Что весь мир – безумный голодранец.
За чертой
Как будто растаяла нежная кожа,
и стыдно за нежность её нищеты.
Мой плач о тебе навсегда обезвожен,
но разве не вечность лишает черты
границ узнавания и зарождений
иного лица… Перемешан в одно
живущий в приюте погибших видений.
А если и видеть —
уже всё равно…
Растает вчерашних свиданий прохлада.
Почти испарившись, заветрится мысль.
И память моя станет чистой и гладкой —
ненужной любви
милосердный каприз.
К чёрту идеалы!
Изнанка смотрится богаче,
когда всё лучшее ушло
в себя… и ничего не значит
оставшийся для зренья слой.
Смотреть дороже не глазами,
но дорого глазам платить
за блажь картинок, где прозаик
решил стихами пошутить.
А может, даже и серьёзно
уверовал в то божество,
которому не хватит роста
вписаться в памятник живой.
……
Разочарованный романтик
искал изнанку – опознать.
Но зрения уже не хватит
постичь изнаночную стать…
Замызганные страницы абсурда
Душа присвоила палитру боли.
У боли – краски раны и бинта,
что быть старался свеже-барахольным,
не выдержав стерильного листа.
Панически раздёрганные нервы
в ошмётках нитевидного штриха…
Как будто цвет желает верной смерти,
а медсестра для верности плоха.
Отвергнуты все глупости надежды
для мудрых перевязок вопреки…
Душа устала тело пить несвежим.
блюя в строку рыдающим «хи-хи».
В загоне
Напрасно тыкать буквы в нервах…
Их азбука давно не та.
Бескровный рот голодной стервы
Сжевал божественный диктант.
С весенним солнцем вопли выше.
И тушки кажутся свежей.
И только замысел унижен
Реализацией страстей.
Наверно, нервам нужен новый
Хозяин – в теле или без.
А буквам хватит и загона —
Арестом избранных существ.
Лучше меньше, да?
Человеку много и не надо.
Много – лишь откормленная блажь,
от которой сам страдаешь, рядом
мучая другого… Тот кураж
вечен, да и б'ез толку об этом.
Просто новый повод позудеть
в зубе мироздания – поэтом,
кто устал от м'алого болеть.
«Кресло теряет ножки…»
Кресло теряет ножки.
Ножки теряют пол.
Им не хватало кошки.
Чтоб кто-нибудь пришёл.
Лёг. Походил. Остался.
Лапой обнял: