нежный лёд.
Вот и кончится лето.
А с ним и зима, и твой голос.
Нет команды вперед. И назад – я решаю сама.
Ведь для каждого голоса есть
и театр,
и тюрьма,
если мы выбираем свои
время жизни
и скорость.
Будто
Натыкаюсь на разные мелочи.
А серьёзное ждёт за углом.
Мне дойти бы – а будто и незачем.
Это «будто» всегда на потом —
И всегда вперемешку с реальностью,
Будто снова себе же закон.
Только мне снова как бы без разницы,
Если в сумме ты весь предрешён…
Я вдруг подумала…
Я вдруг подумала: как же мы будем
дальше, – теряя друг друга теперь?
Разве с тобой мы не близкие люди,
если все вдохи мои о тебе…
если любое ненужное слово
сразу становится смыслом живым
и волшебство интуиции снова
дарит страданью божественный нимб…
Как же потом без тебя?!.. В этом мире
всё завершится, хотя не сбылось.
Глупая слава – любовь растранжирить
ради погибнуть ни вместе,
ни врозь…
Недосказано
Недосказано лёгкое слово.
Голос Сверху сломал бы его.
Мы молчали.
Боялись, что снова
Нас накажут
из-за пустяков…
Ты сегодня особенно нежен.
Будто каждое слово живёт
В расставанье…
Когда неизбежен
Разговор налегке.
И —
раз в год…
Рассвет сквозь пальцы…
Рассвет сквозь пальцы просочился.
В ладонях – мелкий уголёк.
Слова разучивали числа —
Короче выжечь эпилог.
Ненужный день просил прощенья,
Что сам себя не уберёг
От мира, где жестокий гений
Глупцу указывал шесток.
А человек опять не видел
Того, что видеть и не мог.
Ведь главное, что каждый сытый,
Покамест всякий – не едок…
Не торопись. Взапой не значит кружкой
Не торопись. Взапой не значит кружкой
И жадно – недосуг искать бокал
Или стакан хотя бы, как пьянчужка.
Не торопись. Еще не доиграл
Вчерашний стыд, вальяжная свобода,
Характером характер – бурелом,
И выжившие женские остроты,
И не подвластное в уме мужском.
Не торопись. Едва воображенье
Дерзнет затмить июльский недокрой,
Как ладное хозяйское движенье
Усладу оборвет. И жар гнедой
Себя просыплет недозрелым плодом.
Я обернусь метелью в чуждый зной,
Изрежут леденящие остроты,
Обмякнет ум. Снежинкою резной
Вальсирую над разоренной ночью.
Рыдаю, ублажая пустоту.
И рвусь к тебе, – растаяв, – стыд мой хочет
Запойной жадности – уздой тому стыду.