Заратустрица
Наталья Мар
Франция эпохи романтизма. Расцвет контрастов и противоречий, карнавалов и мистики. Бедный фокусник Леон готов жонглировать жизнью и смертью ради успеха в парижском варьете. Не маловато ли он репетировал, чтобы так рисковать?
В оформлении обложки использованы изображения с https://ru.depositphotos.com/ (https://ru.depositphotos.com/%0d) и https://www.shutterstock.com/ по стандартной лицензии
Послезавтра я узнаю цвет моих новых брюк. Швея в Бельвиле уже взялась за иглу.
А пока я завис вверх тормашками в аквариуме на пять тысяч литров. Скованный по рукам и ногам. Конферансье снаружи кривляется:
– Тридцать два! Тридцать один!
Грим на мне разбух, тушь растеклась и щиплет глаза.
– Двадцать пять! Двадцать два!
Я паникую и пускаю пузыри. Замок открыт, но цепь запуталась.
– Два! Два с половиной… Два с хвостиком…
Дзынь – ! – вдыхаю воды с испугу, но меня уже выплёскивает на арену. Силач Буль стоит над грудой битого стекла с пудовой гирей, а меня выворачивает в лужу. Конферансье вопит:
– С вами был маг Леон Заратустра!
– Заратустрица, – дразнит зал.
Я плохо отрепетировал. После меня выпускают пуделей.
* * *
– Зря Буль не дал тебе утонуть, – директор варьете распинал меня размалёванным ртом, не снимая клоунского носа и парика. – Мы бы заменили воду на формалин и выставили тебя в холле, разбухшего и синего, как экспонат кунсткамеры!
Мсье Жако любил фантазировать на тему моей скоропостижной гибели. Но его позвали на сцену.
– Не будет номера к послезавтра – катись на улицу. Реквизит добывай сам. Не потрачу больше ни сантима на твои выкрутасы.
Я ему, конечно, поклялся. Но идей у меня, конечно, не было. Дрызгая сырым трико по кулуарам варьете, я глянул на сцену, где скакали учёные пудели. Иветти – худенькая дрессировщица в ажуре и пайетках – никогда не смотрела на меня и вполовину так нежно, как на своих питомцев.
Возвращаясь к вагончику, я надеялся, что Лимпопо не окажется дома.
– За…
– …рат…
– …устрица! – каркнули братья, едва я толкнул дверь.
Мы делили закопченный дочерна вагончик с сиамскими близнецами. То был редкий экземпляр уродства внутри и снаружи. Лим рос посредине. Слева – на уровне плеча – почковался По. И ещё один По прилип справа. Вместе они походили на куклу трёхглавого людоеда из сказок про Джека-победителя великанов. Сморщенную, плохо сшитую куклу с желчью и алкоголизмом. Лимпопо собирали до сотни франков за вечер одним своим омерзительным видом. Чудеса. Лично я платил бы близнецам за то лишь, чтоб больше их не видеть.
– Чего дома сидишь? – я знал: обращение в единственном числе их бесило.
Лим рыгнул:
– Наша бабка звала…
– …таких, как ты…
– …шакалами!
Левый По хотел бросил в меня бутылкой, но рукой завладел другой брат.
– Слушай, Лимпопо. А говорят, бабка-то ваша была ведьма. Здесь же полно её вещичек. Одолжите мне что-нибудь для номера?
– Только…
– …через наш…
– …труп, – огрызнулись братья.
Барахло покойной бабки затопило вагончик. Особенно меня раздражал громоздкий шкаф-домино. Одну его половину усеяли белые ящики разного стиля и фасона. А другую половину – чёрные.
– Ну, хоть шкаф отдай? Я распилю в нём женщину с бородой.
– Да пошёл ты…
– …на…
– …пятьсот франков, – ляпнул По.
Близнецы оторопели, взвизгнули – и зажглась потасовка. Правый и левый По хватали Лима зубами за уши. Две ручонки царапали троих без разбора, подчиняясь братьям по очереди. Я плюнул на них. Пнул дверь и вышел. Мне был нужен кислород.
Денег, чтобы просадить их в баре, у меня не нашлось. Тогда я побрёл к вагончику Иветти. Моему личному Мысу Доброй Надежды. На стук никто не открыл, но когда я развернулся, чтобы уйти, смех дрессировщицы раздался из-за угла. Через секунду мы столкнулись нос к носу.
– Леон!.. Думала, ты работаешь над номером.
– С кем это ты хихикала?
– Это что, сцена ревности?
В пергидролевых кудрях блеснула лилия из гагата.
– А это что, новая заколка? – парировал я на тон истеричнее, чем хотел.
Иветти зачмокала, подзывая пуделя, и оттеснила меня с крыльца.
– Слышала, мсье Жако тебя уволил.
– Ещё нет.
– Ну, так послезавтра уволит. Леон, ты обещал, что мы съедемся, а сам теряешь последний заработок!