Создание произведений детской литературы на эвенкийском языке. Монография

Языковой сдвиг и «смерть» языка

В отечественной лингвистике биологические термины применительно к языку («здоровые», «больные», «исчезающие», «мёртвые») впервые были использованы А. Е. Кибриком.

«Здоровые языки, – пишет А. Е. Кибрик, – способны к воспроизводству или даже расширению своего социального статуса, сферы действия, численности носителей, иными словами, они функционируют и развиваются нормально, они жизнеспособны. „Больные“ языки находятся в той или иной стадии деградации» (Кибрик, 1992, 67). Их социальный статус постепенно снижается, уменьшается количество сфер деятельности и число носителей. Помимо социальных параметров на существование языка могут влиять и внутриструктурные параметры: устойчивость структуры языка к иноязычному влиянию, динамика развития лексикона и т. д.

Тяжесть «болезни» определяется степенью «продвинутости языка к мертвой точке» (термин Н. Б. Мечковской). Перевод языков из разряда «живых» в «мёртвые» затрагивает, как правило, «коммуникативно слабые языки с несложившейся системой форм и стилей. Однако известны и примеры исчезновения языков с развитой литературной формой (латынь, санскрит). Таким образом, как внутренние, так и внешние регрессивные изменения опасны для языков» (Мечковская).

Н. Б. Мечковская в «Общем языкознании» отмечает, что очень часто исчезновение языков сравнивают «с исчезновением многих видов животных, растений, с экологическими катастрофами: вместе с умиранием сотен языков всё это – разные проявления нарастающего неблагополучия в мире. Вслед за «красными книгами» фауны и флоры появились «красные книги» языков. Вопрос о выживании «умирающих» языков стал основным на XV Международном лингвистическом конгрессе (1992 г., Канада)» (Мечковская, 2001, 124).

Проблема вымирания языков в настоящее время привлекает всё больше внимания, так как именно «сейчас пришло осознание того, что языковое разнообразие имеет такую же ценность для человеческой цивилизации, как биологическое разнообразие для природы» (Боргоякова).

Коммуникативно более сильный язык вытесняет более слабый, однако однозначного взгляда на то, что определяет мощь языка, нет. Н. Б. Вахтин и Е. В. Головко, например, считают, что «один язык, оказавшись в контакте с другим, более слабым, распространяется вширь и вытесняет его – просто потому, что его носители сильнее в политическом, военном или экономическом отношении. Д. Кристалл пишет о тесной связи между доминированием языка и культурной мощью: язык существует только в сознании, в устах его носителей. Когда они добиваются успеха – успешен и язык» (Вахтин и Головко, 2004, 111—112).

Как признаки коммуникативной мощи языка также выделяют наличие письменности, литературной формы и сформировавшейся системы стилей.

В некоторых случаях коммуникативная мощь может определяться числом носителей, и тогда говорят о мегаязыках, макроязыках, языках со средним числом носителей и языках малочисленных народностей.

Разделение языков на здоровые, больные, исчезающие и мёртвые не является единственным. М. Краусс (Вахтин и Головко, 2004) выделяет другие категории:

– умирающие (moribund): перестали выучиваться детьми как родные;

– находящиеся в опасности (endangered): если сохраняться существующие условия, не будут выучиваться детьми как родные в следующем столетии;

– находящиеся в безопасности (safe): дети будут выучивать их как родные в обозримом будущем.

Замена одного языка другим возможно только через ступень существования общества в состоянии двуязычия (либо многоязычия). На определённом этапе развития двуязычного общества языковой коллектив вынужден делать окончательный выбор: сохранить свой язык (language maintenance) или заменить один на другой (language shift). Отказ общности от использования старого языка и переход на новый называется языковым сдвигом (Вахтин и Головко, 2004). Языковой сдвиг может быть медленным (сотни лет), быстрым (три-четыре поколения) и катастрофическим (одно-два поколения). «Часть лингвистов полагает, что билингвизм обязательно приведёт к деградации одного из языков или ассимиляции одного из них (чаще всего первичного)» (Баргаев, 1972 86).

В. М. Алпатов отмечает, что «языковые меньшинства всегда проходят один и тот же путь, состоящий из трёх этапов: преобладание национального одноязычия – преобладание двуязычия – преобладание одноязычия на языке большинстве; последний этап завершается вымиранием языка. Обратное движение возможно лишь при изменении государственных границ и превращения меньшинства в большинство» (Алпатов, 2000, 203). Однако смена этих этапов может проходить с разной скоростью. «Последний этап перед окончательным исчезновением языков – ситуация языкового гетто, когда на языке говорят в отдельных деревнях, отдельных семьях и пр. <…> хотя жизнь в гетто может длиться десятилетиями и даже дольше» (Алпатов, 2000, 206).

