Все как в кино
– Почему? – уточнила я.
– Там есть интересный момент… когда оператор показывает вид из окна. Насколько я могу понять, на дворе лето или поздняя весна. А сейчас – начало осени. Едва ли съемка относится к прошлому году… одним словом, отсюда можно заключить, что все это происходило три-четыре месяца назад, не более. Хотя… – Босс поскреб в голове. – Хотя совершенно очевидно, что девица могла числиться пропавшей без вести бог знает с какого срока. Сколько сейчас в Москве лимитчиц, которые удрали со своей провинциальной малой родины и живут в Москве совсем под другим именем, а если и под своим, то не зарегистрированы, а если зарегистрированы, то вышли замуж и сменили фамилию…
Эта манера босса полемизировать с самим собой, расточая свое сомнительное красноречие по поводу и без оного, с некоторых пор начала раздражать меня в Родионе Потапыче. Раньше тягой к беседе с самим собой он особо не отличался. А переменился же он, – ну конечно, дорогие мои! – после рождения долгожданного первенца.
– Я думаю, босс, – произнесла я, – что вам все-таки придется связаться с драгоценными своими друзьями из ФСБ, угрозыска и прокуратуры, чтобы выяснить, кто такая эта девушка. Если это удастся сделать, то будет какая-то зацепка.
– Есть вторая зацепка, – сказал Родион. – Совершенно очевидно, что этот, с позволения сказать, исторический фильм снят профессиональными людьми, на серьезной студии и с применением приличной аппаратуры. Это же не какая-нибудь бытовая порнуха, которую можно снимать, имея в наличии творческий минимум: самую простенькую видеокамеру, пару шлюх да уголок жилплощади, на котором можно приткнуться. Тут работала целая студия. Я предлагаю вот что: ты пока что организуешь наиболее отчетливый портрет нашей… гм… потерпевшей – лицо, потом в полный рост… конечно, только без тех кадров. А потом сделаешь нарезку кадров из фильма – пропустив сама знаешь что – и поедешь на киностудию.
– Консультироваться со специалистами? И что они мне скажут? – скептически произнесла я.
– Ничего особенного они тебе, конечно, не скажут. И меньше всего следует рассчитывать на то, что они прямо сразу назовут тебе какие-то конкретные имена: оператора, режиссера… актеров этих милых… да-с…
– Понятно.
– А я пока займусь установлением личности этой девушки. Да… чуть не забыл! – Он повернулся ко мне и добавил:
– Просмотри семейный архив Кравцовых. Полюбуйся на Марка Олеговича. И на его окружение – тоже посмотри хорошенько…
* * *Три следующих дня протекли в тягучих, изматывающих, бесплодных и бессмысленных поисках: Родион, который говорил о «краткосрочном» допуске к базе данных ФСБ, копался в громадных компьютерных архивах, стекающихся со всей страны, был зол и озабочен, волосы стояли дыбом, а рот кривился так, будто он раскусил лимон и никак не может избавиться от этого кислого привкуса. «Друзья из ФСБ», судя по скупым репликам босса на этот счет, нервничали не меньше его: допуская штатского и номинально совершенно чужого человека к ведомственному компьютеру, они рисковали получить дикий нагоняй от начальства.
Первый день в базе данных рылся эфэсбэшник Саша, он сцеживал информацию параллельно с вишневым киселем, который очень любил, но никак не мог добраться до той персоналии, что требовалась.
Время от времени компьютер выкидывал варианты девушек, до ужаса напоминающих нашу, но то фигура не совпадала, то лицо несколько не соответствовало данному, а то и просто: биография предложенной компьютером дамы вовсе не подходила под то, что требовалось, и оказывалось, что «пропавшая без вести» жива и здорова, живет по адресу такому-то «с серьезным, умным мужем», как говорится у кого-то из классиков.
Босс сам пробивал предложенные варианты, но на второй день явился в «контору», выбил себе пропуск и сел за компьютер, за день до того затерзанный эфэсбэшником Сашей. Два дня он рылся в данных со всей возможной свирепостью и упорством, какие только были отпущены на его долю богом. С большей свирепостью Родион Потапыч мог рыться только в собственной шевелюре, по которой давно плакала машинка парикмахера.
