Либеллофобия

Утренние сумерки пахли гарью и тухлой рыбой. Отец сидел на верхушке дюны, закутавшись в палантин, и искал рабочие частоты, но пеленгаторы только трещали. Ни родного октавиара, ни даже карминской речи. В этом море больше не было волн.

Мы с Чиджи доедали бобовые галеты и впитывали первые карминские холода. Дневное белое солнце – Алебастро – едва пробивалось сквозь ледяной купол. Я проследила мамин взгляд в небо: за ночь вся вода с поверхности планеты поднялась вверх и застыла одним толстым мутным слоем. Где-то там примёрзла наша река. И тот неосторожный карминец, которого унесло вслед за бидоном. Первая смерть, что я видела.

Папа оживился и вскочил.

– Не пойму… чёрный дым. Местные!

Пёстрый шар катился вверх по бархану, а за ним чадило, как от пожара на свалке покрышек. Я пригляделась… Шар толкал гигантский навозник. Весь белый, он катил пёструю сферу по дюне, двигаясь задом, вниз головой. Из пасти у него валил угольно-чёрный дым.

– Бизувий, – выдохнул папа, – пустынная баржа. На них ездят местные бедуины. Дюнкеры. В этом шаре их прессованный скарб.

И верно: от комка то и дело отваливалось барахло, и пеший карминец палкой цеплял потерю и лепил на место. Ещё пятеро качались на приподнятом заду бизувия. Мы уже чуяли горючий смрад их табора. Возле шара бежала вразвалку стайка зверей с непомерно длинными клювами.

– Так себе гости, – пробормотала мама, отмахиваясь от дыма. – Эмбер, собери рюкзаки, пока еду не закоптило.

– И синдикомы спрячь от греха подальше! – папа сунул мне приборы.

Одна рация выскользнула у меня из рук. Ударилась о гальку, пискнула… и в трескучем эфире полилась чья-то речь. Я не сразу поняла, что это не карминский, и озадаченно пялилась на прибор, пока отец его не схватил.

– Эзерглёсс – язык насекомых! Их волна, что ли? Как так?

– Я ничего не делала! Он упал…

– Ты что-нибудь понимаешь, Уитмас? – спросила мама.

– Ни слова.

Но тут синдиком умолк на секунду и тем же голосом заговорил по-кармински:

«…шчеры… и мы уйдем…» – я не слишком хорошо владела языком, а речь была сильно искажена акцентом. – «…за каждого шчера сто… и цистерну воды».

Папа задыхался от гнева:

– Они ищут пауков! Дают вознаграждение и обещают покинуть Кармин, как только им выдадут нас всех.

– Как давно, интересно, они это транслируют? – прошептала мама, и мы посмотрели на бедуинов. – Нам как раз туда, откуда они катятся…

Встреча была неминуема.

– Чиджи, лезь ко мне на спину, – скомандовал папа и превратился. Мама закинула на себя рюкзак и последовала примеру папы, а я замешкалась.

– Может, не надо их пугать? То есть, мы как будто уже против них. Как будто угрожаем сразу.

– Эмбер! – прикрикнула мама. – Деликатничать будешь, когда они закатают тебя в шар вместе с барахлом и приволокут к эзерам!

Дюнкеров встречали золотопряд, чёрная вдова и зеркальный паук с мальчиком на спине. Мы припали к камням, надеясь до последнего, что табор пройдёт мимо. Но дым приближался, и вот уже навозник закатил свой грязный шар из кручёного и мятого белья на ближнюю дюну. Зверьки с клювами не отставали. Бизувий чихнул облаком гари, как древний паровоз, и с его белого зада посыпались карминцы. Их было трое, да две тётки остались наверху и следили за нами оттуда.

– Три цистерны воды! А, нет, четыре! – пересчитал нас дюнкер. – Слыхали новости?

Он широко улыбался, но только не глазами. Мы отползли за папину спину.

– Слыхали, слыхали. Идите своей дорогой.

– Да ты не бойся. Тарканы вас живьём требуют, – он заржал, тряхнув гривой красных шнурков.

– Эзеры лгут. Ничего вы не получите – только вслед за нами у них в трюме пропишетесь. Дайте пройти по-хорошему!

– Иначе что? – развязно огрызнулся карминец, доставая выкидной рыбацкий нож.

– Послушайте, я бу…

Мелкие зверьки загалдели, перебивая папу. Обступили морду навозника и поочёредно пихали клювы ему в рот. Зверь кормился из их зоба, вонял машинным маслом и дизелем. Дышать рядом с бизувием стало просто невозможно.

– Ладно, выкладывайте, – рявкнул другой карминец.

– Простите?

– Проезд, говорю, платный! Выкладывайте, что у вас там есть, – носатые зверьки уже совали любопытные клювы в рюкзаки.

– Только немного консервов – совсем чуть-чуть – папа отгонял попрошаек, клацая хелицерами. – И полудохлые синдикомы, без них нам не выйти из пустыни. Нечем с вами поделиться, дайте пройти.

Папа боялся упомянуть бункер, полный шчеров. Ради четырёх пауков карминцы, может, и не пошли бы на риск, а вот ради нескольких десятков…

– Половина всего, что есть, и проваливай, – процедил третий дюнкер.

Они подошли ближе. Я вскинула клыки, которыми ещё ни разу не пользовалась по назначению. Твердили, что мой токсин слишком опасен. Карминец дёрнул с маминой спины рюкзак, а второй ударил мне рукоятью ножа по хелицере. В ответ я вцепилась клыками в тентакль, но яд брызнул впустую: щупальца были слишком твёрдые. Мама рядом воевала за свой рюкзак, но ловкий грабитель отрезал лямку. Папа увернулся от третьего дюнкера и бросился на помощь. Карминец полоснул его лезвием по ноге – но тотчас сам взвизгнул.

– Стойте! Это бумеранг! – заорал он, катаясь по песку в крови. – Зеркальный диастимаг! Стойте!

Его товарищ держался за подбитый глаз, а другой продырявил себе ногу, прежде чем разбойники сообразили, в чём дело. Любое ранение, причинённое отцу, мгновенно возвращалось нападавшему.

– А мы по-хорошему просили… – закрывая нас серой головогрудью, прошипел папа. – Амайя, Эмбер! За мной!

Мы втроём кинулись наутёк вниз по дюне. Бежали без оглядки, хоть папа и хромал на три ноги. Одну прострелили, две порезали… Свой рюкзак он потерял в потасовке.

– Ты ранен, пересади Чиджи ко мне! – крикнула мама.

– Некогда! Они, похоже, решили проследить за нами.

От страха я еле удерживала облик имаго. Неприспособленные к пустыне, лапы вязли в мелких камушках. Три-четыре дюны спустя мы добрались до берега и глядели вниз с глинистого обрыва – скользкого, блестящего. Судя по налипшим ракушкам, граница воды была совсем близко. Вчера. Сегодня дно ухнуло вниз метров на десять.

– Сколько ещё до пологого спуска? – спросила мама, тревожно оглядываясь.

– Он должен быть где-то рядом, – бормотал отец.

Карминцы бодро катились на своём навознике. Бизувий разгонялся нехотя, под ударами погонщиков он больше распускал дыма, чем действительно бежал.

– Надо спускаться прямо здесь, – мама свесила передние лапы с обрыва.