Пещера Тимура

Розка вдруг сообразила, что ей уже РАЗРЕШИЛИ идти на этот долгожданный, почти недосягаемый праздник и с поспешной покорностью оторвала безвкусное украшение…

Потом, позже, Анька сшила из белой кисеи платье-накидку, которая хорошенько приглушила яркий цвет, и придало наряду трогательную, почти ангельскую нежность, а Сашка соорудила из старой белой кожаной сумки – «сжатый», или «мятый», короче – наимоднейший широкий пояс! И Розка благодарно похорошела…

После того, как «девичий вопрос» был решен, Анька приперла «Айдес» – тяжаленный катушечный магнитофон, килограммов 15, наверное.

– На фига? У меня же есть такой! Ты что, забыла? – удивилась Сшка.

– Не-е-т, не забыла. Мы сейчас с тобой перепишем все записи. На одну кассету – «балдежные», медленные, а на другую – быстрые, чтоб танцевать до упаду! И в разных комнатах поставим! Кто хочет балдеть – пожалуйста туда, а кто – веселиться – сюда, под елочку! Во, классно будет!!

Переписали. «Мишель», «Ес ту дей» и тому подобные – на «медленную» катушку, «Береговые парни» – на «быструю». Подписали бабины, сложили по отдельности. Покончив с подборкой музыки, девочки купили 10 листов ватмана, акварельные краски и принялись рисовать Новогодние картинки. Взбудораженные творческим подъемом, они с азартным смехом, придумали Деда Мороза, танцующего в трусах до того самозабвенно, что от него летели огромные капли пота. (Естественно Дед М. танцевал «твист») Потом появилась «хиповая» Снегурочка в «мини» и модных красных сапогах на высоком каблуке. Ну и, конечно, ежики, зайчики, часы со стрелками на «12», украшенные еловыми ветками, серпантином и конфетти.

Ожидание праздника длилось почти 2 месяца. В каждой эпохе повторяется «Первый бал Наташи Ростовой»…

А пока шел декабрь 65-го. Теперь пришла очередь новогодним платьям. Чтоб заработать деньги на дешевенькую материю подруги подрядились побелить Анькиной соседке большую комнату с высоченными потолками. Уставшие, вымазанные известкой, они все же справились с этой «каторгой» за 1 день, заработав по 10 рублей!

А вот с фасонами – промучились почти неделю! Любая идея, приходившая на ум, тут же перечеркивалась, как «избитая», не оригинальная и не модная…

Наконец, после бесконечных исканий, девчонки « выродили» неповторимые, действительно – эксклюзивные модели! У Ани было светло-бежевое, чуть приталенное и расклешенное к низу платье с ярко-оранжевой треуогольной вставкой на груди (острым концом вниз), обычный, чуть крупнее «школьного», воротничек – тоже песочного цвета, завязывался бантиком на тоненькие жгутики с коричневыми меховыми шариками на концах! Ну – прелесть!

У Сашки платье было – «маленькое-черное», но «фишка» была в «висюльках»! Большая кокетка с круглом вырезом была расшита по линии отреза на груди, черными маленькими виноградными кистями, которые свободно покачивались при движении. И поле самой кокетки – тоже было расшито необыкновенным стеклярусом. Тогда это было «ноу хау» потому, что ни стекляруса, ни, тем более – страз и прочих блестяшек НЕ БЫЛО! Как-то старенькая Анина тетка – «из бывших», прислала из Ленинграда посылку со своими старинными платьями, чтоб современная молодежь хотя бы посмотрела какие произведения искусства носили барышни «раньше». Девчонки обомлели от такого великолепия! Несколько дней подряд они наряжались в эти чудесные одежды и чувствовали себя «дамами из высшего света»! … И вот теперь, спустя почти 2 года, Аня вспомнила про эти платья и безжалостно пожертвовала подруге споротый стеклярус.

Наконец наступило 31 декабря. Сашкина мама приготовила винегрет, салат оливье и сметанник типа «наполеона», но гораздо дешевле – коржи из теста, замешанного на сметане с одним яйцом, крем – тоже из сметаны с сахаром – вот и все! Но вку-усно-о! А папа – Евгений Борисович -собственноручно сделал плов. Конечно, на столе были соленья, картошка-фри, селедка и докторская колбаска! Ну, просто – шикарно!!

Гостей по списку насчитывалось 42 человека. Сашкины родители вытащили свои железные кровати на террасу и в пустую комнату «завернули» длинный стол из главного зала, где в углу стояла сверкающая огнями, елка. Прямо на полу возле нее стоял один магнитофон с приглушенной веселой музыкой. Все стены были увешаны новогодними картинками – яркими и веселыми!

К 8-ми вечера одна за другой стали появляться девочки, сопровождаемые родителями, которые с улыбками вручали своих сокровищ Ольге Сергеевне и Евгению Борисовичу, выслушивая от них обещания «звонить, если что».

Мальчики, серьезные, в белых рубашках и галстуках приходили без провожатых, но по 2—3 человека, скрывая робость, тихонько бубнили что-то про велосипеды, перегоревшие предохранители и последние пластинки Горовца.

Наконец, Евгений Борисович дал команду:

– Ну, что, молодые люди? Пора за стол! Кто опоздал, присоединится к нам позже – места всем хватит!

Под тихую музыку, немного скрашивающую общее смущение, ребята уселись непроизвольно «кучками» – мальчики в одну сторону, девочки – в другую.

– Э-э-э! Так не пойдет! – Евгений Борисович опять взял на себя руководство. – А ну-ка пересели «вперемежку»! Ну, ну? Давайте, мужики, разбавляйте девичье царство!

