Инструмент

Глава 1

Ноябрь в этом году выдался слизким. Сопли-листья застряли на деревьях, свернувшись в хрупкие коконы. Земля все время была сырой: с утра мог идти снег, а к вечеру его размывало до состояния грязи из-за внезапного повышения температуры. В общем, полная хуйня, а не ноябрь.

Репейников листал короткие видео на разбитом смартфоне. Палец медленно проходил вверх, Репейников хмыкал всем телом, палец замирал, замирал и Репейников. На одном из видео он вообще остановился и ткнул Ломова в предплечье.

– Вот, слушай! – Репейников передал ему телефон и нажал на экран.

Женщина в красном костюме-двойке вела репортаж: «Во Франции был пойман самый юный киллер. На момент совершения преступлений молодому человеку едва исполнилось восемнадцать лет».

– Ну и? – Ломов не хотел дослушивать и оттолкнул рукой телефон обратно в сторону Репейникова.

– Да дальше, вот!

«Совершив нападение, стрелок самолично сдался местным органам полиции, заявив, что действовал под давлением. По предварительным данным на его счету около двадцати совершенных убийств. В полицейском участке мужчина рыдал и долго не мог успокоиться. Психологи отмечают «посттравматическое стрессовое расстройство». Ведется следствие».

Ролик закончился и начался заново. Репейников поставил на паузу и выжидающе смотрел на Ломова, который медленно перестукивал пальцами по сальному рулю.

– Ну и? – передразнил его Репейников, кивнув на экран.

– Что?

– Как что? Мальчишка убил двадцать человек, а потом сам сдался! Не странно?

Ломов неопределенно шмыгнул носом и повернул голову к напарнику.

– Сопляк проебался – ты хотел сказать.

Репейников спрятал телефон в карман и тяжело развернулся на сидении.

– Если говорить по-русски, то опростоволосился! Но дело же не в этом! Он сам пошел и сдался! Сам! Его же что-то заставило так поступить. И рыдал. Двадцать убийств, а тут вдруг!

Ломов зло усмехнулся и потянулся к бардачку за новой пачкой сигарет. Механически, привычно закусил одну и щелкнул зажигалкой. Кажется, дискуссию продолжать он был явно не намерен.

Репейников не сдавался. Он приоткрыл окно со своей стороны, из-за чего сидение заскрипело под его ерзанием.

– Я на форуме читал… – пыхтел он, пока снова поворачивался лицом к начальнику. – Что есть такие люди – «идеальные функции», ну, или попроще «инструменты». У них интеллект прокачан и эмпатия на высоте, понял, да? Они не тупо умные, а еще и как… как радары. Считывают чужую боль, могут поставить себя на место другого…

– Обычные человеки, – вставил слово Ломов, стряхнув пепел в подстаканник.

– Нет! Не так! «Обычные человеки» либо умные, либо просто чувствуют других хорошо, а эти другие. Они как комбо – и то, и это… Вот у меня дочка читала книжку про дурачка, которому сыворотку ввели, и он поумнел, но стал чурбаном, эмоциональным импотентом…

– Прямо так и сказала? – Ломов фыркнул, глядя в окно прямо перед собой.

– Это я тебе уже пересказываю, ну, не сбивай с мысли!.. Так… Вот… А, и таких людей находят сейчас и вербуют себе крупняки. Ну, бизнес, чтобы товар свой втюхать побольше, криминал – свои делишки мутить, правительство… Сейчас же куда ни плюнь, одни… Эти… Безэмошники. Каждый думает только о себе, жестокий мир…

– Один за всех и каждый сам за себя.

– Во-во! – Репейников активно закивал. – Прикинь, нам бы такого человека в органы? Мы бы уже того маньяка нашли…

Но Ломов не дал ему договорить, резко оборвав.

– Младший лейтенант Репейников! Вы на задании или на съезде конспиратологов? Хорош трепаться, вон, наша «идеальная функция» – синусоида – ползет, а ты мне тут окна потеешь! Вперед, задерживаем! Эта падла уже сбыл ноутбук гражданки Ермолиной, за опохмелом тащится!..

Не дожидаясь Репейникова, старший лейтенант Ломов выбрался из машины и в три шага достиг местного забулдыги, что мирно плелся в ближайший магазин. Ломов схватил того за основание шеи и пригнул к земле.

– Ну чо, Сладков? Сладко было, теперь «горько»!.. – лейтенант поволок его в сторону служебной машины, пока Репейников заполнял бумаги на грязном капоте.

– Второй раз за месяц. Из завязки вышел что ли?

Сладкова запихали на заднее сидении и, неуместно-резко дав по газам, двинулись в отделение. На земле остались четкие следы от шин и пожеванный фильтр сигареты.

«Разбитая тарелка кулаком кровь капли на полу подбежал к ней плакал кричал я подбежала увидела их развела в стороны накричала на него страшно страшно страшно не двигаться не двигаться смотри в глаза держи его замри замри замри пошевелишься дернется ему нравится он чувствует страх как пес страшно за нее заплачет и у меня внутри все сожмется и треснет

уходит он уходит хорошо выдыхай дыши кровь еще на полу возле дивана но не на диване не попало хорошо можно оттереть как будто и не было но я запомню

он лег спать она убрала осколки кто стер кровь она или я помню где были капли не помню кто убрал наверное она он храпит можно тоже лечь спать пережили она в порядке немного задел но не сильно так припугнул но в первый раз что-то разбил кулаком».

Сова осторожно закрыла ноутбук, словно сомкнув створки раковины, и отвернулась к окну, обхватив шею ледяными руками.

«Моя писанина никому не нужна».

Руки постепенно отогрелись, пульс бился о кожу.

«Тебе нужна».

В соседнем доме загорелся теплый желтый свет. Сначала в одном окне, потом в другом. Спустя несколько секунд погас в обоих окнах.

«Наверное, кто-то что-то забыл… Или пришел с работы и повел собаку гулять».

Сова встала с компьютерного кресла, суставы заскрипели. Подошла ближе. Она скрестила руки на груди, глядя на двор панельного дома. Фары машин немного слепили, отблескивая от стекол и бликуя.

В дом-муравейник стягивались люди, отработав еще один день. Несли пакеты, вели детей, чтобы завтра повторить извечный цикл. «Циклвечность».

Сову уволили. Вчера. Весь день она проспала и проспала бы дальше, но боль усыпить не получилось. Она выползла как крыса из мусорного контейнера и начала грызть. Сначала где-то в области макушки, слева, переместилась на лоб и висок и начала жрать, пульсируя, пережевывая. Мигрень.

«Таблетки не помогут, момент упущен. Еда не поможет, момент упущен. Прогулка не поможет, момент упущен».

Она попробовала писать. Перебить одну боль другой. Помогло на полчаса, потом забило с новой силой. Самое поганое, что и уснуть быстро не получится, придется лежать на одном боку и сначала ждать, когда закончится «резонанс», когда звон от боли затихнет, потом ждать, пока сама боль свернется калачиком и задремлет, но любое движение всколыхнет ее чуткий сон, и все повторится заново.

«Хранить в прохладном, темном, недоступном для детей месте» – должны писать на плакатах для людей, склонных к головным болям, а не только в инструкциях к лекарствам.

«А ведь обидно. Уволили… не за что. Просто, потому что могли, просто потому что захотели. «Ты, Наташа, развиваться должна. Сколько ты работаешь? Пять лет? На одном участке… Тебе с твоими мозгами нужно… Куда-нибудь отсюда. В Питер перебирайся, разве не об этом мечтают все девушки, такие, как ты?..»».

«Как я».

Мысли Совы погасли как клавиатура с подсветкой, когда ворочаешь мозгами над одним предложением. Пишешь, стираешь, думаешь, замираешь. Клавиатура гаснет, в момент наскребаешь одно слово, и по новой. Вот и в голове сейчас было так же.

Она улеглась на кровать, уткнувшись лбом в уголок между стеной и изголовьем. Прижала пульсирующий висок к жесткому краю подушки, чтобы давление на область было ощутимее, и стала ждать, когда боль убаюкает сама себя и уляжется. Тогда, может быть, сможет заснуть и она, лелея свое капризное дитя.

«Может у меня там своя Афина завелась… Нужен только молоток».

Сова укрылась одеялом полностью, чтобы перекрыть доступ свежего кислорода и уснуть побыстрее. Сконцентрировалась на дыхании, дышала по «квадрату»: «Один, два, три, четыре – вдох. Один, два, три, четыре – выдох. Повторить».

Заснула только через часа два. Левый глаз обильно слезился, и к утру на ресницах и уголках непременно образуется желтоватая корочка.