Причины, приводящие языковой коллектив к подобному отказу, весьма разнообразны: от «престижности» до насаждения другого языка насильственным путём, что происходило в конце 1950-х – начале 1960-х во всём мире (Южная Америка, Австралия, США, Канада, Крайний Север СССР), «когда местные власти в принудительном порядке забирали детей из семей в школы-интернаты, <…> в этих школах учились вместе дети разных национальностей, и единственным языком, общим у детей и между детьми и учителями, был государственный язык» (Вахтин и Головко, 2004, 121). R. Fesold считает, что «смена языка происходит лишь тогда, когда сама языковая группа желает отказаться от своей идентичности» (Алпатов, 2000, 203), но В. М. Алпатов полагает, что это не всегда так. Например, евреи в западных странах легко ассимилируются с местным населением в языковом отношении, но сохраняют свою национальную идентичность.

Выбор направления языкового развития зависит от этноязыковой жизнеспособности. Этот подход наметился в середине 1970-х гг. и описывается при помощи трёх независимых социолингвистических переменных: статус (престижность группы и её языка в обществе), демография (число членов группы, рождаемость, браки, иммиграционное и эмиграционное поведение) и институциональная поддержка (СМИ, образование, политика, культурная деятельность) (Вахтин и Головко, 2004, 125—126).

Базовые концепты в эпосах коренных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока, компактно проживающих на территории Красноярского края

В Красноярском крае проживают восемь этносов, которые принято относить к коренным малочисленным народам: это долганы, кеты, нганасаны, ненцы, селькупы, чулымцы, эвенки, энцы. Часто говорят и о девятом этносе – о якутах, 72,5% якутов, проживающих в Красноярском крае, компактно населяют пос. Ессей, расположенный на северо-востоке Эвенкийского МР. Следовательно, речь далее пойдет об особенностях эпосов девяти обозначенных этносов, которые будут рассмотрены в алфавитном порядке.

Долганский эпос сочетает в себе признаки как русского влияния, так и якутского. Так, былины принято исполнять в виде песен, близких якутским олонхо. Русские заимствования прослеживаются, прежде всего, в составе действующих героев. Долганские олонхо и ырыалаак олонхо (с пением) исполнялись сказителями, считавшимися избранниками добрых духов, пользовавшихся особым почитанием. Сюжетика, композиция долганских олонхо близки олонхо якутов, в том числе и ессейских. Герой долганского эпоса защищает людей среднего мира от богатырей абаасы, являющихся обитателями нижнего мира. Напрямую связана с эпосом как литературным жанром и эпическая долганская музыка, представленная индивидуальными песенными характеристиками отдельных персонажей олонхо. Песенные напевы выполняют роль мелодической характеристикой основных персонажей, также они призваны выделить наиболее значимые моменты в действиях героев.

Кетский эпос представлен, прежде всего, космогоническими сказаниями и мифами о происхождении мира и человека, о богатыре Бальнэ, о Альбэ, его борьбе с Хоседэм. Эпические сказания кетов принято разделять на два больших блока: первый – сотворение мира, животных, людей; второй – существование созданного мира в прошлом, настоящем и будущем. У кетов зафиксированы двоякие представления о появлении мира: это либо саморазвитие земли (вода и воздух изначальны), либо появление мира по воле творца. Творцу, положительному персонажу противопоставляется отрицательное начало, этот антагонизм прослеживается и на более мелких уровнях иерархии. Так, верховному персонажу пантеона, богу, олицетворяющему небо, Есю противопоставляют Хоседэм – его жену, изгнанную им самим на землю, хозяйку мира умерших и Севера; подобно этому к положительным персонажам относят мифологического героя Альбэ и легендарного шамана Доху, к отрицательным – Доттет и других. Кетский эпос объясняет появление труднопроходимых речных порогов, кряжей действиями эпических героев. Так, с именем Альбэ связывают возникновение Енисея ниже Осиновских порогов и собственно самих порогов, скалистых островов. Олгыт со своей семьей обратился в порог на Подкаменной Тунгуске. Деятельности Хоседэм, спасавшейся от Альбэ, приписывают сотворение непригодных для проживания затопляемых островов вниз от Осиновских порогов.

