Подвенечное платье

Видимо, у вошедшей в столовую Анфисы было такое заинтересованное выражение лица, что поздоровавшись с нею, Александр тут же пояснил:

– Видите ли, Анфиса Алексеевна, входная дверь в этом доме запирается на два замка. Ключ от нижнего есть у всех домашних, полагаю, выдадут его и вам. А вот верхний замок особенный, его механизм позволяет при необходимости любому открыть его изнутри, но вот ключа от него осталось всего два: один у Петра Ивановича, а другой у Глафиры Матвеевны.

– А закрыть этот удивительный замок изнутри без ключа нельзя?

– Вот представьте себе! Сколько раз я уговаривал Петра Ивановича поменять этот чертов замок или сделать еще пяток запасных клечей, но, похоже, ему нравится все как есть.

Экономка тут же начала спорить с управляющим о достоинствах такой системы, позволяющей ей точно знать, покидал ли кто-нибудь дом после того, как она запирает дверь на ночь. Управляющий возражал, говоря, что нет такого замка, который нельзя было бы вскрыть при необходимости и должной сноровке. И только Анфиса рассуждала совсем о других вещах, а именно – могла ли вчерашняя дама, приходившая к Александру, оказаться нарочным.

Очевидно Александр просто хотел скрыть визит таинственной женщины, да и возмущение замком, скорее всего, вызвано лишь тем, что его конструкция не позволила ему утаить факт ночного визита. Быть может, вчера у него было романтическое свидание, и теперь он волнуется о репутации дамы?

Анфиса повнимательнее присмотрелась к управляющему. Он, безусловно, обладал притягательной наружностью, хотя внешность его имела мало общего с классической красотой. Нос мужчины, пожалуй, можно было назвать орлиным, а темные глаза и волосы придавали еще больше хищности его образу. Александр, наверняка, мог покорить женское сердце, и одна из его поклонниц вполне могла решиться здравого смысла настолько, чтобы заявиться в дом посреди ночи.

Хотя сейчас, рассмотрев управляющего как следует, Анфиса удивилась тому, как молод он был. На вид Александру не было и тридцати, а может и двадцати пяти лет. За исключением хитрых, внимательных глаз, все в его внешности указывало на то, что он достаточно юн. В то время как вчерашняя дама, скорее уж, была женщиной средних лет.

Отбросив мысли об амурных пристрастиях управляющего, Анфиса задалась другими вопросами. На оба ли замка была закрыта дверь в ночь исчезновения Тани? Видел ли кто-нибудь, кроме нее, платье под кроватью в спальне девушки? И нашел ли таинственную записку в коробке с ним?

Понимая, что прямо рассказать присутствующим о своих ночных похождениях по дому она не может, Анфиса попробовала начать из далека:

– Признаться, я потрясена произошедшем с Татьяной Петровной. Вчера я старалась успокоить девочек, сказав, что Петр Иванович и полиция делают все возможное, чтобы как можно скорее вернуть ее домой. Но может, если бы я рассказала им о конкретных действиях, предпринимаемых для поиска сестры, им стало бы спокойнее? Скажите пожалуйста, полиция проверяла замки, осматривала спальню Татьяны? Возможно, уже есть какая-нибудь версия произошедшего?

По недовольному лицу экономки Анфиса сразу же поняла, что ее попытка разузнать хоть что-то о ходе поисков оказалась неудачной. Но, как ни странно, Александр опередил Глафиру Матвеевну и первым ответил на вопрос:

– Спешу вас заверить, что полиция делает все необходимое и с должным рвением. Входная дверь в то утро была заперта на оба замка, следов взлома обнаружено не было. Что до разговоров с Катей и Лизой о ходе поисков, то я настоятельно рекомендую вам не тревожить детей понапрасну. Не хочу показаться грубым, но вас пригласили в этот дом, чтобы заниматься воспитанием девочек. Прошу, оставьте полиции ее работу. Лучшее, что вы можете сделать для детей, так это постараться занять их чем-нибудь полезным, чтобы у них не оставалось времени на бессмысленные волнения.

В этот момент в столовую вошел лакей, держа на маленьком подносе утреннюю почту. Александр тут же принялся вскрывать одно письмо за другим, бегло прочитывать каждое, а после раскладывать корреспонденцию в две стопки на столе. Тем самым он давал понять, что теперь занят по-настоящему важным делом, и их с Анфисой беседа закончена. Девушку возмущало, что управляющий сам решил, как и когда прекратить с нею разговор. Но, что там Анфиса, даже Глафира Матвеевна не смела более заговорить с управляющим, понимая, что время для этого более неподходящее. Казалось, в этом доме Александр Иванович пользовался каким-то особенным авторитетом, природа которого Анфисе была не совсем понятна. Однако, все происходящее вокруг говорило о том, что в отсутствие купца, роль хозяина дома выполнял именно он.

Уже то обстоятельство, что Александр жил в доме своего нанимателя, который, как говорят, не терпит лишних людей даже из прислуги, было весьма интригующим. По мнению Анфисы, скорее всего, это свидетельствовало об абсолютном доверии купца к своему протеже. Но, какими бы полномочиями не обладал Александр в доме, слова его сильно задели Анфису, и теперь более всего остального ей хотелось поскорее закончить с завтраком и уйти из-за стола. Несколько минут спустя Анфиса уже покидала столовую, но краем глаза заметила, что одно из многочисленных сегодняшних писем Александр не стал вскрывать, как все прочие, а вместо этого спрятал в карман пиджака.

***

Как ни старалась Анфиса полностью увлечься занятиями с девочками, мысли ее то и дело возвращались к коробке под кроватью Татьяны. Анфиса была убеждена, что она единственная, кто знал о существовании загадочного платья с потусторонним посланием. Конечно, было несколько самонадеянно думать, что она сможет отыскать разгадку пропажи Тани скорее, чем полиция, но у девушки никак не получалось убедить себя, что исчезновение хозяйской дочери не ее забота.

Сегодня девочки снова не проявляли интереса к учебе. Они постоянно отвлекались, а Анфиса, зная об их горе, не могла заставить себя проявить строгость. В итоге вместо скучной французской грамматики было решено поговорить о том, что доставляет сестрам истинное удовольствие. Выяснилось, что Лиза очень любит писать акварелью, а Катя не смогла выбрать между чтением и игрой в шахматы. Последнее очень удивило Анфису, так как шахматы сложно было отнести к обычным увлечениям девочек Катиного возраста. Но младшая Еремеева с гордостью заявила, что однажды даже обыграла самого Александра Ивановича. И хоть Лиза была уверена, что управляющий просто поддался, Катя настаивала, что победа была самая что ни на есть честная.

Чтобы прекратить спор между сестрами, Анфиса попросила Лизу показать свои этюды. Девочка быстро сходила за папкой в детскую, а затем, немного смущаясь, но не без гордости стала демонстрировать гувернантке свои работы. В основном в арсенале Кати были городские пейзажи. То тут, то там мелькали очертания торгового дома Еремеевых, представавшего на картинах ребенка отдельным сказочным миром на фоне серого города. Но иногда попадались и портреты. Когда Анфиса взяла один из них, Катя и Лиза одновременно опустили глаза.

«Должно быть, это портрет Татьяны», – подумала гувернантка.

С акварели на Анфису смотрела симпатичная круглолицая девушка с большими зелеными глазами. Над верхней губой Тани была очаровательная родинка, придававшая лицу немного игривое, чувственное выражение.

Поняв, что убрать портрет обратно и сделать вид, будто бы ничего не произошло, она не сможет, Анфиса попробовала улыбнуться и сказала, что Таня очень красивая и что обе девочки на нее по-своему похожи. Сестры грустно улыбнулись в ответ. Тогда Анфиса собралась с силами и постаралась объяснить воспитанницам, что пусть у них и нет возможности помочь в поисках сестры, но в их силах провести время до ее возвращения таким образом, чтобы, когда та вернется домой, им не было стыдно за свое безделье.

На мгновение гувернантке показалось, что она смогла воодушевить детей. Тогда Анфиса положила перед ними внушительных размеров русско-французский словарь и попросила каждую написать небольшое сочинение о своем увлечении, проверяя написание сложных слов по словарю. Анфиса сказала, что на подготовку у девочек будет ровно час, после чего вышла из классной комнаты и направилась прямиком в Танину спальню, повторяя про себя: «Я-то уже не ребенок и могу сама во всем разобраться! И не важно, что там себе думает какой-то там управляющий!».

***

Анфиса удивлялась собственной решимости. Войдя в комнату Тани, она твердой рукой вытащила коробку с платьем из-под кровати, достала записку, прочитала послание несколько раз, после чего спрятала листок бумаги под отложным воротничком своего платья. В дневном свете подвенечный наряд в коробке производил куда меньшее впечатление. Да, платье было богато украшено, и цвет был изумительный, но вот фасон при ближайшем рассмотрении показался Анфисе ужасно несовременным. Да и сама идея отправлять молодой девушке платье с предостережением никогда его не надевать казалась до крайности нелепой.

