Дарья. Второй шанс
И именно эту Пыль Влад с Дарьей и расчищали. Работа была кропотливая, но привычная, и даже радостная в своей сути – словно вычищаешь старый сундучок, вытаскиваешь оттуда полотенце с узором, встряхиваешь – и он всё такой же: яркий, живой, как дыхание. Обычно на большой обход, так назывался этот выход в Явь, отправлялась сразу большая команда. Но Влад и Дарья в паре показывали такие выбросы силы, что в этот раз решили, что они справятся и вдвоем. Для Дарьи это было в новинку, в ее прошлой жизни даже в отпуск она не позволяла себе путешествия, а теперь они решили пройти весь маршрут без прыжков в Пункт – неспешно, где пешком, где на арендованной машине, а местами их подвозили от одной деревеньке к другой местные жители, и тогда не обходилось без каких-нибудь историй и баек об этих местах.
Иногда Дарья пела, тихо – старую обрядовую, или что-то, что само рождалось в моменте. Иногда Влад чертил круги золой или оставлял кусочек хлеба у корней. Это была их работа – но и способ быть вместе. В дороге Влад становился мягче, позволял себе касания, смех, даже разговоры без цели.
– Ты замечаешь, как меняется воздух? – спросила она однажды, когда они остановились у лесного ручья.
– Да. Там, где вспоминают имена, – он подбросил в воду горсть крошек, – сила течёт свободнее.
Он замолчал, вглядываясь в отражение ветвей в воде. Что-то в нём изменилось – будто на миг стал старше, тише. Дарья уловила: это было не просто знание, а память, пришедшая из глубины.
– Ты ведь много таких мест знаешь, – сказала она осторожно. – Больше, чем можно запомнить за одну жизнь.
Влад не ответил сразу. Только усмехнулся:
– Есть вещи, что не забываются. Даже если время на них давно ушло.
Он бросил ещё щепоть крошек – не в воду, а как будто в чью-то ладонь под её поверхностью.
– Смотри, – Влад показал на темный мох у корней дерева. – Видишь, как он тянется? Не к свету, а к теням.
– Почему?
– Потому что здесь что-то есть. Старое. Смотри на изгиб веток, на движение воды. Природа помнит.
Он провёл пальцем по коре дерева и прошептал:
– Эй, кто живёт меж слоёв – не тронь путника, не сбей дорогу. Мы здесь с миром.
Воздух дрогнул. Что-то едва уловимое – будто дыхание в спину – коснулось её. Дарья почувствовала: не только она слышала слова Влада. Кто-то слушал тоже. И помнил.
***
Однажды вечером они остановились в деревеньке у подножия холма. Дом был свежепостроенный, добротный, но типовой – таких теперь десятки по всей стране. Простая изба с пластиковыми окнами, линолеумом, светлой кухней и новенькой печкой, встроенной в кафель. Молодая пара – хозяева дома – встретили их радушно. Оба только школу закончили, без высшего образования, но с руками, что знают работу. Они мечтали: о курах на подворье, о паре бычков, о гомоне ребятишек. Мечтали честно и с любовью. Влад с Дарьей ужинали с ними за общим столом – картошка с укропом, солёные огурцы, свежий хлеб, в большой тарелке, как украшение стола, набор печенья и пряников из магазина.
– Родители нам на свадьбу подарили дом, – рассказывали они, – собирали деньги всей родней. Строили тоже всей родней.
Дом был ещё сырой, стены не напитались жизнью, но что-то тёплое уже поселилось в нём. Дарья рано ушла спать, утомлённая дорогой, а Влад остался у порога. Он почувствовал его сразу – взгляд, как движение в воздухе. Старый дух – не местный, а словно затерянный – прятался у порога, дышал еле слышно, и всё же звал.
Влад присел на крыльце, рассыпал у порога горсть соли, прошептал старинные слова, чтобы разрешить беседу.
