Духовная

– Разумеется.

Кто знает, куда мог зайти этот занимательнейший разговор, но тут вошел лакей и сообщил, что Николая Павловича желает видеть некий иностранец. Николай извинился перед присутствующими и покинул гостиную, как бы между делом бросив, что предложения Полины Ивановны с его стороны нашли полное понимание, и он готов подписать соглашение, если у генерала нет каких-нибудь дополнений. С нотариусом он готов встретиться во втором часу пополудни.

Глава 3

Полина Ивановна Земская стояла напротив огромного трюмо в своей новой комнате, в которой было целых три окна. Как ей сказала горничная, раньше эта комната принадлежала покойной жене генерала, в прошлом актрисе и первой красавице Петербурга. Ее портрет висел над камином, и казалось, что он мог принадлежать какой-нибудь древнегреческой богине. Все в комнате было наполнено светом и цветом. И, как казалось самой Полине – легкомыслием.

Все, кроме отражения Полины в зеркале. Даже сменив подрясник на платье, Полина являла собой иллюстрацию выражения «церковная мышь». И невозможно было не заметить, какое впечатление она произвела на генерала с Николаем, да и на нотариуса с гувернером, когда спустилась к обеду. Они явно надеялись, что, сняв рясу, девушка волшебным образом превратится в светскую даму и станет если не украшением общества, то по крайней мере перестанет быть его темным пятном.

Но чуда не произошло. Мужчины явно выглядели разочарованными. И хоть Полина и твердила, что ей нет никакого дела до их мнения, всё-таки чувствовала себя уязвлённой.

Обед прошел спокойно, в отличие от утренней встречи в гостиной. Генерал рассказывал истории о её покойном батюшке, о том какого необычайного ума это был человек. Однако все больше обходился общими фразами, из чего складывалось впечатление, что сам генерал с ним близко знаком не был.

После обеда нотариус пригласил всех ознакомиться с текстом брачного соглашения. Полина попросила его не оглашать публично предложенные ею «Правила супружеского общежития», и с разрешения всех присутствующих нотариус пошёл ей навстречу.

Когда соглашение было подписано, Полина было подумала, что на сегодня все, и хотела откланяться, но тут приехала Александра Михайловна.

До появление этой дамы в жизни Полины, она и не знала, что на свете бывают такие женщины. Женщины, которых боятся генералы. Зайдя в гостиную, Александра Михайловна сразу же завладела всеобщим вниманием, одновременно интересуясь у генерала, как поживает его подагра, отдавая распоряжение лакею по поводу своей коляски, горничной – по поводу своего багажа, при этом всём тут же успевая отчитать Николая Павловича за то, что так долго у неё не появлялся, дать несколько пространных комментариев о погоде в Петербурге и качестве мостовых. При этом в ее движениях не было никакой неловкости, а в речи никакой спешки. Просто без нее в доме было пусто, а с ее появлением в комнате появился безусловный центр притяжения.

Наконец этот самоназначенный центр мироздания обратил внимание на Полину:

– Так вот кто теперь будет жить в комнате Ольги?

Ее слова были язвительные, но глаза теплые и по-доброму лукавые. Александра Михайловна была из тех людей, что с возрастом обзавелись лучиками в уголках глаз, от чего ее от природы красивое лицо стало только милее.

– Вы, моя дорогая, очень красивы. Но пока вы сами не будете готовы это принять, о вашей красоте никто не узнает.

Сказав это, она снова переключила свое внимание на Николая Павловича, заявив, что наводнения в Петербурге это его рук дело, так как сколько же можно заставлять бедных девушек столицы плакать от неразделенной любви? И как хорошо, что скоро он, наконец, женится, и этому безобразию придет конец.

Кто знает сколько еще колкостей смогла бы наговорить эта дама, но тут она обратилась к Штольцу, который, поздоровавшись, хотел было выскользнуть из гостиной, вероятно позабыв, что вырваться из гравитационного поля Александры Михайловны совершенно невозможно.

– А что Австро-Венгерские войска логики и здравого смысла опять отступают?

Поняв, что его раскрыли, Штольц убрал руку с дверной ручки:

– Скорее капитулируют. Против вас, Александра Михайловна, логика, как известно, бессильна.