Оглядевшись по сторонам, Анфиса заметила возле туалетного столика корзинку с рукоделием и, немного поискав в ней, извлекла оттуда ножницы. C их помощью девушка аккуратно срезала три жемчужные пуговки с манжетов. По задумке Анфисы, эти пуговички должны были помочь ей отследить судьбу злосчастного подарка. Она также решила позаботиться о максимально точном эскизе. Брать платье целиком было неуместно, да и непрактично.

Убедившись, что она в мельчайших подробностях запомнила платье, Анфиса сложила его в коробку. И, задвинув ее под кровать, провела взглядом по комнате. Удивительное дело – дневной свет. В нем все кажется гораздо проще и прозаичнее. Вспоминая свои ощущения вчера ночью, Анфиса не понимала, что именно могло создать у нее такое странное впечатление. Ну да, гадальные карты, но тут же рядом с ними лежали и вполне обычные игральные – на письменном столе был разложен незаконченный пасьянс. А кроме забавного стеклянного пресс-папье в комнате, пожалуй, больше и не было ничего мистического. Если Татьяна и интересовалась чем-то потусторонним, то лишь из любопытства, наряду со всем прочим. Сама спальня могла показаться таинственной разве что в тусклом свете уличного фонаря. Сейчас же перед глазами Анфисы была светлая девичья комната с изящными обоями, на которых были изображены лебеди, и со множеством цветов в горшках. Высокие потолки и светлый цвет стен делали спальню очень приятной. Пожалуй, эта комната могла бы характеризовать хозяйку как барышню романтичную и даже в чем-то наивную.

И все-таки Анфису что-то смущало. Даже не конкретно в комнате, а, скорее, во всем доме Еремеевых. Интерьеры были выполнены со вкусом, мебель дорогая и изысканная, но что-то было не так. После того, как Лиза показала свои акварельные этюды, Анфису осенило – нигде в доме, ни на одной из стен не было ни одного женского портрета! А ведь супруга купца умерла всего лишь пять лет назад, и было бы разумно предположить, что ее изображения должны были сохранить. Особенно учитывая то, что дом так и не обзавёлся новой хозяйкой, которая могла бы чувствовать себя неуютно под взглядом покойной Марии Васильевны.

У Тани изображение матери наверняка должно было где-то быть. Ведь ей на момент смерти мамы было уже двенадцать, и она должна была дорожить воспоминаниями о покойной. Анфиса еще раз, предельно внимательно осмотрела комнату. Нет, ничего. Ни одного портрета. Ни на туалетном, ни на прикроватном столике, ни на полках с книгами, ни на письменном столе.

Убежденная, что портрет матери у Татьяны есть, Анфиса вспомнила, что сама она хранит фотографию родителей в дорожной библии, и подумала, что Таня могла поступить таким же образом. Библия нашлась, но вот портрета в нем не было. Тогда гувернантка без особой надежды посмотрела на книжные стеллажи. Если искать в каждой из книг, то на это уйдет не одна неделя, а то и месяц. Но Анфиса призвала мысли к порядку. Если Татьяна дорожила портретом, но, по каким-то соображениям, не поставила его на видное место, значит выбранная для хранения книга должна, во-первых, быть как-то связана для Тани с воспоминаниями о маме, во-вторых, не должна привлекать внимание младших сестер, которые могли из любопытства взять книжку, не спросив перед этим разрешения. Разглядывая корешки в плотных рядах Анфиса спустя некоторое время обратила внимание на небольшой томик в твердом переплете с названием «Мифы древней Греции». Примечательно было то, что книга с таким же названием, но в другом, более красочном, иллюстрированном издании уже попадалась Анфисе рядом ниже. К тому же верхний уголок переплета немного отслоился, как бывает, когда томик часто вытаскивают из плотного ряда книг.

Анфиса аккуратно достала «Мифы» с полки и тут же раскрыла. Девушке невероятно повезло. На первой же странице читателя встречала подарочная надпись, сделанная аккуратным женским почерком:

«Дорогой доченьке, Танечке, в день рождения. С Любовью, Мама.»

Аккуратно листая страницы, Анфиса таки нашла что искала, на странице с мифом о Медее лежала небольшая свадебная фотокарточка. На снимке совершенно точно был запечатлен купец со своей новобрачной. Анфисе пока не доводилось видеть ни купца, ни портрета его покойной жены, но она была готова поспорить на что угодно, что перед ней именно свадебный портрет Еремеевых. Женщина на фотографии была в том самом подвенечном платье, которое теперь лежало под Таниной кроватью, а над верхней губой невесты была видна очаровательная родинка, почти такая же, как и у Тани на написанном сестрой портрете.