Устройство мира, согласно мифологическим кетским воззрениям, обладает трехчастной структурой: это земля, обладающая срединным положением, окруженная водой («семью морями»); выше земли – семичастное небо образованное параллельными слоями, кругами или мысами, седьмой слой – небосвод; ниже земли – семь подземелий-пещер, представления о которых довольно расплывчаты. Средний мир населяют кеты (кынден), звери и птицы. Мир подземных обитателей представлен как мир мертвых и вредящих человеку существ. Небо представляется обиталищем переселившихся с земли людей и животных, а также зимовьем для перелетных птиц. Связь между мирами осуществлялась шаманами, некоторые из которых специализировались на связи с нижним миром, другие – с верхним.

Необходимо отметить, что фрагментарное исполнение эпоса (отдельные сюжеты, речи героев) определенными людьми в определенных обстоятельствах, считалось, что способно оказывать магическое воздействие на силы природы, в частности, оказывать помощь в традиционном промысле (установление нужной погоды, заговор добычи на попадание в руки охотников и рыболовов и др.).

Разнообразный нганасанский фольклор, прежде всего, представлен музыкально-повествовательными эпическим сказаниями (ситаби) о подвигах богатырей, исполнение которых растягивалось на несколько вечеров. Длинные сказания исполнялись в основном зимой певцами-сказителями, которые, как считалось, наделены магической силой. Следует отметить, что в отличие от сказок, характеризующихся выдуманным сюжетом, считалось, что эпические мифологические предания претендуют на достоверность рассказа, в котором повествуется о создании земли. Согласно нганасанским космогоническим произведениям, мир был создан волей «Матери всего, имеющего глаза» и Сырута-нгуо – бога земли, сын которого, человек-олень, стал первым обитателем земли, первым, кто столкнулся со злым началом, воплощенным в летающем рогатом олене. После появления настоящих людей на земле человек-олень стал их покровителем. В нганасанском эпосе речь идет как о сверхъестественных существах нгуо, баруси, дямады, койка, коча (все они считались порождением матерей: Моу-нэмы (Земля), Коу-нэмы (Солнце), Туй-нэмы (Огонь), Хуа-нэмы (Дерево), Бызы-нэмы (Вода)); так и о подвигах легендарных богатырей, в том числе об их взаимоотношениях с реальными народами – с ненцами, русскими, эвенками, долганами. Эпические сказания нганасанов, как и большинства северных народов, исполняются на разные именные мелодии, характеризующие и отличающие друг от друга главных героев.

Внутри ненецкого фольклора наряду с сюжетными рассказами (ярабц), историческими преданиями, лирическими песнями-импровизациями (хынбац), сказками (вадако, лахнаку), загадками принято выделять героические песни (сюдбабц). В силу того, что в ненецком фольклоре невозможно четко разграничить жанры между собой, эпические сказания ярабц и сюдбабц часто объединяют в одну группу, часто именуемую эпическими песнями, поскольку исполняются в песенной форме. Этимология слова «сюдбабц» восходит к «сюдбя» – «великан», то есть сюдбабц, дословно, сказание о великанах. Со временем произошло изменение значения слова «сюдбя», которое стало означать героя-богатыря или его антагониста. Герои сюдбабц, богатыри, помимо исключительных бесстрашия и силы обладают магическими способностями, например, они могут передвигаться по небу на луках. Наиболее распространенные сюжеты сюдбабц – месть за обиду, за убийство родственников либо добывание жены.

Эпос ненцев можно разделить на два больших блока, в основу разделения положено время происходящих действий, так, первая группа – это эпос, повествующий о событиях, разворачивавшихся в глубокую старину, следовавших после сотворения мира в сравнительно не очень большом временном промежутке. Здесь же следует отмети, что космогонические мифы о сотворении мира, человека, мира животных и растений не принято было рассказывать посторонним, в силу чего произведений, относящихся к этому блоку, довольно мало. Вторая группа – поздние эпические произведения ва’ал, в которых действуют исторические герои – Ленин, Ваули Ненянг, герои Великой Отечественной войны 1941—1945 годов.

Отдельно следует отметить отношение ненцев к сказительству в принципе, так, рассказ в сюдбабц зачастую ведется от третьего лица с временными переходами к первому лицу, но для сюдбабц, как и для всего ненецкого фольклора свойственна персонификация самого изложения, когда действующим лицом наряду с главными героями является одушевленное существо мынеко, иначе – сказ. Традиционно сказителю вторили слушатели, подхватывающие последний долгий слог в строке и варьирующие мелодию сказания, что приводило к образованию канонообразной структуры сказания с вкраплениями гетерофонной подголосочности.