Глава 4

Полина даже не догадывалась, как сильно изменится ее жизнь в доме генерала. Привыкшая к распорядку в обители, девушка и предположить не могла с какими сложностями столкнется в миру. С приездом Александры Михайловны Николай твёрдо дал понять, что сестре Агриппине лучше вернуться в монастырь, так как теперь заботы о Полине поручаются Александре Михайловне – женщине безупречной репутации, его крестной и близкой подруге его покойной матушки.

Этим же вечером, за ужином Полине озвучили распорядок ее жизни на ближайшие три недели, который вполне можно было бы сравнить с чрезвычайно ускоренной программой обучения Смольного института. За такой короткий срок Полине полагалось выучить все положенные танцы, столовый и придворный этикет, не говоря уже о том, чтобы обзавестись подобающим гардеробом. Ответственной за все эти преображения назначалась Александра Михайловна, которая прямо за ужином написала несколько записок и назначила аж четыре встречи на завтра. К удивлению Полины, одним из ее учителей предстояло стать и Штольцу. Ему полагалась оценить знание Полины в немецком и французском языках, а также разъяснить место генерала Юсупова при дворе и ее обязанности, как будущей хозяйки дома.

Николай же, который очевидно и был организатором ее учебной программы, от общения с Полиной решил устраниться. На том же ужине он заявил, что по делам гильдии вынужден уехать в Москву и планирует вернуться лишь к приему по случаю именин императрицы Александры Федоровны, тому самому событию, к которому Полине полагалось так усердно готовиться эти три недели. Данный прием должен был одновременно стать и первым выходом Полины в петербургское общество, и событием, где будет объявлено об их с Николаем свадьбе.

Дни понеслись с невероятной скоростью, отличия от жизни в монастыре были разительными. Полине казалось, что бессмысленная суета стала отныне ее постоянным спутником. На следующий же день прибыли учителя танцев и музыки и безжалостно раскритиковали её осанку. Затем пожаловал аляповатый господин, который забрал Полинины очки и запросил огромную цену за изготовление новомодного лорнета. Апофеозом стало появление модистки, которая привезла три чемодана готового платья «на первое время», а потом еще взялась снимать с Полины мерки, ужасаясь тому факту, что девушка совсем не носила корсетов, и потому посадить на ее фигуру «хоть что-то» будет неимоверно сложно.

Полина сносила все безропотно, повторяя себе, что это все ради благого дела. В какой-то момент она поймала себя на том, что сравнивает себя со всеми известными ей великомученицами, и сама же пристыдила себе за неуместное сравнение.

После обеда были занятия со Штольцем, который хоть и оценил познания Полины в латыни, однако отметил, что языком науки является немецкий, а языком света – французский, вот почему именно на этих языках Полине следовало бы сосредоточить свое внимание. Штольц был требователен и, казалось, не нуждался в отдыхе. В первый же день он просидел с Полиной в классной комнате шесть часов без перерыва, пока сам генерал не вошел и не пригласил их отужинать.

За ужином Полина молчала, что было крайне невежливо, по замечанию Александры Михайловны. И это замечание стало для Полины последней каплей. Поднявшись из-за стола, она попросила ее извинить и ушла в свою комнату.

***

Прошло много лет с тех пор, как Полина плакала в последний раз. Живя в монастыре, она навсегда уяснила разницу между страданиями и глупыми обидами. Ухаживая за чахоточными или больными оспой, которым оставалось жить несколько дней, она порой забывала поесть и поспать. Но во всем этом был смысл! Она знала, что делает что-то важное и нужное, а тут… Да какая вообще разница какая у нее осанка и тем более соотношение между плечами и талией, если у нее достаточно твердая рука, чтобы шить даже самые сложные раны? Кому вообще нужны эти танцы, если прямо сейчас в обители сестры заняты тем, чтобы помочь малышам-сиротам умыться перед сном? Злые слезы обиды встали в глазах девушки, и через них она смотрела на портрет предыдущей хозяйки комнаты. В эту самую минуту женщина с портрета олицетворяла собой всю бессмысленность светской жизни. Все то, что Полина считала пустым, фальшивым и развратным и от чего сбежала пять лет назад в монастырь.

Через час, когда гнев Полины поутих, в комнату постучали. Эта была Александра Михайловна. Она была в халате и явно собиралась ко сну.

– Дорогая моя, прошу вас простить мою строгость. Мне стоило быть деликатнее, но вы весь день держались так стойко. Боюсь, в этом беда сильных духом девушек, к которым вы, несомненно, относитесь. Окружающие порой забывают, что перед ними живое и чувствующее существо. Что меня, конечно, не оправдывает.

Видеть, как эта блестящая во всех отношениях дама просит прощение, было удивительно. Полина растерялась и, чуть замешкавшись, предложила гостье присесть отчасти потому, что слышать очередное обвинение в отсутствии манер у нее не было сил, но женщина лишь заботливо приобняла ее за плечи и шепнула:

– В другой раз, моя дорогая. Когда мы узнаем друг друга чуть лучше, и вы научитесь мне доверять. Пожалуйста, дайте нам шанс. Не судите книгу по обложке.

Затем Александра Михайловна перевела взгляд на портрет генеральши.

– Отвратительный портрет, я всегда считала его легкомысленным. Завтра обязательно покажу вам другие ее портреты.

С этими словами Александра Михайловна удалилась. А Полина сама удивилась, насколько легче ей стало после этих слов.

Глава 5

Первая неделя в доме генерала подходила к концу. Несмотря на внутреннее отторжение, как казалось Полине, к абсолютно бесполезным светским занятиям, в программе Николая Павловича она смогла отыскать для себя много интересного. Особенно ей понравились уроки со Штольцем, а после того, как она уговорила его преподавать ей грамматику, используя немецкий медицинский атлас, ее вообще стало сложно прогнать из класса, и порой занятия продолжались и после ужина.

На удивление приятной была и компания Александры Михайловны. Она оказалась женщиной необычайно образованной, к тому же объехавшей с покойным мужем – дипломатом добрую половину Европы, где посещала не только званые обеды, но и всевозможные выставки и музеи. Как и обещала, Александра Михайловна показала Полине другие портреты матери Николая. По словам вдовы, ее подруга была, как говорят в Лондоне, женщиной self-made. Родившаяся в семье разночинца и с юности стесненная в средствах, она не побоялась осуждения и пошла в актрисы не столько из любви к искусству, сколько из-за денег. Осиротев в шестнадцать, она содержала и себя, и малолетнюю сестру и при этом сохранила безупречную репутацию, которая, несмотря на всю скандальность ее профессии, позволила ей составить блестящую партию с офицером Лейб-гвардии, столбовым дворянином Юсуповым. Узнав эти подробности, Полина другими глазами посмотрела на изображения генеральши, и женщина на портретах перестала быть просто красивой.

Единственное, с чем никак не могла смириться Полина, были уроки танцев. Устав бороться с ее испорченной близорукостью осанкой, Александра Михайловна вместе с учителем придумали жуткую экзекуцию – привязав оба локтя Полины к черенку метлы, на голову ей водрузили русско-французский словарь и заставили в таком обмундировании кружиться по залу. Закусив губу до крови, Полина выдержала это издевательство почти целый час, но когда словарь в сотый раз шлепнулся о мраморный пол музыкальной гостиной, нервы девушки не выдержали.

– Хватит! Я требую прекратить этот балаган. Александра Михайловна, вы же разумная женщина. К чему все это?!

Александра Михайловна попросила горничную освободить Полину от метлы, а педагогов выйти из комнаты и быть свободными на сегодня, и только потом ответила Полине:

– Прежде всего, прошу вас, Полина Ивановна, не разговаривать со мной в таком тоне, в присутствии посторонних – в особенности. Во-вторых, любую конфликтную ситуацию необходимо решать до того, как вы потеряете самообладание. А в-третьих, потрудитесь объяснить, почему все мои старания придать вам утонченности встречают с вашей стороны такой яростный отпор? Мне, знаете ли, обидно, что занятия немецким с господином Штольцем вызывают у вас намного больше энтузиазма.

– Да потому что есть огромная разница между учебой чему-то полезному и этими вашими танцами! Со Штольцем мы говорим о химии и медицине, а танцы, какой в них толк? Перестал ли у кого-нибудь болеть зуб из-за того, что он увидел великолепное исполнение мазурки, или может у кого-то не случилось удара из-за того, что он час-другой был на балете?

Полина редко позволяла себе подобные эмоции, но как же ее довела эта метла!