– Не вовремя ты, – пробормотал домовой, показавшись на миг. – Впереди – тревога. Ты слышишь, как ночь дрожит?
Он ничего не объяснил – только смотрел пристально, будто проверял, не разучился ли Влад понимать.
Дух скрылся в тенях, дом снова затих, и лишь скрипнула одна из досок под шагами Влада, когда он вернулся внутрь.
***
Ночью Дарья проснулась – не от звука, а от чувства. Будто кто-то незримо вошёл в комнату, сел у изголовья. Свет луны скользнул по стене, очертил рамку окна, но ничего тревожного не показал. Влад спал рядом, ровно, спокойно, но ей было не по себе.
Сон, что ей привиделся, не отпускал. Там всё было знакомо – и всё чужое. Она шла по тому же маршруту, что и днём: Переславль, Ростов, Суздаль… Только в этих городах всё было как в кривом зеркале: купола не золотились, а ржавели; звон колоколов был глухим, будто под водой; а лица прохожих были без глаз – одни тени под бровями.
Она шла по городу, а люди отворачивались, будто не замечали её. И вдруг в одной из церквей – голос. Низкий, ровный, будто из-под земли. Он тянул, как туман – не звуком, а внутренним холодом. И она пошла на звук. За дверями был не храм, а пустой зал, выложенный чёрным камнем. В центре – круг из соли, и в нём стоял мальчик, босой, с растрёпанными волосами. Он не плакал, но смотрел на неё с мольбой. Ей почудилось что-то знакомое в его чертах. Артём? Она шагнула вперёд – и проснулась.
Дарья присела на постели, прижала ладонь к груди. Тишина в доме была почти звенящей. Всё было как надо. Но чувство тревоги не уходило. И образ мальчика – босого, среди соли – остался перед глазами, как предупреждение.
Она легла обратно, стараясь не разбудить Влада. Закрыла глаза. Но за закрытыми веками осталась лишь темнота – без снов, но с тенью.
Глава 5. Перекрёсток
Утро выдалось туманным. Воздух стелился низко, цеплялся за траву, и деревья вдалеке казались тенями, нарисованными размытым углём. Они шли по старой просёлочной тропе, которая извивалась между холмами, как лента забытых дорог.
Иногда мимо пролетала птица – бесшумная, с распахнутыми крыльями. Иногда ветер приносил запах чего-то печёного или дым от дерева – значит, где-то поблизости была жизнь.
Вскоре тропа вывела их к вывороченному корню – большому, будто само дерево когда-то в гневе выдрали из земли. Под корнем темнело углубление. Дарья пригляделась и вздрогнула.
Там сидело нечто.
Небольшое, с глазами-бусинами и узким, как у зайца, лицом. Оно было мшистым, почти сливалось с землёй, а на лбу у него темнел жёлоб, как от вросшего обруча.
– Кто это? – спросила она полушёпотом.
Влад прищурился:
– Домовик? Нет… Лешак. Но южный. Низкорослый, травяной. Их ещё называли корневиками. Они редко показываются. Особенно днём.
Существо не двигалось. Только следило. Без враждебности – скорее, с усталой настороженностью.
– Он не просто старый… – тихо сказала Дарья. – Как будто устал жить, но не может уйти.
– Да. А мы – просто проходящие. Вряд ли его кто-то замечает, кроме нас.
Он медленно наклонился, достал из-за пояса сухарь и положил у корня.
– Мир дому твоему и ветвям твоим, – сказал он, кладя сухарь.
Существо не ответило – но будто вздохнуло, будто отлегло в нём что-то древнее и усталое. Его силуэт стал бледнее, и через миг остался лишь туман.
– Ты знал, что он будет? – спросила она, когда они пошли дальше.
– Нет. Но чувствовал – что-то наблюдает.
– А если бы он оказался враждебен?
Влад усмехнулся:
– Тогда бы сухаря не хватило.