Фольклор селькупов представлен историческими преданиями, героическими песнями, сказками и произведениями небольших размеров. Довольно значительный пласт эпических произведений селькупов повествует о войнах, которые они вели с соседними народами – с эвенками, ненцами, татарами, союзниками селькупов в этих столкновениях выступали кеты и ханты. Эпические селькупские произведения (кеельтыма), как правило, поются целиком, хотя в некоторых случаях практикуется разделение сюжета на отдельные мелодические формулы. Взаимодействие селькупской и кетской культур прослеживается не только в сюжетике эпоса селькупов, но также и в исполнительских традициях, поскольку эпические мелодии селькупов сопоставимы с традицией кетского шаманского пения. Особенностью фольклора селькупов является то, что в Томской области многие произведения исполняются на русском языке.

Эпосчулымского этноса сохранился в наименьшей степени, так, в различных источниках говорится, что известны сказания о богатырях, к именам которых принято возводить чулымские фамилии.

Фольклор эвенков включает в себя как песни-импровизации, сказки, бытовые предания, так и эпос, как мифологический, так и исторический. Эпос исполнялся речитативом, зачастую в течение ночи. Исполнение больших по объему сказаний затягивалось не на один вечер. Эвенки очень ценили искусство талантливых сказителей, послушать эпос съезжались даже из довольно удаленных кочевий. По свидетельству одного из сказителей, Е. Г. Трофимова, исполнение нимнгакана обычно начиналось после окончания дневных работ и ужина. Сказителю выделялось почетное место в чуме – малу – и меховой коврик – кумалан. Сказание начиналось с сосредоточенного молчания сказителя в полной тишине, поддерживаемой всеми слушателями: и взрослыми, и детьми. Слова каждого героя исполняются на индивидуальный манер – это касается как мелодии, так и особенностей голоса: повышение или понижение, окрашивание его тем или иным образом. Было принято, чтобы слушатели принимали активное участие в исполнении эпических произведений, повторяя отдельные строки за сказителем. В эвенкийском фольклоре можно выделить субэтнических героев – то есть эпических героев (сонинг), принадлежащим различным группам эвенков. Так, герой илимпийских эвенков – Урэн, эвенков Подкаменной Тунгуски – Хэвэкэ. Г. М. Василевич, исследовальницей КМНС первой половины ХХ века, была выделена традиционная структура героических сказаний эвенков, выстроенных в строгой последовательности рассказа: зачин – появление Среднего мира; появление и первый этап жизни главного героя; поход героя, борьба с негативными персонажами; спасение невесты или кого-либо из родственников и возвращение домой. При этом в эпосе речь может идти о жизни не одного главного героя, но нескольких поколениях.

Мир, согласно представлениям, изложенным в эвенкийском эпосе, обладает трехчастной структурой: Средний мир, населенный животными, в котором появляются первые эвенки; нижний мир, населенный злыми существами авахи, огенга; верхний мир добрых духов, духов стихий, предков эвенков. Общая трехчастная структура подразделяется, в свою очередь, на семь миров, согласно представлениям эвенков: три небесных мира (Угу буга), Среднюю землю (Дулин буга) и три подземных мира (Хэру буга). Верхний и нижний миры не являются напрочь отделенными от среднего мира, так, вход в верхний осуществляется через Полярную звезду, в нижний – через расщелины, пещеры, водовороты. Эпические сказания эвенков объясняли смену дня и ночи (лосиха Бугады, уносящая солнце на рогах, и охотник Манги, возвращающий солнце), рассказывали о сотворении мира (лягушкой в борьбе со змеей или гагарой, доставшей землю с морского дна). Эпос повествует о происхождении рек и гор, о родстве человека и животных, в частности, человека и медведя. В эвенкийском эпосе воспеваются слияние, единство человека с природой. Сказания можно рассматривать как своеобразные энциклопедии аутентичного быта и духовной культуры народа.

Эвенкийский эпос принято подразделять на два типа: западный и восточный, различающийся как содержанием, так и музыкальным строем, манерой исполнения. Основным содержанием восточного типа эпоса является сватовство героя, текст состоит из монологов, запевные слова которых индивидуальны для каждого героя. Эвенкийский эпос восточного типа распространен на Дальнем Востоке, в том числе на Сахалине и представляет собой самобытное явление, несмотря на влияние якутского олонхо. Западный тип эвенкийского эпоса концентрируется, по большей части, на теме межродовых войн, причиной которой зачастую является кровная месть. Исполнение его отличается от восточного меньшей индивидуализацией героев; западный эвенкийский эпос скорее тяготеет к историческим рассказам, в то время как восточный эвенкийский эпос наполнен гиперболизацией, фантастическими преувеличениями.

