Либелломания

– К тому же ты эзер, – добавила она.

– И? Мы вас уж год как освободили, даже уж полтора тому. Это мы теперь по рукам и лапам опутаны. Зарплату вам плати, страховку, взносы, налоги. Рук не хватает, все поразбежались по отшельфам, а туда не сунешься. Дом сам убирай, роботы стоят как три раба. Хитиновый банк так прижал, хоть петлю одевай.

Она прошла мимо, унося аромат коньячного бисквита и засахаренной сливы. По наблюдениям Скути, шчеры обыкновенно были чем-то похожи на свои имаго. Но эзер никак не мог подобрать к М подходящий образ, на ум приходили только насекомые. Оса-помпилида. Или чёрный парусник. Или ядовитая данаида.

Он захотел открыть перед нею дверь, но не успел. М толкнула рычажок рукой в чёрной перчатке и бросила на чистом эзерглёссе:

– «Надевай».

Сапфировые каблуки звенели по мрамонту. М ступала легко, будто на крыльях, но за спиной развевалась лишь кокетка пальто. Её назвали минори дальше по коридору, изобразили реверанс на выходе и без слов уступили свободный орникоптер, хотя очередь на выезд начиналась в ложе у арены. Снаружи стадион был оформлен иммерсивными экранами, и в миг, когда в толпу прямо с крыши нырнул чёрный вуалехвост, М растворилась в кляксе его плавника и пропала.

* * *

М – потому что Эмбер. Участвуя в бесстыжих проделках, я потратила все буквы алфавита и оставила «М» напоследок, чтобы после уже не возвращаться к плутовству. В прошлой жизни я мечтала делать роботов, а теперь подстраивала на заказ досадные ошибки, которые выстреливали на такой-то секунде такого-то раунда. Напрасно я обвиняла Скути. Для победы мне сильно недоставало образования. Я по-прежнему была хороша в изготовлении брони, но в финальном бою важнее нападение. В новом сезоне у Скути кончились деньги, и он нанял лучшего из худших. Мы снабдили Крушителя Тарантулов координатором от краденого имперского минипорта, но сделать из него убедительное оружие я бы не смогла, да и Скути, к счастью, заказывал то, что должно сломаться. Это было делом времени. Нестабильный микропортрон в лучшем случае отбрасывал тяжёлого противника на пару метров и только. Но, как и все имперские штучки, он так впечатлил зрителей, что ставили только на нас. Я постаралась на славу, чтобы увеличить вероятность ошибки орудия. К нашей досаде, оно держалось целых двадцать ударов. Мы уже боялись, что получим сто тысяч призовых вместо двухсот по ставке.

В орникоптере я сняла туфли и коснулась скрытого датчика. Сапфировая шпилька сверкнула на прощание и со вспышкой исчезла в подошве, а колодка приняла форму балетки. Обычной лодочки из тех, которые носили шчеры. Шляпка с больной головы отправилась в сумку. Меня путали с минори. И просто с эзерами. Меня знали как обыкновенную шчеру и как диастимага. Я никого и никогда не разубеждала. Запутать след легче, если свидетели путают показания.

– Эмула, ты не дома разве? – голос домовладелицы кусал меня за ухо через наушник. – Тут к тебе клиенты, трутся у мастерской.

– Клиенты?

– Я ведь просила не назначать тараканам после девяти, у нас приличный квартал!

– Простите, тётя Рунанна, я больше не буду, – я приложила усилия, чтобы выровнять голос. – Будьте любезны, передайте господам, что я в отшельфе. Да, у сестры. В Черновдовьем, да. Пусть оставят заявку, я потом… сама.

Кто-то. Что-то. Где-то. Проболтался. Хотелось в ароматный душ, но возвращаться в мастерскую я не стала, конечно. А вышла на станции пригородных воларбусов и взяла билет до отшельфа Златопрядный. После двадцати фокусов со ставками искать меня могли десятки таких же махинаторов. Было ещё кое-что. Это пахло паранойей, но царапало как песчинка в чулке. Ведь знала, что использовать идеи с Кармина опасно, но раз – Скути пришёл от неё в восторг, два – мы нарядили Крушителя Тарантулов в сварочные башмаки, и три – к моему порогу явились гости. Обычно эзеры не выстраивались в очередь с заказами к самоучке из неблагополучного района. Разве что за её шкурой. Мою пустили бы на подделки модных туфель.

Перед прибытием воларбуса я вывернула пальто потёртой подкладкой наружу и растормошила юбку. Опустила край до земли, разделила плотный облегающий габардин на три свободных слоя попроще. Перчатки комом полетели в мусор. Что я не могла ненавидеть в тараканьих новшествах, так это иммерсивные панели на транспорте. Орникоптер выглядел как колибри в ярком цифровом оперении, и она дышала, трепетала, а на стоянке чистила пёрышки. А воларбус на пути к морю переоделся в чешую водяного змея.

Черновдовий отшельф находился ближе к Эксиполю, но в Златопрядном, где скалистые берега резали гавань, жила Злайя. Воларбусы – безмоторные полупоезда на колёсах – ходили только до ближайшего хутора-дикоимья. Там было наспех когда-то проложено энергополотно. Оно и заряжало воларбус, а вне дороги они были просто телегами. Раньше из Златопрядного выбирались морем вдоль линии берега, но эзеры запретили ходить по воде к городу. По земле добирались почти целую ночь.