Она усмехнулась, но рассеянно, с тревогой оглядываясь вокруг. Хотя существо исчезло, Дарья всё ещё чувствовала его взгляд в спину. И, может быть, поэтому, когда они вышли к старому брошенному погосту, тишина показалась ещё тяжелее.
Заросший крестовик тянулся к небу кривыми руками, ограды валились набок, а камни будто сдвинула чужая, слишком сильная ладонь – как если бы кто-то пытался стереть само это место из памяти земли. Дарья остановилась и прислушалась. Здесь звенела тишина – не пустая, а натянутая, как ржавый колокол, гудящий в ветреную ночь. Звук, которого нет, но он всё равно вибрирует в костях.
– Что это? – наконец спросила она.
– Перекрёсток, – Влад коснулся камня с надрезом, и от прикосновения по его пальцам пробежала дрожь. – Тут сходились три дороги. Теперь осталась одна, но след древнего – жив. Перелом пространства. Узел, затянутый временем.
Голос его звучал спокойно, но глаза метнулись по сторонам – слишком быстро, слишком настороженно.
Дарья сделала шаг к центру, и воздух там оказался иным: вязким, как сырой воск.
– Здесь так… пусто. – Она оглянулась. – Словно слова проваливаются в землю и не возвращаются.
Влад не ответил. Смотрел мимо неё, будто слышал другой ритм. Секунды тянулись. Потом он резко потянулся к рюкзаку, развязывал тесёмки дольше, чем нужно, будто спорил с самим собой. И всё-таки достал свёрток.
Дарья ахнула, отшатнулась:
– Амулет для рассекания? Ты серьёзно? В таких местах – только мягко, песней! Мы же не в Нави!
– Нет времени, – отрезал он.
– Влад, подожди, мы должны обсудить…
– Даша! – его голос сорвался. – Если замешкаемся – нас смоет!
Он разорвал узел платка. Земля содрогнулась – будто вздохнула. Воздух потяжелел, стал гудеть, и из-под корней медленно поднялось нечто. Сначала – тень, сгусток, вязкая тьма, похожая на дым. Потом – очертания, как будто сама боль пыталась обрести форму: обугленные пальцы, лица без глаз, стон, который не раздавался наружу, а сразу в сердце.
Дарью повело назад, уши заложило, дыхание стало рваным. Она успела только закрыть рот ладонью, чтобы не закричать.
Существо метнулось вперёд, воздух взорвался холодом, шипение резануло по вискам. Влад вскинул амулет – белая вспышка рассекла мрак, как молния. Тьма выгнулась, зашипела сильнее, словно её обожгли, и в тот же миг схлопнулась сама в себя, провалилась под корни.
И тишина рухнула. Такая резкая, что у Дарьи зазвенело в ушах.
Погост ожил. Трава стала ярче, тени – легче, ветер зашевелил листву. Всё будто вернулось на место, но сердце ещё билось с перебоями – словно внутри остался чужой стук.
Дарья стояла, сжав кулаки, дыхание у неё ещё сбивалось, как после бега. В ушах звенело, будто внутри кто-то бил в глухой колокол. В груди тянуло тяжестью, будто не до конца ушла тень того, что поднялось из-под корней. Пальцы дрожали, кожа на ладонях горела, словно там всё ещё оставался след чужого касания.
– Что это было? – она выдохнула сквозь зубы. – Ты сам же учил меня: никакой грубости. Только мягко. Только песней. А сам – ты… ты швыряешься заклинаниями, будто это бойня! Мы где, на съёмках дешёвого хоррора?
Влад медлил, плечи у него всё ещё были напряжены, пальцы сжимали пустой платок так, что побелели костяшки.
– Я видел, что надо, – сказал он, низко, глухо. – И сделал.
– Без меня, – её голос сорвался. – Ты даже не посмотрел на меня, будто я пустое место!