Об энецком фольклоре, состоящем из мифов, исторических преданий, сказок о животных, повествований о шаманах, бытовых рассказов, ученые свидетельствуют, что он находится в стадии угасания. Слабая изученность энецкого фольклора определена в том числе и тем, что записи и публикации фольклорных текстов осуществлены в большинстве своем на русском языке. В энецком фольклоре эпическим нганасанским ситаби и ненецким сюдбабц соответствуют большие эпические рассказы о богатырях – сюдобичу. Ненецкие имена богатырей – героев сюдобичу, равно как и встречающиеся в сюдобичу ненецкие названия родов позволяют исследователям сделать вывод о том, что сам жанр и основные его образцы заимствованы у ненцев относительно недавно. Тематику сюдобичу наряду с космогоническими мифами составляют повествования о голоде, добывании еды, часты сюжеты о героях, переживших эпидемии, от которых умерли все родичи. Также распространены темы борьбы с другими народами и мифы о животных, в частности, о медведе, наиболее почитаемом среди энцев.

Наиболее популярным жанром якутского фольклора является богатырский эпос олонхо, считающийся главным родом поэзии у якутов, исполняющийся речитативом сказителями (олонхосут), обладающими божественным даром, перед многочисленными слушателями. Основная тематика олонхо – повествование о богатырях, являющихся первопредками, это жители Среднего мира, принадлежащие могучему племени айыы аймага, происхождение которого связывается с божествами айыы.

Полевое исследование, проведенное в июле 2010 года в пос. Туруханск и Фарково, в котором принимали участие представители коренных малочисленных народов, показало, что фольклор, в том числе и эпос находится по большей части в состоянии угасания или полного исчезновения. Так, опрошенные кеты рассказывали, что основными носителями фольклора, были дедушки и бабушки, которые свободно владели кетским и не очень хорошо понимали русский. Как кеты, так и селькупы отметили в качестве одного из основных жанров традиционного фольклора, наиболее долго сохранявшегося, импровизационного характера песни. То есть песнопевец одновременно был и автором исполняемого произведения, пел он о том, что видит, например, о том, как чайник закипает в печке, или о том, что происходит за окном, как меняется погода. В настоящее время национальная культура мало кого интересует более, чем на словах, этноцентризм фактически отсутствует. Местное население говорит, что сказки, предания, легенды были, их рассказывали представители старшего поколения, но вспомнить хоть одно не смогли.

О тенденции к угасанию свидетельствовали еще исследователи, работавшие во второй половине ХХ века, так, ими было отмечено, что тексты, которые удалось записать, были исполнены, в подавляющем большинстве своем, представителями старшего поколения, не нашедшими преемников для передачи своего искусства. Более того, носители эпоса не могла находить не только продолжателей сказительской традиции, но даже и слушателей собственного исполнительства, следствием чего стало редкое исполнение ими самими произведений, что привело к безвозвратной утрате части текстов, к фрагментарности записей, пересказу сюжета, неустойчивости в использовании эпических формул, оговоркам, вводу слов современной речи и др.

Бегло обратив внимание на эпосы различных этносов, населяющих Красноярский край и относящихся к коренным малочисленным народам, можно в качестве примера обратиться к произведению «Храбрый Содани-богатырь», принадлежащему эвенкийской традиции. Данное произведение было зафиксировано путем самозаписи крупнейшим рапсодом Николаем Гермогеновичем Трофимовым (1915—1971). При фиксации сказитель не использовал знаки препинания, слова записывались сплошным текстом, не подразделяясь на отдельные стихотворные строки, Н. Г. Трофимов употреблял на письме якутские гласные и дифтонги, отсутствующие в эвенкийском алфавите. В дальнейшем учеными сплошная запись была поделена на отдельные строки, для чего использовалась аудиозапись исполнения этим же сказителем другого эпоса, чтобы по аналогии можно было провести расчленение. Помимо этого, текст был полностью перетранскрибирован в рамках современного эвенкийского письма без отступления от диалектных форм оригинала. Перевод «Храбрый Содани-богатырь» на русский язык осуществлен в соответствии с нормами русского языка, следствием чего стало введение в необходимых случаях слов для связи, например, сложноподчиненных предложений. При этом дополнительные слова помещались в квадратные скобки. Отличия синтаксического строя русского и эвенкийского языков не позволили полностью сохранить последовательность стихов при переводе, но допущенные перестановки строк не нарушили общего их числа. Следовательно, все вышесказанное позволяет с уверенностью предположить, что контент-анализ текста «Храбрый Содани-богатырь», представленного на русском языке, претендует на верифицируемость.

