Нестор-летописец

– А Полоцк стоит в земле кривичей! – догадался варяг.

– Нам нужно где-нибудь спрятаться, – сказал княжич и направил коня прочь от капища.

Несда, осенившись крестом, был бы рад убраться от кумирни куда подальше. К тому же слова про петуха натолкнули его на неприятные догадки. Но Мономах всего лишь вернулся к лесу, спрыгнул с коня и привязал его к стволу. То же самое сделал Георгий, а затем взвалил на себя тороки. Несда, не любивший верховой езды, на этот раз спешился неохотно.

Они поднялись снова на верх горы и укрылись за большим бугром, из-за которого хорошо были видны очертания идола. Дождь прекратился. Почти круглый месяц уверенно распугивал рваные тучи, не позволяя им затмить себя. Варяг тут же принялся копаться в тороке. Княжич без смущения расположился на грязной траве, плотно завернувшись в плащ. Георгий с ворчаньем пересадил его на расстеленную овчинную кошму. Себе достал такую же. После этого извлек из другого торока снедь: холодное мясо с луком, пироги и деревянный жбан кваса.

– Эй, купец, что стоишь, будто кумир? – спросил Мономах с набитым ртом. – Мокрой травы боишься, а подстилку не взял? Эх ты.

Он подвинулся, уступая место.

– Садись. Сторожить будем. Или ты думал – придем, волхва быстро повяжем и назад? Сразу видно, что на охоте никогда не бывал. Чтобы зверя выманить, иногда полдня потратишь. А тут не зверь, тут… Человек хуже зверя бывает, знаешь ли это, купец? Да ты ешь, не робей.

Несда, вымокший, замерзший, опечаленный, почуяв сильный голод, взял пирог и стал медленно жевать.

– Знаю, что человек не сравнится со зверем, – ответил он. Пирог ему попался со сладкой кашей.

– Посмотри, Георгий, – усмехнулся Мономах, – а он не так-то прост! Верно, что человек не равен зверю. В лучших своих делах он много выше зверя, а в худших – много ниже бессловесной твари. Почему ты не взял с собой оружие, купец?

Несда перестал есть и закусил губу, раздумывая. Этот вопрос день ото дня становился для него все глубже.

– Я духовный сан приму, – вдруг сказал он. И сам испугался таким словам.

– Вон оно что! – подивился княжич. – А ну-ка отвечай, откуда это: «Объяли меня муки смертные, и потоки беззакония устрашили меня; цепи ада облегли меня, и сети смерти опутали меня. В тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал. И Он услышал…»

– Семнадцатый псалом, – не дал ему договорить Несда.

– Верно! А это: «Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие, ибо они, как трава, скоро будут подкошены и, как зеленеющий злак, увянут».

– Тридцать шестой.

– Тоже верно, – удивился Мономах. – А так можешь?

Он произнес фразу на греческом языке. Несда, подумав, ответил:

– Ты сказал: «Если кто из вас может другим услужить, от Бога пусть воздаяния ожидает и вечных благ насладится».

Княжич, все более изумляясь, еще какое-то время испытывал его познания. А затем сказал такое, от чего Несду, несмотря на сырой холод и ветер, бросило в жар.

– Епископом будешь! – Придвинувшись ближе, Мономах заговорил вдохновенно, горячо и страстно: – Я город построю, в Ростовской земле, там будет столица Руси. Там леса непроходимые, холод сильнее, чем тут, дух суровый. Язычество искореним. Здесь же нам степь не даст житья. И за Киев дядья и их сыновья грызться будут, верное слово. Не хочу этого…

– В Ростове батька Леонтий епископ, – вставил Несда.

– Так то в Ростове. Я же другой город построю, великий. Своим именем назову. Пойдешь туда епископом?

Несда помотал головой.

– Власти страшусь.

– Дурень. – Мономах отодвинулся. – Власть Богом дается для дела. На Руси дела много. А ты как раб ленивый хочешь жизнь прожить?

– Я книги люблю.

– Книги я тоже люблю. Только никто за меня моего дела не сделает. И твоего тоже. Все сам должен. Вот ты думаешь – за меня Георгий и прочие отроки все делают? Как бы не так. Я в Ростов через землю вятичей шел. Ты знаешь, что такое идти сквозь вятичей, прямой дорогой, через леса? Все равно что через половецкое становище. – Мономах наклонился к нему и жарко дышал в лицо. – Отовсюду в тебя стрелы и сулицы метят, а ты их не видишь. Каждую ночь сторожевой наряд выставлять, как на войне, да и днем не зевать. На старшего в дружине не полагаться – самому около кметей ложиться и вставать до рассвета, и оружие с себя не снимать. Никогда не давать себе покоя – вот княжья доля. Вбей себе в голову, купец: на мне держится Русь.

– На тебе?

– На тебе! На каждом. Если будешь следовать этому, то и другие так же делать станут. Понял?

– Понял, – кивнул Несда и уточнил: – А как с книгами?

– Вот же заладил. Ну стань Васильем Великим и пиши книги!

– Васильем не могу, – опешил Несда. – Георгием Амартолом, пожалуй. Он монах был.

– Иди в монахи! К Феодосию. Там лучше всего. Феодосьевы иноки, сказывают, чудеса творят.

– Меня отец прибьет.

– Купец? Не прибьет. Я тебя выкуплю…

– Князь! – встрял Георгий. – Больно громко говоришь. Все волхвы разбегутся.

– Волхвы! – вдруг сказал Несда, вытягивая шею. Впереди во тьме ему почудились отсветы огня.

– Что? Где? Сколько их? – посыпалось одновременно.

Варяг и княжич вползли на верх бугра и затаились, вжавшись в траву. Несда залег рядом. На капище в самом деле горело яркое пламя. Потом быстро вспыхнула вторая поленница дров, за ней третья.

– Маслом разжигает, – прошептал Георгий. – Или смолой.

От одного кострища к другому переходила человеческая фигура, запаляя огни. Только последний, прогоревший днем костер зажегся едва-едва, пламя плясало у самой земли.

На волхве был длинный плащ с клобуком, закрывавшим голову.

– Ну повернись, – упрашивал его шепотом Георгий, – повернись… Если это оборотень Всеслав, нам его не одолеть.

– А ты знаешь Всеслава в лицо? – тихо посмеялся Мономах.

– Ох… и впрямь не знаю.

– Я тоже никогда его не видел. Тогда не все ли равно, кто там колдует. Надо подойти ближе. Он нас не увидит, мы придем из темноты.

Княжич встал в полный рост, распахнул плащ и беззвучно обнажил меч.

– Меч святого Бориса. Пошли, Георгий. А ты, купец, оставайся на месте и жди. Если мы не вернемся, действуй как знаешь. Бог тебе поможет.

Он перекрестился и зашагал к капищу, не прячась. За ним, осенясь знамением, двинулся варяг, догнал княжича и попытался обойти – закрыть собой. Мономах отстранил его рукой.