Он поднял взгляд. В глазах ещё жила тьма того, что только что вырвалось на свет.
– Даша, я… – он сделал шаг ближе, но замер. – Ты не понимаешь. Оно просыпалось. Если бы мы замешкались хоть на миг, оно ушло бы глубже. Мы бы больше его не достали.
– А если бы оно достало нас? – выкрикнула она. – Ты подумал хоть секунду? Я видела – оно тянулось! Тянулось ко мне, к тебе. Оно могло… – голос дрогнул, она резко отвернулась, чтобы не показать слёзы.
Тишина стала невыносимой. Влад шагнул ещё ближе, тихо, почти умоляюще:
– Я не хотел отодвинуть тебя. Я испугался. За тебя.
Она вскинула голову:
– Тогда дай хоть знак! Мы же напарники. Если ты опять решишь всё один – зачем я рядом? Для антуража? Мне кокошник надеть и частушки распевать?
Он слабо усмехнулся, но в усмешке слышалась горечь:
– Нет. Ты – не для антуража. Ты – та, из-за кого я не хочу ошибиться.
Она долго смотрела на него. Потом медленно протянула руку, её пальцы дрожали. Влад взял их в свои – крепко, но осторожно. И только тогда тяжесть в груди, звон в ушах, липкий след страха стали отступать, как туман под первым лучом солнца.
– Пойдём, – сказала она тихо. – Здесь стало легче дышать. Но по дороге расскажешь мне об этом существе!
Их шаги уходили вдаль, а за спиной оставалась звенящая тишина – чистая, как родник. Но где-то в этой чистоте всё равно прятался отголосок того, что проснулось.
Глава 6. Возвращение
Они вернулись на закате. Крыльцо Пункта, будто почувствовав шаги, откликнулось скрипом. В воздухе витал аромат костра, трав и варенья. Где-то хлопнула дверь, и вскоре из-за угла появилась Устина – в переднике, с заплетённой в пучок косой, с той самой доброй, немного прищуренной улыбкой.
– Вернулись. Целы? – спросила она, будто между прочим, но глаза у неё сразу вспыхнули теплом.
Влад кивнул.
– Всё в порядке.
Дарья не выдержала – обняла Устину с неожиданной силой.
– Ты даже не представляешь, как я скучала по нашему чаю!
– Вот и хорошо, – Устина похлопала её по плечу. – Чай уже заваривается. А вы идите – там Еремей с Кузьмой как раз у костра. Небось, не откажутся послушать ваших побасёнок.
В саду у костра уже трещали щепки, ветер шевелил траву, и огонь бросал тёплые отблески на лица. Дарья сидела с распахнутыми глазами, будто всё видела впервые. Она смеялась, говорила быстро, взволнованно, а Влад молча сидел рядом, кивая, улыбаясь и не перебивая.
– …а в Переславле мы вышли к озеру, и оно было как зеркало! Небо – в воде, облака – в воде, и старик на лодке, такой, знаешь, с лицом, как кора… он что-то напевал и плыл, не торопясь. У него были сети, но больше казалось, что он просто разговаривает с водой. Влад, правда же, это было как сказка?
Он кивнул:
– Да. Особенно его кот на носу лодки.
– Да! Огромный рыжий. Как будто капитан. Смотрел на нас, как на пассажиров без билета.
Дарья продолжала:
– А в Ростове Великом… Боже, эти стены! А храмы, и звонари, и колокольный звон – живой, он прямо в грудь бьёт, как пульс. Я раньше не понимала, зачем ездят по «Золотому кольцу». А теперь… это же не просто города – это как… как швы, сшивающие землю.
– А помнишь Суздаль? Как всё будто из сказки – деревянное, резное, лошадки, монастыри… И мы там жили в доме, где печь топили дровами. Настоящими, пахнущими смолой.
– И котелок скрипел.
– Влад! Почему ты всё сводишь к котам и посуде?
