крытые соломой.

Павел Степанович очень любил приезжать в родовое имение, мечтал пожить там годик-другой после войны, но не довелось. Он и в короткие отпуска зимой выбирался не каждый год. Ни время, ни люди не пощадили его родной дом, в 1990-е годы от него оставался лишь фундамент, но и тот разровняли бульдозером. Не сохранились ни Спасская церковь, ни фамильный склеп Нахимовых, которые разрушили еще в середине XX века.

Смоленская земля не щедра на урожаи, часто случались недороды, так что барскую запашку Нахимовым приходилось порой засевать крестьянским хлебом – своего не хватало. В 1841 году доход от имения составлял 1200 рублей серебром в год, и эту небольшую сумму братья делили между собой, а потому имение представили в Опекунский совет для получения ссуды. Позже его еще несколько раз закладывали. В 1842 году братья разделили между собой земли и крепостных. «Павлу же поступило во владение из сельца Городка 1 душа без земли»

. Звали этого единственного доставшегося ему крепостного Фаддей Стрельцов, он жил у барина в Севастополе. После гибели адмирала «дворовому человеку Фаддею Стрельцову» в 1857 году была дарована вольная

 – по завещанию ли Павла Степановича, по решению ли его братьев-наследников, майора Николая и контр-адмирала Сергея, неизвестно.

Прожить на доход от такого имения было нельзя, потому все сыновья Степана Михайловича Нахимова служили. «Дворянин – тот, кто служит» – так было установлено в России со времен Петра Великого. Предстояло служить и Павлу, но сначала нужно было выучиться. С отправкой в Морской корпус в Петербурге его детство закончилось – начиналась пора юности.

Корпус

Морской шляхетский кадетский корпус был учрежден приказом императрицы Елизаветы Петровны 15 декабря 1752 года и за время своего существования неоднократно менял и названия, и местоположение[1 - В 1802 году из названия исчезло слово «шляхетский», в 1867–1891 и в 1916–1918 годах корпус назывался Морским училищем, в 1891–1906 годах – вновь Морским кадетским корпусом, в 1906–1916 годах именовался Его императорского высочества наследника цесаревича Морским корпусом. В 1918 году на его основе создали курсы подготовки командного состава флота, а в 1922-м их преобразовали в Высшее военно-морское училище, которому позже было присвоено имя М. В. Фрунзе. С 2001 года учебное заведение называется Морской корпус Петра Великого – Санкт-Петербургский военно-морской институт.]. В годы учебы в нем Павла Нахимова (1815–1818) он именовался Морским кадетским корпусом и располагался на Васильевском острове в Петербурге.

Корпус был преемником Навигацкой школы, созданной по распоряжению Петра I в 1701 году. По мысли создателя школа должна была давать общее и специальное образование, поэтому обучение в ней делилось на три ступени: на первой – начальной – полтора-два года обучали чтению и грамматике, Закону Божьему; на второй – цифирной – арифметике, геометрии и тригонометрии; на третьей – высшей – математической географии, астрономии, черчению, геодезии, навигации и судостроению.

Тот же принцип сохранился и в Морском корпусе. Воспитанников объединяли в три класса по 120 человек, ученики двух младших классов назывались кадетами[2 - Сadet – младший (фр.).], третьего – гардемаринами[3 - Garde-marine – морская гвардия (фр.).]. Каждый кадетский корпус представлял собой батальон, делившийся на роты, и воспитанники помимо учебы несли также караульную службу и занимались строевой подготовкой.

Кадет обучали Закону Божьему, арифметике и началам алгебры, грамматике русского языка, иностранному языку, географии, всеобщей и русской истории по сокращенной программе, фехтованию и танцам. Популярны были постановки любительских спектаклей.

Кадеты учились от года до трех лет, в зависимости от успехов, а гардемарины проходили обязательный курс наук, рассчитанный на три года и включавший алгебру, геометрию, тригонометрию, «высшие вычисления», астрономию, «опытную физику», географию, историю, русскую грамматику, французский и английский языки. Затем переходили к специальным дисциплинам: геодезии, навигации, механике, теории морского искусства, корабельной архитектуре, артиллерии и фортификации.

«Ленивый кадет мог оставаться кадетом лет шесть, но и все-таки делался гардемарином… попавши в гардемарины, от каждого из нас зависело быть адмиралом»

, – говорили выпускники корпуса.