«Остановка “Дикоимье Кыштля”, стоянка четыре секунды, – летел вдоль кресел голографический контролёр. – Пи-ип. Следующая остановка – “Дикоимье Вшитля”».

Я стряхнула сон и потёрла глаза. В стекле воларбуса отражалось лицо фальшивой минори. На виске отпечаталась оконная рама, на щеке – складки рукава. Мне помахали, поймав взгляд в стекле:

– Привет, Эмбер, – приятель, спохватившись, подавился буквой «б» и проглотил остальное.

– Привет, Онджамин. Опять сдавал кровь?

– Что, так уж и видно?

– Видно – не то слово.

– Злайе только не говори.

– Она медик.

– Она ветеринар.

Я только покачала головой. Худые, бледные, до и после смен, шчеры всё равно везли последние силы в город. Онджамин работал агротехником в отшельфе, но близилась зима, и траты росли, а до сбора урожая был ещё месяц.

– Цену токенов на путешествия опять подняли, – Онджамин присел рядом. – Я сдал-то стаканчик всего, чтобы долг отдать. Злайе пришлось заказать переноску-токамак для какой-то зверюги. Рассчитывал, что сразу устроюсь. А теперь вообще ни в чём не уверен.

– Тут стаканчик, там стаканчик.

– Кровь до сих пор самая прибыльная сделка, – равнодушно сказал приятель. – И для неё не нужно получать визу на пребывание в городе.

– Это они нарочно так сделали. За квалифицированный труд платят меньше, чем андроидам. Уж лучше у магнума выпросить подработку.

Онджамин только закатил глаза:

– Невозможно стало на Джио работать, самодур и злой как чёрт. Тараканьё не лучше, но и не хуже. – Он оглянулся, но другие пассажиры дремали. – Наши, кто уехал в город, не вернулись. Вот и ты же прижилась?

– Ну привет, я ведь не кровь сдаю. Кто едет в Эксиполь и думает прожить на донорстве, быстро понимают, что кровь – не лёгкие деньги. Знаю я таких, которые всё, что заработали, отдают реаниматологу, а потом обратно в отшельф. Это если примут ещё, а то и совестно, вот и не возвращаются. Перебиваются нелегалами до первой проверки. Или в бордель.

– Да я не понимаю, что ли? Я на собеседование ездил. Контролёром ботов на склад. Только визу мне дали на три часа всего. На собеседования всегда на три часа дают визу в город. Приехал в офис, а мне на стойке: ждите. Через полчаса: ждите. А потом спускаюсь к стойке опять, а собеседование, говорят, перенесли. На вечер. Я говорю, у меня виза закончится через час, а они: нам очень жаль, и прямо я вижу, как им жаль, аж головы не поднимают. – Онджамин глотнул из термоса и вздохнул. – Попросил перенести, говорят, обнуляйте заявку и заново в очередь. А я эту месяц отстоял! И вот как быть? Сдал кровь в автомате. Злой поехал на станцию. Или надо было рискнуть и дождаться, не на лбу же у меня написано, что виза кончилась?

– Хорошо, что не стал ждать, Онджамин. Все визы отслеживаются роботами через турникеты на станции воларбусов. Даже те, кто пешком из города уходит или даже на воланере летит, им нужно сначала на турникете визу отметить. Иначе на год блокируют.

– Обложили, сил нет.

Я кивнула и отвела взгляд. Это я когда-то чинила турникет за сто зерпий. Хотя если бы и не я, то кто-то другой, какая разница кто?

– Ничего, второй раз на три дня оформляй заявку, должны дать. Как законопослушному. А если устроишься, на полгода дадут.

Так досадно стало, что финал чемпионата был не вчера. Онджамину не пришлось бы сдавать кровь. Я достала наличные пластинки.

– Вот. Закажешь батарей для жилых комплексов.

– Это мне?

– Это отшельфу.

– Да ты что! – он пересчитал зерпии, прикрывая их воротником. – Да тут лет на сто!

– Свой дом можешь не греть, если гордый. Мой согрей. Но учти, я Злайю тогда заберу к себе и выдавать буду по средам и субботам за токены.

Просверлив меня синими глазами, приятель спрятал деньги подальше. Он понимал, что надо взять, ведь зима – не шутки. А я своя, и дело тут не в гордости. Их диастимаг забросил дела после контузии, и седьмой год Онджамин Оак был за старшего.

– Эмбер… Ладно, не хочу знать, как они тебе достались. Но как я объясню людям?

– А я как?

«Остановка “Дикоимье Вшитля”, стоянка четыре секунды», – прервали нас.

Выскочили уже на ходу и по лодыжки утонули в тёплом песке. На меня в отшельфе смотрели косо за то, что работала на эзеров. Среди эзеров. Хотя удавалось пока скрывать от своих, что мастерская принимает заказы только у пауков. На самом деле за полудохлую технику шчеров я не брала денег, а жила только за счёт насекомых.

До Златопрядного было час пешком прогулочным шагом. Уже пахло солью и амброй, чувствовалось море. Мы сняли обувь и грели пятки по-утреннему тёплой тропинкой. Дальше начинались норковые луга, они были словно мех на ощупь, и я не стала надевать туфли. Приезжая в отшельф, я радовалась его свободным просторам, как ребёнок на каникулах, и возможности одичать хоть на пару дней.