Эвенкийский эпос «Храбрый Содани-богатырь» включает в себя 2632 стихотворных строки, обще число слов в тексте – порядка 10 000 (9 982), значительную часть общего количества слов составляют служебные слова (предлоги, союзы и др.). При проведении подсчетов оказалось, что наиболее часто встречающимися словами помимо слов, напрямую относящихся к главным героям эпоса (эвенк, аи, брат, сестра, богатырь, мата), явились следующие слова: дикий (61), красивый (49), кровь (42). Если обратиться к словам, относящимся тем или иным образом к растительному миру, то наиболее часто распространены следующие: деревья (25), травы (13), тальник (12), лиственница (9). Слова, наиболее часто встречающиеся, имеющие отношение к животному миру: лось (6), рысь (5), медведь (4), лиса (4). Но наибольшей популярностью пользуется в рассматриваемом тексте слово олень. Причем, он может называться как напрямую (105), так и непосредственное отношение к нему имеют слова рога (52) и хоркать (3), таким образом, в совокупности употребление слова олень доходит до 160 раз. Этот факт дает возможность сделать вывод о значимости, которой эвенки наделяли оленя. Именно слово «олень» можно выделить в качестве концепта для дальнейшего исследования эвенкийского эпоса на примере произведения «Храбрый Содани-богатырь». Для этого планируется, во-первых, вычленить характеристики оленя, наличествующие в этом тексте; во-вторых, сравнить данное слово, выделенное в качестве концепта, по его характеристикам с какими-либо другими словами, обозначив основание для сравнения; в-третьих, для исследования выбранного концепта можно провести контент-анализ другого образца эвенкийского эпоса, зафиксированного также с помощью самозаписи тем же самым сказителем – Н. Г. Трофимовым. Имеется в виду эпический текст «Всесильный богатырь Дэвэлчэн в расшитой-разукрашенной одежде».

Таким образом, подводя некоторый итог краткого рассмотрения эпосов коренных малочисленных народов Красноярского края, можно отметить, что наряду с самобытностью каждого из них, всем им присущи общие черты. Так, к ним относятся, например, соучастие сказителя и слушателей в процессе повествования, почитание сказителя как обладателя божественного дара. Не просто повествование рапсодом событий, но интонационное окрашивание различных действий, разных героев, индивидуализация эпических персонажей. Эпосы различных этносов обладают схожей структурой: зачин-вступление (описание времени, местности, главных героев); завязка (несчастье, желание странствий, сватовство); кульминация (борьба с противниками, в роли которых могут выступать родственники будущей жены); развитие действия (женитьба, возвращение на родину богатыря). Помимо сюжетной структуры эпосам свойственны и общие мотивы, такие как изменяющий внешность гнев героя, заговаривание героем стрел для победы над соперником и др. Эпос представляется как некоторая энциклопедия аутентичного быта и духовной культуры народа, так, например, во многих эпосах рассказывается о структуре мира (как правило, трехчастной), об особенностях жилища, традиций того или иного народа.

Методические рекомендации

При определении границ языкового коллектива следует учитывать не только территориальные, политические и собственно лингвистические факторы, но и самосознание носителей языка.

Аналогичным образом нужно поступать и при разграничении языка и диалекта, хотя в этих аспектах, несмотря на некоторые совпадения, лингвисты так и не пришли к единому мнению до сих пор.

Причины изменения языка могут быть как внутренними (чисто лингвистическими), так и внешними (связанными с влиянием на язык различных факторов, в том числе социальных, и языковыми контактами). Прогрессивные изменения обуславливают нормальное полноценное существование языка, тогда как регрессивные могут в конечном итоге привести к его «смерти».

Вымирание языков происходит в связи с вытеснением языка другим, более коммуникативно мощным, престижным, поддерживаемым государством и т. п. в ситуации многоязычия.

Наличие наряду с самобытностью каждого отдельно взятого эпоса коренного малочисленного народа некоторых общих черт может свидетельствовать о взаимном влиянии языков коренных малочисленных народов друг на друга, причем, изучение эпосов позволяет проследить процесс этого влияния.

Сравнительное изучение эпосов как своеобразных оттисков актуального состояния языка позволяет наглядно проследить особенности социокультурной динамики языков малочисленных народов, особенности их взаимоотношений друг с другом, характер взаимовлияний. Результаты подобных исследований могут быть экстраполированы и на динамику более широко распространенных языков.