Первый офицерский чин мичмана на выходе из корпуса получали почти все, дальше каждый сам прокладывал себе фарватер, и далеко не все бросали якорь в гавани под названием «Адмиральская», а кто-то и вовсе уходил с флота. Для тех, кто мечтал о море, примером служили прославленные флотоводцы и мореплаватели, окончившие корпус: Ф. Ф. Ушаков, Д. Н. Сенявин, И. Ф. Крузенштерн, Ю. Ф. Лисянский, Ф. Ф. Беллинсгаузен, М. П. Лазарев, В. М. Головнин, Г. А. Сарычев.

У Сарычева, знаменитого исследователя Тихого океана и картографа, Нахимов учился в корпусе, записки Лисянского о кругосветном плавании читал, когда сам отправился в кругосветку, в составе эскадры под командованием Сенявина ушел в первый боевой поход, на корабле Лазарева принял боевое крещение. Так что школа для боевого офицера – это не стены, точнее, не только они, но полученные под началом опытных наставников навыки морской службы.

Самым известным и любимым учителем в корпусе был П. Я. Гамалея. Ученики к нему в класс не шли, а бежали. «С какой любовью и почтительным участием мы смотрели на этого худенького, сгорбленного старика, отвечали смело и слушали со вниманием»

, – с теплотой и нежностью вспоминали выпускники. А кто не помнил его упрек ленивцам: «Ах, братец, ты не знаешь, что ты собственный свой палач»? – или его призыв, который кадеты пересказывали друг другу: «Любите науку, братцы, для самой науки, а не для того, чтобы надеть эполеты: невежда офицер похож на того животного – знаете, братцы, о котором говорят в басне… под золотым чепраком с длинными ушами. Ведь самый богатый чепрак длинных ушей не закроет».

Он был не только прекрасным педагогом, составил почти все пособия математического цикла, по которым училось не одно поколение гардемаринов: «1) алгебра с преложением ея к геометрии, 2) дифференциальные и интегральные исчисления, с приложениями их к геометрии и навигации, 3) механика, 4) теория кораблестроения, 5) морская практика»

.

Ко времени поступления в корпус Павла Нахимова Гамалея уже не преподавал, но дело продолжал его друг и деятельный помощник М. Ф. Горковенко. Нахимов учился у Горковенко математике, физике и химии. Гардемарины вспоминали, как Горковенко создал в корпусе физический кабинет и приложил немало сил к его оборудованию, как по-детски радовался появлению в нем новых инструментов и приборов.

Гуманитарные предметы, по мнению кадет, им преподавали хуже, чем математические. Учитель французского языка итальянец Триполи особенно не старался: считалось, что дворянские дети французский и так знают. Учитель английского Руммель и вовсе не ходил на занятия; кто хотел знать язык, должен был платить за дополнительные уроки. Средства на частные уроки были не у всех, английский же был необходим для моряков: кроме общения в заграничных плаваниях, требовалось умение читать карты и лоции, а самые ходовые из них издавались в Англии. Нахимов учил английский самостоятельно, уже после окончания корпуса.

Учитель русского языка Груздев требовал писать сочинения в несколько листов, в стихах или прозе. Конечно, это вызывало неудовольствие – ну а какие ученики радуются большим домашним заданиям? Однако когда читаешь журналы, которые гардемарины обязаны были вести в учебных плаваниях, видишь: написаны они грамотно, впечатления и наблюдения изложены хорошим литературным языком, что, несомненно, делает честь учителям корпуса. Уровень общего образования в Морском корпусе был традиционно высок, и если не все его выпускники стали адмиралами, то только потому, что прославили свои имена на другой стезе, как писатель и этнограф В. И. Даль, писатель К. М. Станюкович, композитор Н. А. Римский-Корсаков, художник В. В. Верещагин.

Кадет и обер офицер Морского кадетского корпуса в 1812 году. Литография В. А. Прохорова. 1852 г.