Он пожал плечами:
– Это то, что запоминается. То, что настоящее.
Дарья рассмеялась:
– А ты помнишь, как я заблудилась в Ярославле? Я отошла посмотреть на надписи на каком-то памятнике, а ты уже купил пирожки и стоял с видом «где она опять»…
– Это был памятник Фёдору Волкову. Ты исчезла на целых восемь минут.
– Зато нашла лавку с вареньем из сосновых шишек.
Кузьма присвистнул:
– Ты поэт, Дарья. А ты, Влад, как будто её телохранитель – тихий, но всё помнишь.
Устина подлила чаю, тепло улыбаясь:
– Хорошо вам было в дороге, видно.
– Очень, – Дарья обвела взглядом всех вокруг. – Мы то шли, то ехали – и дорога дышала. Даже если пыльная. Даже если с ямами. Она будто говорила: «Вот, смотри, запоминай. Я – твоя».
Костер потрескивал. Кто-то закутался в плед, кто-то молча слушал. Ночь медленно опускалась на плечи. Дарья всё ещё смеялась, но смех уже был тоньше, уставший. Кто-то подкинул сушняка в костер, пламя взметнулось и осело, неохотно обнимая новое подношение. Все вдруг замолчали, словно воздух сам подсказал, что пришло время слушать огонь.
***
Когда угли в костре осели, и разговоры стихли, почти все разошлись по домам – кто в Пункт, кто в ближайшие строения. Остались только двое. Над садом висела тишина, чуть потрескивал уголь, в воздухе медленно остывал запах чая и полена. Еремей сидел, скрестив ноги, задумчиво глядя в огонь. Влад молчал, грея ладони над жаром, словно не мог решиться заговорить.
– Вроде всё хорошо, – сказал он наконец. – Дорога была чистая, люди добрые, места сильные… Дарья счастлива. Всё будто как и должно быть.
– Но? – мягко спросил Еремей.
– Но с середины пути не отпускало странное чувство. – Влад покачал головой, подбрасывая сухую ветку в костёр. – Не страх. Не опасность. А как будто всё было… настороже. Как будто в ожидании чего-то. И может и не зла, но точно чего-то крупного. Как воздух перед грозой.
Еремей чуть склонил голову, не перебивая.
– Сначала я думал, что это просто усталость, работали мы немало. Но потом в одном доме – в деревеньке у Суздаля – домовой показался. Он выглядел встревоженным, а это, сам понимаешь, редкость. И тоже про тревогу проронил. Говорит, ночь дрожжит. И ушёл, не захотел больше ничего объяснять.
Он замолчал, бросив взгляд в темноту за костром, будто и сейчас ждал кого-то невидимого.
– А потом кладбище. Маленькое, вроде ничем не выделяющееся. Старое. Заброшенный перекрёсток, всякое, конечно, там могло завестись, но…
Я не смог это опознать. Как будто встретил чужую тень, которой нет в памяти земли. Завтра пойду рыться в архивах, но это было что-то, чего я не просто не встречал, не изучал даже. – Влад вдохнул всей грудью, как будто только сейчас вспомнив, что нужно дышать – Дарья ничего не заметила. А я… я не думал. Платок – в руке, узел – развязался сам, как будто не я, а тело вспомнило. Заклинание – сильное, навье. И сразу всё рассеялось, как будто и не было.
Еремей посмотрел на него внимательно.
– А Дарья что?
– Она не успела это рассмотреть, я не дал ей времени. Испугался. За неё испугался. Но после что-то изменилось. Появилось ощущение… давления. Не извне, а как будто внутри. Будто рядом что-то есть – но ни глазами, ни слухом не поймаешь. – Он вздохнул и добавил. – Такое чувство, что я вернулся назад, ты знаешь, запах земли, вкус воздуха, дрожжание энергии – все, как … тогда, когда Боги ступали по земле.