История создания эвенкийского письменного языка, словарей, учебников, учебных пособий

Создание эвенкийского письменного языка – явление в целом ряду сходных процессов, инициированных в СССР в связи с проведением решений государственной языковой политики и имеющих историю в как минимум два периода. И если с 1990-х годов работа по созданию письменности языков коренных народов направлена в первую очередь на сохранение ранее утраченного языкового звена, то во время создания эвенкийской письменности, в первой половине ХХ века, перед учеными стояла другая задача – задача расширения функционирования коренных языков. Современные исследования, посвященные языковой политике, сосредотачиваются на том, какие функции языка поддерживают те или иные решения. Западные исследователи отмечают такую функцию создания языков, именно конструирования их и внедрения в повседневность представителей народов, как нациестроительство[2 - Hirsch F. Empire of Nations. Ethnographic Knowledge and the Making of the Soviet Union – Cornell University Press, 2005, Burbank J., von Hagen М., Remnev А. Russian empire: space, people, power, 1700—1930.– Indiana University Press. – 2007; Мартин Т., Суни Р. Г. Государство наций: империя и национальное строительство в эпоху Ленина и Сталина. – М., 2011 – 376 с.]. Языковым строительством как основой культурной революции данный процесс был назван еще советскими исследователями[3 - Зак Л. М., Исаев М. И. Проблемы письменности народов СССР в культурной революции // Вопросы истории, №2, Февраль. – 1966. – С. 3—20.]. Один из ведущих социолингвистов России Владимир Михайлович Алпатов утверждает, что языковая политика тесно связана с учетом и удовлетворением коренных потребностей, удовлетворяемых в речи. По его мнению, в своем ядерном значении язык служит для удовлетворения сразу двух ключевых потребностей людей, реализующихся в их речи: потребности взаимопонимания – достижения полноценного контакта с другими, и потребности идентичности – определением себя в контакте с другими. При этом «обе потребности не противоречат друг другу и автоматически удовлетворяются лишь в полностью одноязычном обществе»[4 - Алпатов В. М. 150 языков и политика. 1917—2000. Социолингвистические проблемы СССР и постсоветского пространства. – М., 2000. – С. 12.]. Поскольку единство языковой среды не только в государствах, но и в компактных территориях является сегодня скорее исключением из правил, то первая потребность – достижение взаимопонимания, наиболее часто выражается в такой разнородной среде в стремлении к двуязычию, при этом потребность идентичности ярко выражается стремлением говорить на родном (материнском) языке, одноязычием. Стратегий общения носителей разных материнских языков выделяют шесть, основных из них три: выработка общего контактного языка (пиджина), общение на третьем языке и общение на материнском языке одного из собеседников. При этом стратегии в разной мере работают на удовлетворение ключевых потребностей. Так, общение на пиджине удовлетворяет потребность идентичности, а потребность взаимопонимания лишь частично, общение на третьем языке удовлетворяет лишь потребность взаимопонимания, игнорируя потребность идентичности, а при общении на материнском языке одного из собеседников возникает несимметричность, поскольку удовлетворяется потребность идентичности только одного из собеседников. При второй стратегии сами собеседники равны, но общий для них язык более влиятелен, чем материнские языки собеседников, в большинстве таких случаев речь можно вести о государственных языках по отношению к языкам малых народов: «В колониях это язык колонизаторов, в бывших колониях обычно язык бывших колонизаторов, внутри многоязычных государств чаще всего господствующий (государственный) язык»[5 - Алпатов В. М. Языковая политика в современном мире: «одноязычная» и «двуязычная» практики и проблема языковой ассимиляции // Сравнительная политика, 2013. – 4 (2 (12)). – С. 13.]. При переходе к индустриальному обществу внутри государства неизбежно главной становится потребность взаимопонимания. Средством удовлетворения потребности взаимопонимания, становящейся центральной в условиях объединения государством территорий разных этносов и переходе к индустриальному обществу, выступает единый государственный язык.

Также В. М. Алпатов выделяет возникающую в многонациональных государствах языковую иерархию, представляя ее в виде перевернутой трехуровневой пирамиды. Верхний ее слой – одноязычные носители государственного языка (например, русскоязычные в СССР и современной России, средний слой – двуязычные граждане, нижний – одноязычные носители языков меньшинств (или двуязычные, не владеющие государственным языком). Исследователь отмечает, что данная иерархия сходна с социальной в одном: «нижний слой языковой иерархии имеет и низкий социальный статус. Это либо те, кто заняты в сельском или домашнем хозяйстве, либо неассимилированные иммигранты»[6 - Алпатов В. М. Языковая политика в современном мире: «одноязычная» и «двуязычная» практики и проблема языковой ассимиляции // Сравнительная политика, 2013. – 4 (2 (12)). – С. 16.].

