Либеллофобия

На глубине провода коммуникаций висели клубками прямо между домов – вперемешку с бечёвками для сушки белья. Один из четвёрки запутался в проводах, потерял управление и прорезал жилой комплекс. Застряв у кого-то прямо в гостиной, воланер загорелся.

– Кай, 337-й минус! Ниже нельзя рулить.

– 337-й просто решил поваляться на мягком, – подстегнул напарников Бритц. – А кого не убьёт праздность, убьёт мой армалюкс.

Дно Граная возникло так внезапно, что эзеры затормозили в свалку из юродивых бродяг, тряпья и помойных куч. Воланеры от удара свернулись, как ежи, и на секунду включили антигравималь на мостике. В комме рой-маршала бранились пилоты: их приподняло и плюхнуло обратно в кресла. Зато они выжили, а могли бы разбиться.

На дне пришлось покинуть воланеры. Эзеры обернулись в свои имаго. В сумерках цокольных переулков затрепетали крылья: чёрная стрекоза, жирный жук-плавунец и медная оса-палач. На такой глубине они нечего не боялись: ни клейкого пепла, ни душного газа. Ни вооружённых солдат. Цоколь Граная был отброшен на целые века назад. Сверху гремели передовые технологии. Здесь, в глуши колодцев, прятались неприкасаемые. Отчуждённые. Все те, кто не мог уйти в пустыню и не хотел защищать город, который их презрел. «Пенитенциарный этаж», гласила надпись на глухой стене. Из узких, словно бойницы, окон за насекомыми следили тысячи блестящих – слезящихся, болезненных, диких – глаз.

– Разделяемся. Установить пушары для обстрела.

– Есть, – плавунец ушёл первым.

– Кай, здесь нет солдат, – капитан-оса колебался. – Один сброд, городские каталажки. Зачем их…

– Берграй. Ты меня утомил.

Интонация угрожающе смягчилась. Эзеры знали: когда голос рой-маршала Бритца таял, черновик твоего приговора уже был готов. Насекомые свернули в разные закоулки. Дойдя до тупиков, они расчехлили пушары – покрытые амальгамой сферы – и бросили наземь. Сразу после трое взвились наверх и юркнули по щелям.

Гладкое зеркало двух пушаров покрылось мелкой рябью, а затем стало вращаться и метать иглы. Они выстреливали веером одна за другой. Пушары катились по улицам, гонимые энергией хаотично вылетающих снарядов, словно бешеные дикобразы. Тюремные стены, хлипкие перегородки каталажек и решётки сумасшедших домов посыпались в колодцы улиц. Раздались вопли ужаса. Это были обитатели цоколя. Доведенные до крайней степени отчаяния, они выпустили чудовище: сдерживаемую годами силу ненависти и безумия.

А потом вырвались и побежали.

Вверх, вверх… На свет. Небоскрёбы обвивали пожарные лестницы, аварийные трапы, балконы. Тысячи тентаклей зашуршали по стенам. Они рвали провода и бечёвки с бельём на своём пути, били стёкла. Заключённые бежали от игл пушара, бродяги уносили лохмотья от заключённых, душевнобольные шарахались от бродяг. А вместе они, как гигантский снежный ком, подминали и тащили за собой всё больше простых карминцев, чьи жилища вставали на пути их лавины. Потоки тентаклей неслись к поверхности, как живые бикфордовы шнуры.

– Альда, мы возвращаемся, – сообщил Бритц. – Прикажите сворам прекратить огонь.

– Что? Всем сворам?

– Да. Мне нужна тишина наверху.

Беглецы принимали иррациональные решения: бежать отовсюду, где шум, – туда, где тише. Три эзера дождались, когда поток карминцев минует их, и вернулись в воланеры. Они летели наверх, но не стреляли в людей. Поток сброда мог так же легко повернуть вспять. У самой поверхности в гущу солдат выплеснулись толпы разъярённых обитателей тюрем и психушек, баррикады и орудия сшибали хромые нищие. Женщины с кульками и детьми, захлебываясь ужасом, кидались наперерез своей артиллерии. Строевой порядок обернулся месивом, беспомощным хаосом. Всё это время враги безучастно наблюдали сверху, как город захватывает и губит сам себя.

Гранай пал. Дымные смерти покинули чрева своих гломерид. Кайнорт забрал символический ключ от города из рук каргомистра и протянул Хокс.

– Гранай Ваш, госпожа.

Шершень стояла на трапе, стараясь не выдать, что под серой накидкой морщится от боли. Спускаться, хромая и волоча за собой треснувший сапог, было ниже её достоинства.

– Мои трюмы забиты, – процедила она. – Эзеры не тащат рабов и трофеев свыше разумного. Можешь теперь набирать добычу для ассамблеи минори, Бритц. Они твои.

Карминцев разделили надвое: солдаты и остальные. Бритц прошёл между пленными. Несколько отчаянных выстрелили в рой-маршала в последний раз. Хромосфен сверкнул, но Кайнорт не замедлил шаг. Он бы искренне удивился, если бы никто не попытался. Уж кому, а ему давно было не привыкать к радушию пленных. Две стальные сколопендры размером с крупного пса семенили за ним. Их ноги лязгали изогнутыми лезвиями керамбитов. Смерть встала перед каргомистром, обстукивая комья грязи с подошв. Из пасти голого черепа в сером капюшоне зазвучал карминский:

– Я пришёл не за рабами, – акцент был явный, но фразы не искажены. – Месяца четыре тому назад пауки спрятали в Гранае прибор под названием Тритеофрен. Он мне нужен.

