Человек рождающий. История родильной культуры в России Нового времени

Новые векторы в изучении репродуктивного здоровья продемонстрировали и отечественные социологи, чей выбор тем был очевидно увязан с наметившимся участием в международных проектах, что раньше было почти невозможным. Можно сказать, темы подсказывали зарубежные коллеги. В частности, новозеландский экономист и социолог Моника Фонг, обратившись к изучению изменений в репродуктивном поведении россиянок, их семейных ролей, дала оценку их отношению к материнству и абортам. Ee выводы о репродуктивном здоровье россиянок были неутешительными (оно ухудшается), ею же была отмечена сдержанность респонденток в оценке материнских ролей, положительное отношение к абортам[133 - Fong M. S. The Role of Women in Rebuilding the Russian Economy. Washington: The World Bank, 1993.]. В 1990?е годы социальный антрополог Мишель Ривкин-Фиш (Университет Кентукки, США), проведя исследования здравоохранения в России, предложила рассматривать репродуктивное поведение как ключ к пониманию ряда социальных и политических процессов в постсоциалистическом государстве[134 - Rivkin-Fish M. R. Women’s Health in Post-Soviet Russia. Bloomington: Indiana University Press, 2005; Rivkin-Fish M. Pronatalism, Gender Politics, and the Renewal of Family Support in Russia: Toward a Feminist Anthropology of «Maternity Capital» // Slavic Review. 2010. Vol. 69. № 3. P. 701–725.], в частности – к трансформациям в государственном управлении, политическим изменениям. Представительницам Санкт-Петербургской социологической школы (А. А. Темкиной, Е. А. Здравомысловой, Е. А. Бороздиной, В. Сакевич), продолжившим идти этим, намеченным зарубежными коллегами, путем, удалось честно рассказать о том, что ранее не могло быть опубликовано. Они доказали в своих публикациях, что советская репродуктивная культура была репрессивной и пренебрежительной по отношению к желаниям женщин, отличалась низкой сексуальной просвещенностью, широким распространением криминальных абортов, агрессивностью акушерства, многочисленными случаями парафилических расстройств[135 - Тёмкина А. Медикализация репродукции и родов // Журнал исследований социальной политики. 2014. № 3. С. 321–336; Тёмкина А. А. Советы гинекологов о контрацепции и планировании беременности в контексте современной биополитики // Журнал исследований социальной политики. 2013. № 11 (1). С. 7–24; Бороздина Е. А. Медицинская помощь беременным: в поисках заботы // Е. А. Здравомыслова, А. А. Тёмкина. Здоровье и интимная жизнь: социологические подходы. СПб.: ЕУСПб, 2011. С. 54–83; Здоровье и доверие: гендерный подход к репродуктивной медицине / Под ред. Е. Здравомысловой, А. Темкиной. СПб.: ЕУСПб, 2009; Sakevich V. I., Denisov B. P. Birth control in Russia: overcoming the state system resistance [URL: https://www.hse.ru/pubs/share/direct/document/122824253; дата обращения 16.10.2021].]. Впервые за полтора столетия изучения репродуктивного поведения и деторождения исследователи стали отдавать предпочтение качественным методикам, позволившим сделать видимыми проблемы женской повседневности, которые влияют на принятие решений о количестве детей в семье, на область мотиваций, гендерной идентичности. Клиническое акушерство в СССР и в России стало рассматриваться ими в категориях патологизации, как область не только улучшения заботы о здоровье женщин, но и определенных лишений, особенно в области психологической поддержки. Помимо этого, социологи созданной и возглавленной ими в Европейском университете Санкт-Петербурга научной школы сделали предметом специального изучения формирование «абортивной культуры» в советский период, которая предстала необычным и вынужденным, но часто используемым приемом «женского освобождения» от навязанных правил и социальных обязательств. Этакратический гендерный порядок в сфере репродукции, считали Е. А. Здравомыслова и А. А. Темкина, обернулся зависимостью женщин от медицинских учреждений, превращением их из активных участниц предродового и родового процессов в «хрупких пациенток», a само деторождение как нормальный этап в жизни женщины – в страницу истории ee болезней. Прошло много лет, и эти исследования российских социологов 1990–2000?х годов, изучавших репродуктивное поведение россиянок, вызвали особый интерес на Западе. В 2015 году отдельный выпуск известного международного журнала Europe-Asia Studies был посвящен именно итогам исследования этой темы[136 - Europe-Asia Studies. 2015. Vol. 67. № 10. Special Issue: Family, Health and Reproduction in Russia and Ukraine – in the Intersection between the Private and the Public / Ed. J. Rodin.]. Привлечение женских автодокументальных источников позволило по-иному взглянуть на проблемы, традиционно относимые в нашей науке к истории медицины. Беременность, роды, послеродовая повседневность стали рассматриваться не в медицинских терминах, а в социокультурных, в их гендерном измерении, позволяя анализировать представления о маскулинности и фемининности, определять гендерные режимы эпох. Стали изучаться особенности родильных ритуалов не только у крестьян, но и у дворян, купцов, мещан, и авторы анализировали как раз контаминации устоявшихся народных практик и нового научного (медицинского) знания[137 - Белова А. В. «Четыре возраста женщины»: Повседневная жизнь русской провинциальной дворянки XVIII – середины XIX в. СПб.: Алетейя, 2010; Веременко В. А. Организация акушерской помощи дворянкам в России во второй половине XIX – начале XX в. // Вестник ЛГУ им. А. С. Пушкина. 2011. Т. 4. № 3. С. 138–144; Кобозева З. М. Мещанская повседневность провинциальных городов России во второй половине XIX – начале XX в. Саратов: СГУ, 2014; Мицюк Н. А. Рождение матери: Субкультура материнства в высших слоях общества индустриальной России. Смоленск: СГТ, 2015; Мицюк Н. А., Пушкарева Н. Л. Домашние роды в российских дворянских семьях // Этнографическое обозрение. 2015. № 5. С. 167–183; Мицюк Н. А., Пушкарева Н. Л. Гендерные различия в восприятии родового акта (к истории российской дворянской повседневности конца XIX – начала XX века) // Научные ведомости Белгородского гос. ун-та: Сер. История. Политология. 2015. № 13. Вып. 35. С. 133–142.].