Репейников вернулся домой только после девяти часов вечера, зато с двумя пакетами из «Магнита». Он не крикнул: «Я дома!», не гремел ключами, обычно бросаемыми на обувницу, а тихо перевалился в пространство тесной кухни.

За столом сидела Рита – его дочь-подросток. Она подогнула ногу и что-то скатывала с телефона при выключенном свете. Репейников цокнул языком.

– А ты чего здесь? Да еще и без света? И так зрение плохое!..

Он отчитал ее, но без злости, даже с заботой. И свет не стал включать, как будто ожидая ее разрешения. Рита обернулась, и ее губы растянулись в непроизвольной улыбке.

– А я тебя жду! Есть будешь? – она потянулась и покинула свое место, чтобы включить точечную подсветку над плитой и под кухонными шкафчиками.

– Конечно буду, когда я отказывался-то? А мама где?

Он не дождался ответа и вышел из кухни. Вернувшись, уже в домашних трико и футболке со старым пятном у воротника, разобрал пакеты из магазина. «Яйца, хлеб, молоко, сметана, бананы, яблоки, две пачки гречки, колбаса…». Скомкав пакет, он спрятал его в нижний выдвижной ящик гарнитура, задвинув ступней.

Рита же грела тарелку супа в микроволновке.

– Мама на маникюре.

– Так поздно?

– Сказала, что к ее мастеру запись плотная, принимает аж до одиннадцати ночи!

– Ну, ладно… Ты сама-то не голодаешь? Я один что ли буду?..

Репейников сел за стол напротив Ритиных тетрадок. Рита поставила перед ним суп и ложку, пододвинула корзинку с хлебом и начатую пачку майонеза.

Он кивнул ей и начал есть, низко наклонившись над тарелкой и широко расставив локти. Не прожевав как следует, он продолжил разговор.

– Ну, что нового?.. Домашка что ли?

Рита вернулась на место и снова принялась писать крупным уверенным почерком.

– По обществознанию. Конспект по теме «Эмпатия».

Репейников перевел взгляд на нее и замер на секунду, а после продолжил есть, макая хлеб в суп.

– Так… и что же такое эмпатия?

Рита закатила глаза. Она долго щурилась на отца, наморщив нос. Затем сдалась.

– Я же тебе уже рассказывала!.. Лучше про виды расскажу… Вот ты знал, что эмпатия бывает трех видов? Эмоциональная – это когда мы сопереживаем и чувствуем боль другого, когнитивная – это, уже, когда мы сравниваем свою боль с чужой и пред… пре-ди-ка-тив-на-я! Это когда человек может предсказать эмоции другого.

Рита самодовольно улыбнулась, перевернув тетрадный листок. Репейников опустил ложку в пустую тарелку и увел взгляд в сторону, задумавшись о чем-то. В уме что-то щелкнуло, но он пока не мог понять, что именно.

– Пап, ты чего? – Рита перетянулась через стол и тыкнула его в нос.

Он засмеялся и поймал ее за палец, принявшись тянуть его из стороны в сторону.

– Ты с первой страницы что ли все списала? В мое время надо было хотя бы по ссылкам поклацать! Для приличия!

Репейников отпустил ее из захвата. Отнес тарелку в раковину, залил водой. Былое веселье как будто бы смылось туда же в слив, оставив на поверхности неприятные скользкие кусочки-ошметки. Он натянул улыбку и выключил кран.

– Рит, помоешь, а? Ты же лучше всех нас посуду моешь! А то мама ругаться будет, что я там не домыл, пятно оставил… Ну, Ритка, будь человеком!

– Ладно! – Рита снисходительно кивнула и тут же вернулась к домашнему заданию.

Репейников погладил ее по волосам и ушел в гостиную. Он включил телевизор – какой-то новостной канал. Завалился на широкий диван и взялся искать в телефоне определение слова «эмпатия». Нашел. Прочитал. Стер предыдущий запрос, поискал «виды эмпатии». Пробежался по нескольким ссылкам. Затем перешел в режим инкогнито, по памяти набрал адрес форума с «конспирологией» и снова принялся изучать топик с «людьми-инструментами».

Двадцать новых комментариев и все о том мальчишке-французике. Кто-то писал, что он из этих же, «инструментов», кто-то, более прозаичный, высказывался, что юнца подставили. Мнения разделились.