Еремей молча подкинул ветку в огонь, наблюдая, как пламя вспыхивает и снова оседает. Тень за его спиной поднялась, словно не принадлежала телу, и нависла над мужчинами – не защитой, но напоминанием о силе. Тяжелые крылья тени обняли их с двух сторон, закрывая от всего внешнего.
– Этого не может быть, – покачал он головой. – Время в Яви идет линейно. Боги не ступают в Явь уже сколько времени… не могли они нарушить договоренность.
Он задумчиво потянулся за следующей веткой и бросил её в костер.
– Нет, тебе показалось, – он опять помолчал. И добавил, вздохнув. – Дарья меняет тебя, заставляет вспоминать о чувствах, ты становишься мягче, Влад. Жизнь снова просыпается в тебе. А значит, связь с этим миром крепнет. Еще немного, и ты не сможешь вернуться.
Теперь уже Влад подкинул в костер пару веток. Всмотрелся в огонь, как будто искал там ответы на все свои вопросы.
– Я уже не знаю, хочу ли вернуться. Мой род ждёт, я это знаю – ждёт, когда я смою память кровью, и тогда они смогут переродиться. Но… я не могу оставить Дарью. Даже если она захочет уйти – я не смогу. Мы связаны, сильнее, чем я готов был признать. И я устал скрывать от неё правду, Еремей. Она должна знать, с кем рядом идёт.
Еремей молчал. Только тень его казалось выросла еще больше и нависла над ними уже с явной угрозой. Наконец, он словно через силу произнес:
– Не спеши рассказывать. Нити ещё не сплелись в клубок. Пусть время доделает своё. Поверь мне. И жди. – Еремей взглянул прямо в глаза Влада, и Влад увидел как зрачки собеседника изменились – вытянулись в длину и взгляд стал страшным – змеиным. – Жжжди… – голос стал сдавленным, глухим, с хрипотцой, будто прошёл сквозь слои земли.
Влад молча кивнул, также неотрывно глядя в глаза Еремея, и все же добавил:
– Если придёт день, когда придётся выбирать – я выберу её. Без условий.
Еремей отвел взгляд, тень его сместилась, потом медленно уменьшилась, как будто сдулась. Сам он сгорбился и затих, все также глядя в огонь, который почти погас – лишь временами языки огня выскальзывали из углей.
Они сидели молча ещё некоторое время. В небе мерцали редкие звёзды. Пламя дышало мягко, устало, как человек после долгой дороги, а в огне, казалось, всё ещё хранился отзвук их шагов, с которых всё началось. Влад всё смотрел в него, будто ища ответы в глубине.
– Надеюсь, это только усталость, – наконец сказал он, растирая руками лицо. – Или последствия слишком длинной дороги.
Еремей снова не ответил. Смотрел в огонь, как в летопись, записанную не словами, а светом и жаром – будто читал что-то, что ещё не случилось. И только угли потрескивали, будто слагали новую сагу – о тех, кто решает не между долгом и силой, а между жизнью и любовью.
Глава 7. Леший
Влад с Устиной несколько дней работали в архивах, просматривая старые путевые записи, сводки наблюдений, даже полевые дневники из прошлых десятилетий. Нигде не было упоминания о существах подобной силы, сумевших проявиться на земном кладбище. Это казалось невозможным. По своей силе, структуре и тьме, это существо должно было принадлежать Нави – в Яви ему не было места, даже как отголоску. Это нарушало все законы мироздания. А ещё, несмотря на накопленную энергию, оно никому не причинило вреда.
Может, просто не успело…
– Почудилось тебе, сколько вы уже прошли этим летом городов, пора бы и отдохнуть, – вздохнула Устина. – Ничего ведь и не случилось. Больше никаких аномалий не было, на других Пунктах тоже порядок. Если и происходит что-то, то всё вписывается в привычное. Зря ты маешься.