Как отмечает российский лингвист В. М. Алпатов, доминирующей в истории государственной языковой политики является удовлетворение именно потребности взаимопонимания и игнорирования потребности идентичности, что поддерживается путем утверждения и распространения государственного языка[7 - Алпатов В. М. 150 языков и политика. 1917—2000. Социолингвистические проблемы СССР и постсоветского пространства. М., 2000. – 224 с.]. Утверждение государственного языка включает в себя два процесса: распространение языка через административные меры и школу (а сегодня и через СМИ) и кодификация языка, создание общих для всего государства языковых норм. Масштабным примером такой языковой политики ученый называет политику власти в СССР в 1920—1930-е годы, в начале которой центральной была идея о равенстве языков. В первые годы после революции данная политика проводилась Народным комиссариатом национальностей во главе с И. В. Сталиным. В статье «Языковая политика в современном мире: „одноязычная“ и „двуязычная“ практики и проблема языковой ассимиляции» В. М. Алпатов приводит слова И. В. Сталина, написанные им в 1918 году: «Никакого обязательного „государственного“ языка – ни в судопроизводстве, ни в школе! Каждая область выбирает тот язык или те языки, которые соответствуют составу населения данной области, причем соблюдается полное равноправие языков как меньшинств, так и большинств во всех общественных и политических установлениях». А также ссылается на доклад «Национальные моменты в партийном и советском строительстве» 1923 года, в котором содержится призыв добровольно отказаться от русского языка русским коммунистам, работающим в национальных районах[8 - Алпатов В. М. Языковая политика в современном мире: «одноязычная» и «двуязычная» практики и проблема языковой ассимиляции // Сравнительная политика, 2013. – 4 (2 (12)). – С. 11—22.]. Такая политика выступила реакцией на царскую политику языковой ассимиляции, следствием ее стали попытки перевода делопроизводства на языки меньшинств и распространение национальных школ. Единственным фактором, создававшим трудности для проведения данной политики, исследователи называют недостаточное развитие многих языков, зачастую не имевших не только кодификации, т.е. признания норм языка за счет фиксации в словарях, грамматиках, правилах, но и письменности. В. М. Алпатов отмечает, что именно это положило начало языкового строительства – активной деятельности по созданию языков, а именно – по формированию письменности и лингвистической кодификации. В это время крупнейшие советские лингвисты создают более 70 новых алфавитов, основой для которых выступила латиница. Данная работа органически влилась в общую политику ликвидации безграмотности, способствующую росту образования, теперь и на национальных языках. Как отмечает западный советолог Саймон Крисп, даже самый крайний противник советского строя не может не признать эти достижения[9 - Crisp S. Soviet Language Planning. 1917—1953 // Language Planning in the Soviet Union. London, 1989. P. 36.]. В то же время данная политика, выступив противоположностью прежней, отставила в сторону вопрос потребности взаимопонимания, которая наряду с потребностью идентичности представляет собой ядро потребностей, обеспечиваемых языком. Именно поэтому успех ее исследователи называют частичным, признавая, что потребность взаимопонимания в этих условиях реализовывалась стихийно. Евгений Дмитриевич Поливанов, известный лингвист того времени, отмечал раздвоенность языковой ситуации в жизни студентов из национальных республик, говорящей о строгом определении зон «влияния» родного и государственного языка. Обучение проходило на русском языке, а национальным языком молодежь пользовалась только на бытовом уровне, а потому больше не стремилась читать, например, классическую литературу в переводе на национальные языки[10 - Поливанов Е. Д. Родной язык в национальной партшколе // Вопросы национального партпросвещения. – М., 1927. – C. 114.]. Таким образом, материнский язык вытеснялся в сферу бытового общения, теряя все другие функции, возможности применения. В то же время В. М. Алпатов отмечает и эффективность по отношению к крупным языкам проводимой тогда политики, приводя пример языка национальной республики. Если в начале 1920-х годов, по замечаниям Е. Д. Поливанова, идентичность оседлых узбеков строилась лишь на факте места рождения и общей религии, при этом грамотные люди писали и читали на старо-тюркском, арабском или русском[11 - Поливанов Е. Д. Проблема латинского алфавита в турецких письменностях. – М., 1923. – C. 9.], то к 1980-м годам каждый узбек осознавал и называл себя узбеком, в чем сыграла свою роль и языковая политика, и большинство представителей народа владели грамотой на узбекском языке.