Репейников пролистал наверх, шершавый палец при соприкосновении с трещинами на экране издавал характерный сухой звук. Снова нашел закрепленный комментарий с примерным списком признаков и начал перечитывать.

«По многочисленным просьбам свожу в один пост все наблюдаемые и задокументированные признаки Ф-феномена («Функций» или «Инструментов»). Не претендую на истину в последней инстанции, но паттерны прослеживаются четко. Используйте для первичного скрининга. ВНИМАНИЕ: По отдельности эти признаки ни о чем не говорят. Речь идет именно о КОМПЛЕКСЕ.

1. Внешние и поведенческие маркеры («Маскировка»)

1. 1 Эффект «серой мыши». Первое и главное – их не видно. Они редко бывают душой компании, не стремятся к лидерству. Могут годами работать на одной должности (бухгалтер, архивариус, библиотекарь, системный администратор), не привлекая внимания. Это не слабость, а осознанная или травматическая стратегия – минимальная видимость означает минимальные риски.

1. 2 Экономия движений и слов. Речь и движения лишены всего лишнего. Они не суетливы, не жестикулируют для убедительности. Каждое слово взвешивается и анализируется. Паузы значат больше, чем слова.

1. 3 Контролируемая мимика. Лицо часто представляет собой «спокойную маску». Это не отсутствие эмоций – это их глубокая фильтрация. Взгляд обычно прямой, внимательный, но не агрессивный. Может казаться, что он смотрит «сквозь» тебя.

1. 4 Парадокс «невидимой компетентности». Порученную работу они выполняют безупречно, но так, что это не бросается в глаза. Начальство часто не может понять, почему у этого человека все всегда работает, в то время как у других – сплошные авралы. Они не из тех, кто создает проблемы и потом героически их решают.

2. Когнитивные и эмпатические признаки («Движок»)

2. 1 Гипер-предикативность. Они не просто анализируют информацию – они моделируют вероятности. Считывают микровыражения, тон голоса, контекст и на основе этого выстраивают точные прогнозы поведения людей и систем. Со стороны это может выглядеть как интуиция или даже ясновидение, но это результат работы мощного бессознательного процессора.

2. 2 Эмпатия-скальпель. Это не сочувствие и не жалость. Это – инструмент диагностики. Они с хирургической точностью определяют мотивы, страхи и слабости человека, даже если тот сам их не осознает. Могут «загружать» в себя чужую эмоциональную схему, чтобы понять логику поступков. Побочный эффект: частое эмоциональное выгорание, необходимость в длительном периоде «перезагрузки» в одиночестве.

2. 3 Мышление паттернами. Они видят мир как совокупность взаимосвязанных систем и шаблонов. Там, где другие видят хаос, они видят скрытый порядок. Это касается всего: от поведения толпы до алгоритмов в компьютерном коде.

2. 4 Язык систем. Им проще объясняться метафорами из механики, программирования, биологии («это как шестеренка, которая…», «его психика сейчас в бесконечном цикле…»). Это не позерство, а естественный для них способ описания реальности.

3. Психологические истоки («Форматирование»)

3. 1 Фундамент – комплексная травма. В 99% случаев в анамнезе – тяжелое детство (насилие, алкоголизм родителей, травля). Их способности – не дар, а выживательный механизм. Они научились считывать малейшие изменения в настроении агрессора, чтобы предугадать опасность. Их интеллект был единственным оружием против хаоса.

3. 2 Глубокая экзистенциальная усталость. Они редко бывают по-настоящему счастливы. Понимание мотивов людей часто приводит к цинизму и печали. Они видят «изнанку» мира, и это грузит.

3. 3 Кривое зеркало морали. Их моральный компас часто своеобразен. Они могут с легкостью нарушить мелкое правило ради сохранения системы в целом. Их лояльность – не к идеям или институтам, а к конкретным людям или собственному этическому коду, который со стороны может показаться прагматичным до жестокости.

Резюме:

«Инструмент» – это не сверхчеловек. Это артефакт, созданный болью. Их сила в синергии анализа и чувствования. Их главная слабость – в той самой глубине чувствования, которая их и истощает.

Это не лидеры, а тихие «серые кардиналы», которые всегда на вторых ролях, но от которых почему-то все зависит. Их глаза видят вас насквозь, но они тут же отводят взгляд, чтобы не причинять вам дискомфорта».

Комментарий закончился, но Репейников заснул уже на половине. Телефон остался лежать на животе.