Казалось, Устина права, но в глубине Влада зудело чувство: слишком многое не совпадает. Архивы молчали подозрительно, как будто сами страницы не хотели хранить эту память.
– Что-то не сходится. Схожу в Старый Переход, к смотрителю. Поговорю с ним, может, он что подскажет. – решил Влад.
Устина только вздохнула – она знала, что если Влад что задумал, то уже не переубедить, не переупрямить.
Старого смотрителя Перехода звали Остромысл. В записях он фигурировал под самыми разными именами – Сторож, Корень, Пограничник, Часовой. Но все, кто сталкивался с ним, знали: это не просто хранитель троп. Он был узлом памяти, древним и негибким, как корни дуба, впитавшим в себя законы переходов, маршруты путников, даже их страхи и намерения. Он не был человеком, Влад считал, что Сторож – существо высшего порядка из Прави, а тот слой или карман пространства, в котором существовал Переход, на самом деле отслоился от Земли даже не сотни, а тысячелетия назад.
***
Влад стоял в своей комнате у окна, завязывая плотные кожаные ботинки. Он уже накинул куртку – из плотной ткани с нашитыми на подкладке защитами и карманами под амулеты, карты, угольки и записки. На ремне – нож в простых ножнах, не боевой, но такой, что на границе чувствовали: человек не беззащитен. Через плечо – походная сумка, в ней – фляга, свёрток сушёных трав, виток восковой нити и зеркальце в берестяной оправе. Он шёл налегке, но с тем, что может спасти, если тропа обернётся иной стороной.
Пространство, где находился Пункт, не подчинялось линейным законам Яви. Этот осколок, или чешуйка, как любил шутить Еремей, когда-то отслоился от Земли и теперь висел в непостижимом для человеческого разума месте. Его «границы» срастались с другими такими же слоями – неровными, словно швы на старой ткани. В этих стыках и рождались переходы.
Идёшь себе по тропинке – и вдруг упираешься в границу: лес или поле резко обрываются, а за ними уже другой пейзаж. Шаг – и ты в новом слое. Но встречались и скрытые пути: как, например, лесная дорога, что вела к старому смотрителю. Её называли Переход – именно так, с большой буквы. Избушка Остромысла пряталась в складке пространства, и стоило свернуть чуть левее или правее, как выходил уже совсем в другом месте.
Туда никогда не шли с пустыми руками. Потому что Переход встречал путника по-разному – и далеко не всегда с гостеприимством.
Влад вышел на крыльцо Пункта, где уже потягивалось к жизни утро – ясное, но с тонкой пеленой в воздухе, словно дымки. Дарья стояла там, обняв себя за плечи, и смотрела в сторону леса.
– Путь знакомый, – сказал Влад, застёгивая верхнюю пуговицу куртки. – Пройду один. Это несложно.
Дарья молчала. Ветер теребил её косу, тонкие пряди выбились и липли к щеке. Она смотрела не на него, а туда, где за холмом начиналась тропа к Переходу.
– Возьми меня с собой, – сказала она наконец. Тихо, но твёрдо.
– Это недалеко, – он пожал плечами. – Я быстрее справлюсь. У нас много другой работы – с Еремеем надо ещё карты сверить. Да троих новеньких обучать надо, Устина всех не потянет.
– Влад, – Дарья подняла на него взгляд. Голос был почти шёпотом. – Мне неспокойно. Не знаю, откуда это. Просто… не оставляй меня.
Влад замер. Эта просьба – тихая, почти шёпот – ударила в грудь, как будто его собственное беспокойство, тщательно спрятанное, вдруг получило голос. Он не хотел брать её. Не потому, что не доверял – а потому, что не вынес бы, если с ней что-то случилось. Его страх за неё был не логикой, а чем-то звериным – как будто внутри него жило знание, что Дарья может исчезнуть в один миг, и он останется в тишине, как тысячу лет назад.
– Ты ведь всегда была сильной в лесу… что не так на этот раз? – сказал он.