– Но его не… не существует!

– Посмотрите вокруг, каргомистр. Шчеры на одной чаше весов – ваши люди на другой… Отдайте мне прибор. Или того, кто знает больше. И мы уйдём.

– Чтобы вернуться опять!

– Если у нас будет Тритеофрен, мы уйдём навсегда.

Шёпот…

Каргомистр сверкнул подбитым глазом. Миг, и его взгляд перехватила сколопендра. Свистнула хозяину, подавая знак. Эзер повернулся к толпе. Пустые глазницы зондировали женщин, прятавших детей, чтобы те не кричали и не провоцировали живорезов. Подростков, задыхавшихся в пыли на морозе. Старух, с покорной скорбью на лицах перебирающих бусы и чётки.

– Отдайте мне Тритеофрен, – обратился эзер к толпе. – Мы и сами хотим уйти. Ваши тентакли застревают в зубах, мясо жёсткое, а кровь жидкая. Как еда вы отвратительны. Как рабы – упрямы и бестолковы. Нам нужны только шчеры. Если у эзеров будет целая планета пауков, мы забудем о Кармине.

Раздалась брань, посыпались проклятия, кого-то защемили. Карминские солдаты забесновались в сетях, когда от женщин отделилась горбатая старушка. Её трясло, как болонку, пока она ползла мимо стальных сколопендр. Став ближе, старушка бросила к ногам маршала кисет и плюнула сверху.

– Вот. Убирайся, таракан.

И снова у кого-то не усмотрели иольвер. Старуха упала, справедливо ли, нет ли убитая кем-то из своих. Адъютант подобрал кисет и подал маршалу. Внутри кожаного мешочка был осколок двухслойного зеркала. С одного округлого конца отлитый гладко, с двух других – шершавый и неровный. Бритц провёл костяшками хромосфеновых перчаток вдоль края зеркала. Острый обломок царапался.

– Это замечательно. Но я вижу, здесь не всё. Где другие две части? – рой-маршал тихо кашлянул под маской. Фильтры приказывали долго жить. – Давайте-ка закругляться.

Сети, ограждавшие толпу карминских солдат, начали сжиматься. Бежать из силков было некуда. Мужчины отступали ближе и ближе друг к другу. Они гибли: кто-то от ожогов сетей, а те, кто в середине, от удушья. В криках боли и ужаса, в женском визге из толпы напротив эзеры разобрали мольбу прекратить пытку и наконец -

– Ключ у атташе Лау!..

Сети перестали сжиматься. Бритц повернул череп к каргомистру.

– Уитмас Лау, – отрывисто произнёс тот. – Пришёл к нам в начале лета и дал это. Одну треть Тритеофрена: куматофрен. Он управляет магнитным полем.

– Где искать атташе Лау?

– Не знаю. Не знаю! Да и с чего бы оставлять нам адрес, если он хотел спрятать прибор по частям? Но пришел он откуда-то с юга, со стороны Кумачовой Вечи. Всё, больше ничего мы не знаем! Хоть режь…

– Спасибо, каргомистр. Цены вам нет.

Бритц сжал костлявые пальцы – и повинуясь жесту, сети скатали карминских солдат в смертельный клубок, протащили к краю небоскрёба и… да. Сбросили.

– Поиски затягиваются. Пока мы здесь, не в моих правилах пополнять ряды партизан боеспособными мужчинами, – рой-маршал развёл руками, будто его можно было понять и простить. – Остальные могут вернуться в город.

Сажа оседала на пустыре. На обломки сквилл и гломерид, на вагоны упавшего паровоза, на тюки и чемоданы.

– Что же ты не позаботился об обитателях цоколя? – рой-маршал вернулся к каргомистру. – Эвакуационные ходы были только с этажей среднего класса и выше. Ай-ай. Думал, пойдёшь на второй срок?

– Я прошу Воларнифекс. Почётную казнь по традиции эзеров.

Каргомистр бросал затравленный взгляд на соседние соты. Стоя поодаль, вдовы солдат ждали, пока Бритц отдаст им пленного. Кто знал, как долго и мучительно они будут его терзать прежде, чем убьют. У большинства гранайцев ныне были личные счёты с чиновником, подвергшим их риску ради шчеров.

– Воларнифекс заслужить надо, – возразил рой-маршал. – Чуйка, фас.

У него из-за спины выскочила сколопендра. Ножки-керамбиты засверкали, оплетая жертву. Сражённый их блеском, каргомистр повалился назад, не сознавая, что уже мёртв. Вторая сколопендра, по щелчку хозяина, присоединилась к трапезе. Лезвия твари скользили под идеальным углом: Бритца не окатило кровью. Его череп пересекла тонкая, как нить, струйка. В комме шаркнуло:

– Я нашёл. Мать и младенец. Погибли от взрывной волны – там сквилла упала.