В то же самое время я, как загнанная землеройка, носилась по московским киностудиям, отлавливала каких-то странных, усталых людей и буквально заставляла их просматривать нарезку кадров из фильма, отражающих манеру съемки и игры актеров, но отнюдь не содержащую в себе описанные выше ужасы.
Только один толстый небритый мужчина, который, как оказалось позже, был знаменитым оператором, прищурился на кадры, где героиня идет по пристани с высоким парнем, по сюжету являвшимся ее любовником, обвиненным в ереси, и сказал:
– А… знаю.
– Что? – встрепенулась я, уже потерявшая надежду вытрясти из этих кинематографических мужей что-либо более существенное, нежели профессиональные характеристики манеры съемки, освещения и выбора антуража, которые все равно мне ничего не говорили и к разгадке не приближали. – Что вы знаете?
– А вот этого парня, который с этой девчонкой идет, – отозвался он.
– И кто он?
– А он у нас в свое время работал… в массовке. И на эпизодических ролях два раза. Я его потому и запомнил, что у меня память на лица хорошая. А еще он тут пьянствовал со звуковым оформлением… в смысле, с ребятами оттуда… ну и… У нас его тут все знают… юмориста. Жванецкий недобитый. Меньше бы пил, – может, и вправду бы в люди вышел.
– А где он сейчас, вы не знаете?
Знаменитость пожала пухлыми плечами:
– Откуда мне знать? Уволили его. За дебош и профессиональное несоответствие. Может, спился и пропал, может, устроился где… на другой работе. Он вообще заводной парень был, артистичный.
Я перевела взгляд на экран, где в режиме стоп-кадра рядом с девушкой застыл высокий чернявый парень с ироничным смуглым лицом и ехидной улыбкой.
– Как его зовут? – быстро спросила я.
– А зовут его… – оператор поскреб лысину и пробормотал:
– Господи, да как же его зовут… м-м-м… Леночка, – повернулся он к вошедшей в комнату девушке с какими-то коробками, – как звали этого… веселого такого паренька, который, помнится, в позапрошлом году сорвал съемки какого-то ток-шоу, когда вломился в студию пьяный и стал утверждать, что он… принадлежит к старой русской аристократии и вообще… э-э-э…
– А! – Леночка бухнула на стол коробки и улыбнулась. – Помню этого… аристократа. Тем более – русского. Миша Розенталь его звали.
– Ну да! – сказал знаменитый кинооператор. – Конечно. Миша Розенталь.
– А… благодарю. А где он живет, вы не знаете?
Знаменитость окинула меня пристальным взглядом и произнесла:
– Я вижу, и вы туда же.
– Что, простите? – недоуменно спросила я.
– Да просто этот Мишка слыл завзятым ловеласом. Все девчонки наши за ним стаями бегали, хотя он вроде и на комплименты не особо щедрый, да и сам – не то чтобы уж голливудский красавец. Обаятельный, конечно… но… – Он повернулся лицом к окну, а ко мне спиной и сказал: – Не знаю я, где он живет. Он со старой квартиры съехал. Где живет, не знаю.
– Спасибо, – и, попрощавшись, я вышла из комнаты.
* * *– Это уже кое-что.
Сказав это, Родион откинулся на спинку кресла и глубоко вздохнул. Потом нервно закурил и проговорил:
– А вот у меня – глухо. У меня уже перед глазами плывут эти физиономии… все эти… эх! – Родион Потапыч выразительно потряс в воздухе рукой, а потом притянул к себе клавиатуру компьютера и добавил:
– Ну а что касается Розенталя твоего, так это пробьем прямо отсюда, не надо и дружков из ФСБ просить посодействовать. Залезу в базу данных МВД. Как его зовут-то, этого деятеля кинематографии?
– Михаил.