Интерес историков повседневности к теме, связанной с родовспоможением в различные исторические периоды, воплотился в работе научной группы по изучению родильной культуры в истории России в Институте этнологии и антропологии РАН (2016). Женщины-историки, сторонницы гендерного подхода к анализу прошлого, взялись за «вписывание» важной страницы женской повседневности, годами обходимой молчанием в отечественной исторической науке и выталкивавшейся в область истории медицины.

Впервые историческому анализу был подвергнут феномен медикализации деторождения, показавший, что закрепление медицинских ярлыков за нормальными процессами в жизни женщин имело социальные последствия. Авторы многолетнего проекта пришли к выводу о том, что обычные для женщин предродовые и послеродовые состояния стали определяться и рассматриваться как медицинские, попадая из сферы культуры в сферу влияния и власти врачей и медперсонала. Позитивным следствием этого стала лучшая, чем столетие назад, диагностика женских болезней на всем российском пространстве, которые стали скорее предотвращать и легче лечить. Отрицательным следствием медикализации был латентный и кажущийся необратимым процесс наделения врачей и медицины слишком большим социетальным влиянием в тех вопросах, в которых они не всегда компетентны, превращение всех рожениц – в пациенток; процесс закрепления за родами клинического (a не домашнего) пространства, в котором окончательно победили врачи, задвинув в область субъективного риска всех повивальных бабок (именно в этих, обесценивающих их практический опыт, терминах). Особой темой стало для социальных антропологов все связанное с эмоциональными переживаниями вокруг темы родовспоможения, в том числе вопрос о традиционности/исключительности и новационности участия мужчин (мужей) в психологической помощи женщинам во время родов[138 - Мицюк Н. А., Пушкарева Н. Л. Модернизация репродуктивного поведения образованных россиянок вт. пол. XIX – нач. XX в. // Женщины в Российском обществе. 2016. № 3. С. 73–89; Мицюк Н. А., Покусаева В. Н. Ведение беременности в дореволюционной России: от традиционных практик к медицинскому знанию // Вестник Смоленской гос. мед. академии. 2016. № 2. С. 85–94; Белова А. В. Материнство в послебрачный период: репродуктивное поведение российских дворянок // Вестник Тверского гос. ун-та. Серия: История. 2016. № 2. С. 4–23; Мицюк Н. А., Пушкарева Н. Л. У истоков медикализации // Журнал исследований социальной политики. 2017. № 4; Кобозева З. М., Скачкова У. О. «Жертва аборта»: Отношение к родам и абортам в первые годы советской власти // Вестник Самарского ун-та. История, педагогика, филология. Т. 23. № 4. 2017. С. 17–23.]. Исследовательская группа вовлекла в научный оборот новые источники: записи рожениц (в том числе с современных родительских сайтов), «родительские дневники», карты родильных и гинекологических отделений, историко-медицинскую литературу[139 - Мицюк Н. А., Пушкарева Н. Л. Гендерные различия в восприятии родового акта // Via in tempore. История. Политология. 2015. № 13 (210).]. Привлекая подходы и методы феминистской антропологии и социологии, обращаясь к историко-медицинским темам (акушерские операции, контрацепция, клиническое родовспоможение, плодоизгнание), они старались вывести эти сюжеты за пределы институциональной истории медицины, показывая перспективы рассмотрения тем в широком социальном контексте, включая работу с такими концептами, как женская идентичность, эмансипация, социальное неравенство, гендерные статусы и роли, идеалы женственности, образ сознательного материнства. Помимо вклада собственно в гендерную этнологию, эта исследовательская позиция способствовала продвижению слабо развитого до того в России направления социальной истории медицины.