Морской корпус был не единственным учебным заведением для дворянских сыновей. Почему же родители выбрали для Павла именно его? Дело в том, что по традиции в Первый и Второй шляхетские корпуса старались определять своих детей люди состоятельные, аристократических фамилий, их выпускникам легче шагалось по карьерной лестнице, двери к высоким должностям для них открывались быстрее. А мелкопоместные дворяне, вроде смоленского помещика Степана Нахимова, предпочитали записывать детей в Морской корпус, который требовал в будущем меньших расходов. Старшие братья уже окончили его, и в 1813 году, когда подошел возраст младших – Ивана и Павла, – они тоже подали прошение на высочайшее имя:

«Всепресветлейший, державнейший великий государь император Александр Павлович, самодержец всероссийский, государь всемилостивейший, просят недоросли из российских дворян греческого исповедания Иван и Павел Степановы сыновья Нахимовы о нижеследующем: Отец наш родной, Степан Михайлов сын Нахимов, в службе в[ашего] и[мператорского] в[еличества] находился в гвардии капитаном и отставлен майором. Ныне нам от роду, первому – 12, а последнему – 11 лет, обучены по-российски и по-французски читать и писать и часть арифметики, но в службу в. и. в. никуда еще не определены, а желание имеем вступить в Морской кадетский корпус в кадеты»

. К прошению прилагалось свидетельство, что они действительно «помянутому майору Степану Нахимову сыновья родные», испомещены в Бельском уезде Смоленской губернии и крестьян за их отцом значатся 136 душ.

Однако на прошение «недорослей Нахимовых» директор корпуса вице-адмирал П. К. Карцов ответил отказом – «по неимению вакансии». Желающих учиться в корпусе было больше, чем мест, и частенько, подав прошение, ждали год-полтора.

В августе того же года последовал приказ министра военных морских сил адмирала И. И. Траверсе о включении пятнадцати желающих вступить в корпус, в том числе Нахимовых 1-го и 2-го, в число кандидатов «по открытии вакансии»

. А пока, чтобы привыкали к морю и почувствовали вкус морской службы, Нахимовых определили в волонтеры и отправили вместе с гардемаринами в учебное плавание

.

Нахимов впервые оказался под парусами летом 1815 года, на бриге[4 - Бриг – двухмачтовое судно с прямыми парусами на фок- и грот-мачтах и дополнительным косым парусом на грот-мачте. Бриг «Симеон и Анна» был построен в 1798 году как царская яхта, затем был передан Морскому корпусу для учебных плаваний. Имел на борту восемь малокалиберных орудий.] «Симеон и Анна». Всего за годы учебы он будет трижды ходить в учебное плавание (таких называли «трехкампанейцами»): в первый раз под командой лейтенанта П. И. Харламова, в следующем году на том же бриге, но уже под командой лейтенанта П. Н. Овсова (маршрут оба раза проходил по Финскому заливу, в походе осматривали Кронштадт, Петергоф, Ораниенбаум). В третий морской поход, в 1817-м, он отправился уже за границу: из всего корпуса отобрали лучших гардемаринов для плавания на бриге «Феникс» под командой лейтенанта П. А. Дохтурова из Кронштадта до Стокгольма, Копенгагена и обратно

.

Финский залив мелководный, и расстояние между портами небольшое, но для первых опытов достаточное. Ведь как бы ни старались учителя в корпусе и как бы усердно ни занимались гардемарины, получить опыт управления кораблем можно только на практике.

В первом плавании новичкам поручалась матросская работа: «делать такелаж[5 - Такелаж – общее название снастей на корабле (тросов, канатов, цепей), используемых для крепления рангоута (мачт, стеньг, рей и др.), постановки и уборки парусов, грузовых операций. Подразделяется на стоячий, поддерживающий рангоут, и бегучий (фалы, шкоты, гордени, гитовы и др.) для подъема и спуска грузов, парусов, сигналов, трапов, шлюпок.], привязывать, крепить и постановлять паруса, брать рифы (уменьшать площадь парусов при сильном ветре. – Н. П.), сниматься с якоря и становиться на оный». В первый же день их расписали на различные корабельные работы. И вот дети из дворянских семей, отпрыски и знатных, и мелкопоместных фамилий, взбирались на мачты, драили палубу, откачивали воду, помогали матросам разносить паруса, обтягивать ванты и шкоты[6 - Ванты – стоячий такелаж, поддерживающий рангоут с боков. Шкоты – бегучий такелаж для натягивания и удержания парусов в нужном положении.], выбирать якоря. Это был единственный способ сделать из сухопутного человека моряка, а из матроса – офицера. Так считали учителя Нахимова, так будет считать и сам он, пройдя всю школу обучения полностью, не перепрыгивая через ступени.

Уже в чине контр-адмирала он вносил правку в проект нового Морского устава и в разделе «Обязанности старшего офицера» предложил записать: «Весьма полезно приучать гардемарин исподволь к обязанностям офицера, но еще более необходимо ознакомить их с матросским делом и для того поставить обязанностию командиру и старшему офицеру обучать гардемарин и юнкеров брать рифы, крепить и менять паруса; спускать и подымать брам-реи и брам-стеньги; бросанию лота и править рулем. Сведения эти трудно приобрести в офицерском звании, и еще труднее, чтоб не имеющий их впоследствии не чувствовал этого недостатка»

.

Впрочем, матросской работой обязанности гардемаринов и кадет не ограничивались: они допускались стоять на вахте рядом с офицером, который объяснял каждый парусный маневр. И конечно, к гардемаринам был приставлен корпусной офицер – он должен был смотреть, «чтоб лазали наверх без торопливости, дабы никто не упал; почему напоминать им, чтоб всегда крепко держались руками за веревки и за реи, когда отдаются или убираются паруса». Обучать стрельбе следовало «со всевозможною осторожностию и без торопливости, чтоб кого не опалило и не убило»

.

Нахимов, сам прошедший суровую школу воспитания, считал ее совершенно оправданной и, став адмиралом, утверждал на флоте те же порядки. Нарушение порядков приводило к тому, что из корпуса стали выходить не офицеры, а сахарьи, как выражался адмирал М. П. Лазарев: «Гораздо приятнее видеть a set of smart and active officers full of spirit and life[7 - …подвижных и активных офицеров, полных духа и жизни (англ.).], нежели сидней философов, которые только что курят трубки с утра до вечера и рассуждают о пустяках, а ни на какое по службе дело не способны. Я говорю это потому, что много таковых из корпуса выходит к общему нашему сожалению, но так как государь сам сего не терпит, то, вероятно, следующие за сим выпуском будут поживее»

.

В головах многих образованных офицеров, вышедших из корпуса, рождались прекрасные мысли и грандиозные планы, но лишь некоторые смогли воплотить их в жизнь, у кого-то весь запал уходил в слова и рассуждения о будущем. Действовать всегда труднее, чем рассуждать, особенно действовать в соответствии со своими убеждениями. Воспитанное Лазаревым поколение офицеров – Нахимов, Путятин, Корнилов, Истомин, Бутаков – мерило свою службу и всю жизнь именно такой мерой: делом, а не словом.

Таким образом, Павел сначала ушел в море, а уже потом сел за парту. Может, оно и к лучшему: тем, кто так и не смог обрести «морские ноги», офицеры советовали уйти из корпуса или перевестись в гимназию. Павел же, едва увидев море, полюбил его навсегда и о перемене службы никогда не помышлял. Наверное, эта любовь и желание стать офицером помогли ему перенести тяготы первого, самого трудного, года учебы.

Гардемарин Павел Нахимов не оставил воспоминаний о Морском корпусе, он вообще был не большой любитель писать, к немалому огорчению его биографов. А вот его друзья и однокашники много и подробно писали о жизни гардемаринов. Несмотря на различия в деталях, в общих моментах эти воспоминания совпадают и вполне позволяют представить картину жизни юного Нахимова.

В документах сохранилась только дата зачисления Павла в корпус – 24 июля 1815 года; когда же он был переведен из кадет в гардемарины, неизвестно. Однако уже в год зачисления он именуется гардемарином, а значит, в кадетах пробыл недолго – видимо, старшие братья постарались подготовить его и Ивана к экзаменам. Но, несмотря на это, привыкать подростку к суровому военному распорядку было нелегко.

Вместо вольготной домашней жизни – подъем до света, казенная одежда, калош и теплой обуви не положено, ежедневные занятия, караулы. Вместо домашней стряпни – ненавистная гречневая каша-размазня. Правда, порции большие, щи и каша всегда с куском мяса, на обед – жаркое, в праздники – пирожные или оладьи с медом. Да и квас отменный, пей сколько хочешь. А какие белые булки утром и вечером – горячие, в целый фунт весом; во всём городе таких не сыщешь. В общем, жить можно.