– Михаил… Михаил. До свиданья, наш ласковый Миша, до свиданья, до новых встреч… – невероятно фальшиво и гнусаво пропел себе под нос Родион, по мере того как его пальцы порхали по клавиатуре. – Не мое это, конечно, дело, в компьютере рыться… но… ага, да тут этих Розенталей как собак нерезаных… А Михаилов тут… э-э-э… кажется, вот он и есть, голубчик. Розенталь Михаил Моисеевич, сорок шестого года рождения, кинооператор…
– Какого – сорок шестого? – перебила его я. – Да тому Мише, который нам нужен, от силы тридцатник стукнул.
– Вижу, – сказал босс, – да… вот он, наверно. Розенталь Михаил Валентинович, семьдесят первого года рождения, выпускник МГУ имени Ломоносова, факультет журналистики… точно, он. Вот и фото прилагается.
Я перегнулась через плечо босса и увидела уже знакомые – по тому «фильму» – острые характерные черты Миши Розенталя.
– Между прочим, он два месяца назад сменил прописку, – сказал Родион. – Возможно, это не случайно.
– Новый адрес есть?
– Да, разумеется, это же текущие данные, – отозвался босс. – Так… вот и адрес. Запоминай.
– А вы чем будете тем временем заниматься, Родион Потапыч? – проговорила я с еле уловимой ноткой иронии и встала с дивана.
– А я буду заниматься тем, что продолжу поиски этой злополучной девушки на пленке, – угрюмо ответил Родион. – Не понимаю, как бы мы ее искали, не будь компьютеров…
– Так бы и искали, как искал пропавших без вести мистер Шерлок Холмс, – ответила я.
Глава 4
Уже смеркалось, когда я наконец отыскала квартиру гражданина Розенталя.
Весельчак, пьянчужка, всеобщий любимец и актер в фильме с омерзительными убийствами жил в типовой пятиэтажке на окраине столицы. Место жительства тем более странное и неудобное, что прежде Михаил Валентинович проживал в непосредственной близости от Кутузовского проспекта. В прекрасной трехкомнатной квартире.
А нынешняя жилплощадь гражданина Розенталя представляла собой две комнаты, совмещенный санузел и зверски секвестированную (если пользоваться омерзительным термином современных финансистов) кухню.
Я поднялась по заплеванной лестнице, первые два пролета которой были начисто скрыты облаками густого пара, поднимающегося из подвала. Из последнего валило так горячо, интенсивно и зловонно, словно там поселился Змей Горыныч.
По всей видимости, прорвало теплотрассу вкупе с канализацией.
Дверь квартиры номер восемнадцать, в которой имел несчастье проживать разыскиваемый мной М. В. Розенталь, представляла собой нечто среднее между полотном художника-авангардиста, обкурившегося «дури», и входом в больничную палату, на которой криво нацарапан номер и – под ним – диагноз содержащихся за дверью больных. Дверь квартиры Михаила Валентиновича поражала буйством красок (как будто она служила палитрой) и отсутствием каких бы то ни было элементарных удобств.
Под удобствами (в подъезде, подобном этому) следует разуметь дверную ручку, а также – желательно – косяки.
Вот последних-то как раз и не было, и из неплотно притворенной двери сочились обрывки различных шумов: дикие нечленораздельные вопли, пронзительный женский визг, истерический, со всхлипываниями и подвыванием, смех – и все это под замечательный аккомпанемент мерзко грохочущей музыки.
Я подняла глаза в поисках какого-либо звонка, но тут же осознала собственную наивность: на месте, где в нормальных квартирах приличествует быть звонку, торчали два заголенных проводка, по всей видимости – под напряжением.
– Богемные люди, – неодобрительно сказала я и толкнула дверь.
Как я и ожидала, та подалась: не заперто.
Я шагнула в прихожую и тут же едва не навернулась через щуплое тельце мирно спящей девицы. На ней была грязноватая серая футболка, явно не по росту, и одна желтая тапка. Футболка задралась, и из-под нее виднелись черные трусики.
От толчка моей ноги девица вздрогнула, затрепыхалась всем телом, а потом, медленно повернув голову, подняла на меня совершенно бессмысленные глаза и выговорила хрипловатым ломким голосом:
– А-а-а… Курбатый, ты, что ли? А зачем бороду отпустил?
Сказав это, девица уронила голову на исходную позицию и снова задремала.