На фоне работы коллег-гуманитариев и привлечения ими новых исследовательских подходов представители медицинского сообщества оказались в стороне от ревизии темы истории родовспоможения. Врачи продолжали публиковать статьи исключительно по институциональной истории акушерской практики, научного знания и клинического акушерства. Их интересы были избирательны и весьма фрагментарны: история кафедр, роддомов, становление клинического акушерства в отдельных местностях[140 - Козлов Л. А. Лихачевский родильный дом: (история становления стационарного родовспоможения в Казани). Казань: Медицина, 2011; Яхъяева З. И. Основные направления развития акушерско-гинекологической помощи на Северном Кавказе в XIX–XX вв.: Дис. … д-ра мед. наук. М., 2014; Алексеев Г. А. К истории акушерства и педиатрии в Чувашии. Чебоксары: [б. и.], 2014; Шарова З. П. История педиатрии и родовспоможения г. Новокузнецка. Новосибирск: Изд-во Сибирского отд. РАН, 2017.]. Новые источники они привлекали крайне мало, упор делался на опубликованные. Главной обобщающей работой (вполне вписанной в этот ряд) стала диссертация Е. И. Данилишиной, охватившая период с XVIII до начала XX века. В ней содержалась все та же генерализация фактов по истории развития научного знания, были явлены все те же традиционные подходы, заложенные столетие назад, а выводы ни в чем не противоречили выводам советской историографии, в которой родовспоможение выступало как элемент в системе защиты материнства и младенчества[141 - Белоножко Е. П. История охраны материнства и детства органами социального призрения России, вторая половина XIX – начало XX вв.: Дис. … д-ра ист. наук. М., 2001; Яковенко Т. Г. Охрана материнства и младенчества во второй половине XVIII – нач. XX в.: на материалах Санкт-Петербурга; Колганова Е. В. Зарождение системы охраны материнства и младенчества в России в конце XIX – начале XX вв.: Дис. … канд. ист. наук. М., 2012.].

* * *

Подводя итоги рассмотрения трудов предшественников, стоит в первую очередь обратить внимание на общий антиэссенциалистский дискурс всех без исключения рассмотренных зарубежных исследований: с позиций неопатриархатных установок такая тема, как история родовспоможения, просто не могла быть поставлена. Рассмотрение родовспоможения как акта и процесса помощи реализации «природного предназначения» женщины никогда бы не сделали это направление исследований реально междисциплинарным и самостоятельным в науке: для этого нужен был феминистский взгляд на женскую историю.

Социальная и культурная история деторождения, возникшая на стыке наук, благодаря развитию гендерных исследований, антропологии родов, социальной истории медицины была направлена не на восстановление новых страниц истории медицины, акушерской практики и фармакологических знаний, а на реконструкцию новых страниц истории женского социального опыта и женских переживаний в условиях гендерного порядка мужского доминирования. Исследователи истории родовспоможения вскрыли важнейшие механизмы трансформации родов, переход их от естественных, характеризовавшихся существованием особого «женского пространства», множественностью традиционных знаний и практик, к биомедицинским с абсолютным доминированием врачебного контроля и экспертного знания и, наконец, к утверждению холистической модели, предполагавшей умеренность внедрения врачебных манипуляций, относительную свободу роженицы, соучастие членов семьи. Представители нового междисциплинарного направления выявили много деталей и противоречивых последствий медикализации, фармакализации и анальгизации родов в исторической перспективе, поэтому их выводы оказались востребованными социологами медицины, этнологами и медицинскими антропологами. В процессе изучения истории родильной культуры было показано влияние важнейших социальных, экономических и культурных процессов на область женской репродукции, лабильность ролей и взаимодействий всех участников родового процесса: роженицы, членов ее семьи, повитухи, акушерки, врача или врачей. Западноевропейские, американские, канадские историки убедительно доказали неоднозначное влияние абсолютного медицинского контроля не только на сферу женской репродукции, но и в целом на область женской культуры и женской идентичности. Благодаря тем, кто изучал такую, казалось бы, частную тему женской истории, как история родовспоможения, гуманитариям стало очевидно, что доминанта экспертного знания есть обычная разновидность функции социального контроля, изучение механизмов которого никогда не утратит актуальности.