Стесняясь и краснея, ребята, наконец, уселись через одного – мальчик – девочка.

– Ну вот, теперь порядок! Давайте проводим старый год и поблагодарим его за все, что он нам принес – мирную жизнь, здоровье, успехи в учебе и за то, что он собрал вас всех за этим столом!

Выпили. Девочки – сухого вина, мальчики – портвейна. Через 5—7 минут говорливый гомон чуть усилился. Налили по второй – «За школу, за счастливую юность, за чистое небо. (Имелось в виду – чистое от бомб небо)». Шутки посыпались непринужденнее, насыщая комнату праздничным настроением. И вот уже тесновато стало эмоциям, захотелось немножко выплеснуть их в танце…

И тут вошел ОН!

– Извините за опоздание – высокий, взрослый 19-летний красавец! Длинные волосы, как у «битлов», наимоднейшая белая водолазка, и – ДЖИНСЫ!! Все мальчики ревниво неприветливо поежились. Девочки – ахнули! – (Костик! Костик пришел! – прошелестело легким ветерком вдоль стола).

– С наступающим, всех! – сверкая белозубой улыбкой, он царственным жестом развернул принесенный белый рулон бумаги. Хорошенький кругленький Дед-Морозик, явно скопированный с ЗАГРАНИЧНОЙ открытки, затмил все развешанные рисунки своей оригинальностью. Костик, наконец, обвел взглядом комнату – куда бы повесить свой подарок? – и, не обнаружив свободного места, вдруг смутился….

Тогда Сашка легко вспорхнула на сундук (игравший роль дивана) и швейными иголками приколола ватман к бархатной немецкой (трофейной) скатерти (заменявшей ковер).

ОН подал ей руку и Сашка упруго – влет спустилась на пол. Все захлопали – Сашке – за то, что она так здорово выкрутилась из безвыходного положения, и новому шикарному гостю – за его, правда, лишний, но такой красивый рисунок.

Он не отходил от нее всю ночь! Они танцевали, шутили, смеялись, пили вино и снова танцевали под елкой, визжа от восторга.

Потом, как-то незаметно, они оказались в темной, «медленной» комнате. «Битлы», поцелуи, любовь с первого взгляда, сказочный Новый Год – спрессовались в неожиданное бешеное счастье…

– Костик, а почему Вас… так.. все называют?

– Это моя фамилия.

– Фамилия?

– Ага. Я – Константин Степанович Костик. – Костик по-гусарски щелкнул каблуками и кивнул головой.

Сашка

На тонких щиколотках длинных ног, вырастали крылья. Они легко несли Сашку каждое утро, придавая ее походке порхающую невесомость. Их никто не видел, как и сама Сашка – она их просто ощущала!

Вот угол «Гражданстроя», до его середины, где находился главный вход, оставалось метров 30, потом – 6 длинных ступеней и, наконец, прохладный вестибюль. Влетев в институт, крылья тут же «завяли», беспомощно обвисли и исчезли…

Теперь можно и не торопиться – ведь входная дверь позади, а на часах – 7—59. Но внутренний разбег не унимался и гнал Сашку на 5-й этаж по душным пролетам высоких лестниц, по длинному коридору и даже по рабочему кабинету! Вбежав в отдел, Сашка продолжала нестись между чертежными столами к своему, который находился в самом конце комнаты. Ну чего здесь-то бежать? Хватаясь за стул рукой, Сашка почувствовала, как ноги подворачиваются (еще бы! Без крыльев-то они отяжелели!) – и она с грохотом падает! (И какого черта неслась?)

Взрыв хохота тридцати глоток обидно шлепнул в уши. Смущенно хихикая, тридцатилетняя растрепанная дура выползает из под стола на четвереньках… А утром, дома, она так тщательно сделала прическу с начесом, одела ярко-красные коралловые бусы, такие же по цвету – овальные клипсы и подобрала губнушку в тон, смешав несколько штук прямо на губах, как на палитре.

Черный, в белый горошек, сарафан на тоненьких бретельках, сшитый, кстати, самой Сашкой за одну ночь, прекрасно сочетался с тремя красными акцентами. Ноги, в модных босоножках, которые достала Анька, еще более удлинялись, благодаря высокой танкетке!

И вот теперь – жалкая, лохматая, в порванной босоножке – выкарабкалась, выбралась, поставила валявшийся стул и как можно тише уселась, потирая ушибленную коленку.

Все в отделе знали, что Сашка в школе рьяно занималась легкой атлетикой, ездила на соревнования в Ташкент, Киев, Ленинград и куда-то еще. Пошутив по этому поводу – мол, пора бы уже оставить в покое свое беговое хобби, коллеги понемногу умолкли, уткнувшись в сои чертежи.

Вот тогда Заремка громко произнесла:

– Тебе, Туманова, надо аэробикой заняться.

– Чем, чем?!

– А-Э-РО-БИ-КОЙ! Неужели не слышала?!

– Нн-е-ет…

– Ну, ты даешь! Весь Мир сейчас увлекается этим новым видом гимнастики, а ты – спортсменка, комсомолка (тут надо было добавить – «и просто красавица», но вредина не добавила, ограничившись только первыми двумя характеристиками) и не знаешь! Читать надо больше, дорогая моя!

Пристыженная, распираемая любопытством, Сашка уже понимала, что не отстанет от противной стервочки, пока не выяснит – ЧТО ЭТО ТАКОЕ. На перекуре, она снова спросила:

– Зарем, а где ты узнала про аэробику?

– Да в журнале «Спорт», где же еще! Про Джейн Фонду слышала?