Я невольно прошлась ладонью по подбородку, как бы проверяя, не выросла ли у меня в самом деле бородка. Не обнаружив никакой растительности, чего, впрочем, и следовало ожидать, не правда ли? Я перешагнула через галлюцинирующее чудо в грязной футболке и одной тапке и как раз в этот момент я увидела перед собой небритого молодого джентльмена в звездно-полосатом цилиндре (то есть попросту символизировавшем американский флаг), в довольно приличном пиджаке, надетом, правда, на голое тело, и при галстуке, нацепленном непосредственно на шею. Это было самой презентабельной частью прикида молодого человека. Поскольку весь остальной его наряд состоял из порванных в нескольких местах семейных трусов, смахивающих уже не столько на традиционное мужское нижнее белье, сколько на набедренную повязку дикаря – веревочку (в данном случае – резиночка) с болтающимися на ней лоскутами цветастой дешевой материи.
Из-под цилиндра торчали всклокоченные волосы и таращились глубоко запавшие в глазницы темные гляделки, которые и глазами-то назвать сложно – столько мутной остекленелости, вызванной, вероятно, ударной дозой алкоголя, было во взгляде этих, с позволения сказать, органов зрения.
– Имею честь представить вам, – с места в карьер начал он сипловатым баском, – фаллоимитатор нового поколения…
Я аж остолбенела: ну и начало беседы!
– Фаллоимитатор модификации «Дилдос» обеспечивает вам комфортное проникновение, при котором с последующими ритмичными движениями известного порядка достигается полное удовлетворение…
– Постой, паровоз!.. – попыталась было прервать я его словами из известной песни, но не тут-то было. Паровоз с пьяным машинистом раскочегарился и набрал ход.
– Если вы предпочитаете анальный секс вкупе с традиционным, – слова из-под звездно-полосатого цилиндра выскальзывали в одном ритме с движениями рук странного субъекта, в которых появлялся рекламируемый таким замечательным образом интим-инвентарь, – то могу предложить вам гиперликвидный резонирующий дубль-имитатор модификации «Темптэйшн». По желанию клиента возможны варианты товара с различной амплитудой вибрации, съемными насадками, подсветкой…
– А сигнализацию нельзя поставить? – успела ввернуть я.
Субъект взмахнул перед моим носом пучком каких-то чудовищных розовых изделий, имитирующих соответствующие натуральные органы (только в полтора раза больше), и продолжал сыпать частыми, назойливыми и неуловимыми, как раскатившийся горох, словами:
– В качестве бонус-удовольствия могу представить вам вагинальные шарики со смещенным центром тяжести, пригодные также для профилактики…
– А примерить нельзя? – перебила его я, а потом, не дожидаясь, что «паровоз» снова наберет скорость, шагнула вперед и тряхнула субъекта за плечи так, что тот выронил свою секс-продукцию, и резиновые члены, и прочая, прочая, прочая раскатились по полу, а цилиндр соскользнул с макушки незадачливого «рекламного агента» и упал на грязный табурет у стены.
– Мне нужен Михаил Розенталь, – быстро проговорила я. – Он здесь?
– Зы-десь, – выговорил субъект, – только он куда-то ушел… э-э-э… а ты что… н-не блядь?
Этот вопрос был столь же оригинален, как предшествующая ему реклама изделий секс-индустрии. Я оттолкнула субъекта, который был чудовищно пьян (не понимаю, как он мог произнести такую содержательную речь, да еще столь ясно и четко, если сейчас потерял способность выговорить более или менее сносно два-три слова), открыла дверь, ведущую в комнату, и в лицо мне ударила музыка и тяжелый, спертый воздух, пропитанный алкоголем, табачным дымом и еще чем-то отвратительным.
Посреди комнаты лежал голый мужик и пил пиво. Прямо на жирном брюхе любителя пива сидела столь же скудно экипированная дама.
– Где Розенталь? – громко спросила я, стараясь перекричать музыку.
– Катька, ты? – не глядя на меня, тускло спросила девица.
– Я, – не задумываясь, произнесла я.
– А он на кухне был…
– Понятно, – сказала я, полюбовавшись на них. – Розенталь на кухне, говорите?