На фото Еремеевы выглядели очень счастливыми. Невеста сидела на стуле и лучезарно улыбалась в объектив фотоаппарата, в то время как жених, стоящий подле нее, буквально не мог отвести от супруги влюбленного взгляда, протягивая ей букет светлых пионов. Даже у Анфисы, незнакомой лично с людьми на фотокарточке, защемило сердце от понимания, что смерть разлучила двух любящих людей. Глядя на фотографию, девушка, казалось, понимала, почему купец не пожелал еще раз идти под венец. Сложно представить, чтобы он мог посмотреть на какого-либо еще таким же влюбленным взглядом.

Тут часы в гостиной пробили одиннадцать. Поняв, что час, данный для написания воспитанницами сочинения, подходит к концу, Анфиса вернула фотографию и книгу на место. Бесшумно вышла из Таненой спальни и пошла в классную комнату.

***

Несколько дней спустя, поздно вечером, когда дети уже спали, а приходящая на день прислуга покинула дом, Анфиса сидела на кухне перед эскизом подвенечного платья из комнаты Тани. Рисование никогда не относилось к числу ее талантов, но это был уже пятый набросок, и Анфисе удалось добиться довольно сносного сходства.

Конечно работать над эскизом можно было бы и в своей комнате, но за долгие годы, проведенные в кругу воспитанниц Смольного, Анфиса, казалось, совершенно отвыкла от одиночества и потому любила по поводу и без приходить на кухню, чтобы обменяться парой слов с горничными и кухаркой. Удивительно, но живя в дортуаре, Анфиса буквально мечтала о собственной комнате, а получив ее в свое распоряжение, поняла, что ей гораздо комфортнее быть среди людей. Горничные вначале сторонились Анфису, считая, что благородной барышне нечего делать на кухне, но, познакомившись поближе, стали гораздо проще относиться к ее присутствию.

Ближе всего Анфисе удалось подружиться с няней Сонечкой. Это была молодая жизнерадостная девушка с веснушками на носу и щеках и огромной, соломенной копной волос. Волосы у Сони были такие густые, что чепец едва на них держался. Няня была особой очень скромной и, казалось, до жути боялась экономку, но с Анфисой держалась свободно и дружелюбно. Нрав у Сони был самый что ни на есть приветливый. Воспитанная в любящей семье с двенадцатью младшими братьями и сестрами, она с рождения нянчила детей, а когда подросла, пошла во служение к Еремееву и с Ванечкой управлялась играючи.

Была у няни и страсть всей жизни. Больше всего на свете она любила красивые наряды и собирала соответствующие печатные издания со всевозможными иллюстрациями и выкройками. У нее было несколько выпусков уже изрядно потрепанного «Дамского журнала», ныне популярного «Модного света» и даже два выпуска заграничного «The Gentlewoman», который для нее вечерами переводила Анфиса.

– А чего это ты тут рисуешь, никак, платье?

– Да вот, увидела где-то и никак не могу вспомнить, где. Теперь из головы не выходит. Посмотри, не видела ли ты такого?

Соня склонилась над рисунком и принялась внимательно его рассматривать.

– Красота-то какая. Уж поверь, если бы я где такое увидела, в жисть бы не позабыла. Это ж сколько жемчуга на такую вышивку надо! Тяжёлое небось, жуть.

Сонечка была девушкой простодушной, если говорила, что никогда не видела платье, скорее всего, так оно и было.

– А чего это ты, Анфиса, на подвенечные платья стала засматриваться? Уж не собралась ли замуж?

Анфиса лишь театрально вздохнула. Воспитанниц Смольного оберегали от посторонних глаз. В те редкие дни, когда они выезжали из института в Таврический сад, его даже специально для этого перекрывали. Поэтому похвастаться знакомством с молодыми людьми Анфиса не могла, о чем честно и призналась подруге.

– Тут, Соня, другое. Знаю, Глафира Матвеевна запретила об этом говорить, но… Мне эта история с Татьяной Ивановной никак покоя не дает. Молодая девушка исчезает из дома. На ум только одно объяснение приходит. Не сбежала ли она с каким-нибудь кавалером? Не знаешь, может она замуж собиралась, да Петр Иванович не пускал?

Соня опасливо покосилась на дверь, но всё-таки ответила, перейдя на заговорщический шёпот:

– Да как бы не наоборот!