Травяное гнездо

______

Ощутив удушающую хватку дыма, я проснулся. Горячий воздух тяжелел, облеплял лицо. Даже ночь спряталась под серой пеленой смога. Я сразу понял, что происходит. Ринулся с лежанки к дверям церкви.

Стены были в огне, с них смотрели красные глаза образов. Я снял засов, но все равно не смог открыть дверь. Тогда ужас охватил меня со всей полнотой, я стал кричать, молить о помощи. Дым слепил, я встал на колени, прикрыл нос и рот рукавом. Еще раз толкнул дверь плечом – безуспешно. Пополз к окну. Балка с потолка упала прямо передо мной.

Истинный христианин не сгорит, сохрани, Господи!

Огонь не жалел ничего: ни икон, ни алтарь, ни купол. Раскаленный воздух будто раскачивал закопченные стены. Нужно было добраться до окна, поднять ставни, вскарабкаться на лавку, как-то подтянуться. Но в мире, кроме огня, больше ничего не существовало. Я осознал это, когда одежда вздулась за спиной. Упал, катался по полу, но огонь разрастался сильнее. Я бил себя по телу и голове, но волосы уже сгорели. Выл от ужаса, бессилия, боли – мучительной, страшной, беспросветной, от которой нельзя отгородиться, и ты вынужден ощутить ее сполна. Надежды забыться или потерять сознание не было. Я молил о смерти, а не о спасении.

Наконец, моя голова свесилась на грудь, а тело съежилось до размера подушки.

Запах паленой кожи поднимался до образов, которые так до конца и не сгорели.

За стенами церкви раздалось урчание грузовичка.

______

– Грачева, ты что заснула?! – крикнула редактор. – Зайди ко мне в кабинет.

Я протерла глаза, все еще ощущая жгучую боль. Я так напрактиковалась в игре со снами, что могла уловить их привкус, даже когда просыпалась.

– Грачева!

Я медленно побрела на голос.

В кабинете было душно, но я все равно закрыла дверь и замерла в ожидании.

– Где статья про корма? – глядя в монитор, спросила редактор.

Я на секунду замешкала.

– Когда я приехала, интервьюируемых уже не было.

– Насколько ты опоздала?

– На два часа.

– На два часа?! – редактор откинула клавиатуру, но уже через мгновение, взяв себя в руки, проговорила: – Саша, ты уже… Сколько ты в журналистике?

– Больше шести лет.

– Вот! А ведешь себя как студентка. Ты осознаешь последствия своих поступков?

Я промолчала.

– Ты подвела не только себя, ты подвела всю нашу команду!

– Знаю, но я была уверена, что смогу поговорить с прокурором. Это важно! Он не просто так оправдательный приговор написал.

– Ты себя слышишь?! При чем здесь прокурор?! Не это было твоей задачей! Ты свою работу завалила.

– Просто хотелось написать что-то значимое, – я брякнулась на стул.

– Не мне тебе объяснять, что ты сама делаешь тему большой или маленькой, – она придвинула к себе клавиатуру. – Если честно, то я уже не знаю, как с тобой разговаривать…

– Не увольняй меня, – перебила ее я.

Редактор, прежде чем ответить, бросила взгляд на стопку документов.

– Ладно, так и быть. Дам тебе последний шанс. Но он последний! Пожалуйста, заверши дело нормально. Ты слышишь?! Без косяков!

Она бросила мне на колени папку с надписью: «Новиков. Не Питер. Пусть едет Грачева».

Запись 1. Большая Кандала

Возле ворот моего дома меня встречала «целая делегация». Это настораживало, слишком часто за радушием люди что-то скрывали. Местные жители выстроились в ряд, чтобы поприветствовать нового жителя деревни.

– Милости просим в Большую Кандалу! – дружно крикнули старушки.

Их развеселому, будто бы отрепетированному приветствию не хватало только хлеба и соли.

Я, совершенно неготовая к таким «реверансам», чуть не промаршировала мимо них, пожимая каждому руку, как это бы сделал какой-нибудь глава поселения, который, к слову, был здесь же. Глава поселения выглядел так, как и должен выглядеть человек в его должности: невысокий, гладковыбритый, со вторым подбородком и как будто короткими ручками, которые удобно укладывались поверх упругого, как мячик, живота.

Глава поселения первым «взял слово»:

– Очень рады, я Иннокентий Степанович! Вот приехал, чтобы лично вручить ключи от дома, – немедля всунул мне в руку ключи, и, покашляв, продолжил: – и сказать, что всячески в вашем расследовании посодействовать готов.

Поспешно добавив, что не передать, насколько сильно жители деревни огорчены происшедшим, Иннокентий Степанович протянул мне коробку конфет, а после раскланялся, потому как дома его с нетерпением ожидали внуки.

Как только Иннокентий Степанович ушел восвояси, остальные оживились.

– Товарищ Зверев, – произнес высокий, тощий старик с острым носом. – Вам сколько годков-то? Это что же получается, нам ребенка из города прислали, чтоб дело разгадывал? Тьфу! – Зверев сплюнул, потоптался, будто раздумывая уходить или нет, но все же покинул делегацию.

– Ты на него внимания не обращай, – затараторили окружившие меня старушки, которым страсть как было интересно: кто я, как живу и есть ли у меня муж и дети.

Но грубость Зверева меня не огорчила, скорее придала уверенности. Гротескное приветствие рассыпалось, возвращая мир в привычные рамки.

– Я Галя, живу в начале деревни, – сказала низенькая худенькая старушка с опущенными уголками губ, – что будет нужно, обращайся, – шепнула она и загадочно подмигнула.

Ее оттолкнула другая бабушка и громко произнесла:

– А меня Нюрой звать, мой дом неподалеку, сразу за поворотом, – Нюра указала рукой вдаль. Она была противоположностью Гали: рослая, крепкая, полная сил. – Я ваша самая ближайшая соседка. Ну не считая сторожа, но его и считать-то нельзя, потому что пока не прибыл. Ой, этот только деньги собирает, а сам ничего не сторожит. Хорошо, хоть не пьет!

– Да, хорошо, что не пьет, – подтвердила Галя.

Две последние старушки оказались самыми старыми, их темная кожа с яркими пятнами напоминала густую окраску мухоморов. Про себя я так их и назвала – «мухоморчиками». Их лица обросли морщинами, и черты еле угадывались. Они разговаривали так тихо, что когда одна из них, кажется, упомянула колдовство, я не стала переспрашивать, боясь показаться невнимательной. Старушки-мухоморчики, как и Галя, жили на въезде в деревню, а значит, чтобы познакомиться со мной, они шли сюда не меньше получаса.

– А вы всегда так гостей встречаете?