И, повернувшись, я увидела в дверях того самого субъекта, что так эксцентрично встретил меня в прихожей. На нем снова был «американский» цилиндр.
Он выключил музыку (если это можно так назвать) и уставился на меня осоловелыми глазами.
– Я вспомнил, – наконец произнес он. – Вы… вы…
– Что – я?
– Вы-спомнил, – наконец выговорил он, роняя зажатый в кулаке фаллоимитатор. – Розенталь… Розенталь – это… как бы вам так сказать…
– Ну говори, коли начал, – произнесла я, видя, что он опять замялся (а как бодро рассказывал про «вагинальные шарики со смещенным центром тяжести»), – что с Розенталем?
– Розенталь – это я, – брякнул он и обессиленно сел на пол.
* * *– Какое сегодня число?
Я ошеломленно посмотрела на высунувшего мокрую голову из-под крана Мишу и ответила:
– Тринадцатое!
– А-а-ат повезло! – резюмировал он. Потом пригладил мокрые волосы слегка подрагивающими ладонями и спросил:
– А… месяц?
– Сентябрь. Про год лучше и не заикайся.
– Я и не заикаюсь, – отозвался он. – А вам правда не нужны фаллоимитаторы? Я почему-то подумал, что вы именно за ними пришли. У меня иногда клинит мозги. Собственное имя забываю. А вот священный долг перед Родиной – широкое внедрение фаллоимитаторов, вибраторов и прочих прелестей жизни в народные массы… вот об этом никак позабыть не могу. На автопилоте говорю. Как вот с вами… в коридоре. А… вы кто?
– Я из службы спасения заблудших, – серьезно сказала я. – Я тебя даже не узнала сразу.
– Не узнала… – пробурчал Миша, растирая коричневые мешки под глазами и теребя свое синевато-зеленое потасканное личико. Потом он подозрительно уставился на меня и выговорил: – А где ж ты меня видела, чтоб узнавать или не узнавать? В музее восковых фигур мадам Тюссо?
– В кино. А если серьезно, то тебе не все ли равно, откуда я и где тебя видела. У тебя деньги есть, Миша?
Он встрепенулся.
– Похмелиться бы… вчера последний портвешок раздавили. Раздавили… Борька Толстый, который в комнате валяется, сел в кресло – и раздавил. У него диабет. Чешская школа структурализма… черт! Это, значит, осень… а ведь еще недавно май был. Праздник этот… майский. Ну да… Октябрьская революция.
– У тебя с календарем отношения решительно не сложились, – посочувствовала я. – Так вот… мне нужно задать тебе несколько вопросов. Ты работал на киностудии?
Он разлепил опухшие веки и посмотрел на меня так, что даже через мутную пелену, делавшую взгляд стеклянно-рыбьим, просочилось недовольство: дескать, нашла что спросить, жаба.
– Рабо-тал, – наконец выговорил он. – Я и на телевидении работал… смежно. Но уже уволился. Так что если ты хочешь снять сюжет из жизни бомжей, грызунов и других полезных животных, так это не ко мне.
– Не хочу, – заверила его я. – Ты мне нужен. Собирайся и поехали.
– Стремительный рывок. От границы мы землю вертели назад. Дранг нах остен, – сообщил он. – Собираться и ехать с тобой? И ты еще говоришь, что фаллоимитатор не нужен.
– Странная у тебя логика, Миша. Да ты одевайся, не пучь глаза-то.
– Да мне все равно, что ты там говоришь. Ехать, так ехать. Только похмелиться организуешь?
– Организую, – пообещала я. – А что это ты, Миша, со своей прежней квартиры съехал?
Он поднял на меня глаза, и в мутном их взгляде блеснуло что-то осмысленное.
– А тебе зачем? Писать коммюнике о встрече товарищей Громыко, Лигачева, Борменталя, Розенталя и других официальных лиц? Или биографию мою стряпать с нерукотворным ликом спасителя от пьянства – участкового сержанта Васягина – на обороте?
Говорок его стал бойким, четким. Куда девалось заикание, бормотание и неестественные для любого находящегося в здравом уме и твердой памяти человека паузы!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: