Дыхание осени

Киваю, поражаясь, как догадался, что буду молчать, пока он отдает приказы.

– А что, доктор приходил, да?

– Да.

– Повариха рада?

Я так хитро улыбаюсь, что Яр прекращает хмуриться.

– Я не проверял, но не слышал, чтобы доктор вышел из дома.

– Еще бы! – хихикаю, но вижу, что Яр невозмутимо серьезен. – А как бы ты, интересно, услышал? Ты же, по-моему, и не выходил из комнаты.

Он ждет, пока меня осенит, и я пытаюсь оправдать ожидания. Так, подумаем, камеры в нашей комнате нет, поэтому остаются «дятлы», которым не лень постукивать даже о моем платье.

– Спи, – предлагает Яр.

– Мне кажется, я уже выспалась, – пытаюсь подняться, и он тут же оказывается рядом, смотрит с немым укором в глазах, что сама не замечаю, как начинаю оправдываться: – Хочу помыться и зубы почистить.

Поднимает на руки, а взгляд предупреждает – только попробуй поспорить! Терпеливо молчу, даже когда включает воду, раздевает меня, а пока чищу зубы, опускает в пенную ванну и раздевается сам. И вот здесь я тоже молчу, но терпение мое на исходе.

– Поторопись, – прошу его хрипло.

– Я уже мылся, – говорит он. – Так просто, посижу с тобой.

Ага, дам я ему отсидеться! Со мной – да, посидеть – да, но один из нас будет в движении, и так как мне еще совсем недавно было очень плохо…

Вода плещется на пол, Яр окутывает меня страстью, вынуждая хрипеть неразборчивую чушь, я так близко к тому, чтобы перейти за грань, и он почти на грани и подталкивает меня, подталкивает и зовет за собой, и я делаю шаг и…

– Ей что, все еще дурно?!

… И остываю мгновенно, услышав в двух шагах от себя детский голос. Прячусь за плечо Яра, а до него, кажется, только доходит, что в ванной у нас посетитель. Он оборачивается к ребенку, но прежде я вцепляюсь в него, чтобы не переборщил, чтобы не кричал, чтобы решил вопрос мирно. И он понимает мою просьбу, гладит по щеке и говорит негромко и без злости, что мне хорошо, пусть мальчик не переживает, и будет еще лучше, если закончить лечебный массаж.

– Ага, – прыскает смехом мальчишка. – Я уже давно не маленький и знаю, что ты сейчас массажируешь.

– Егор, – вот теперь голос мужа звучит угрожающе.

– Я только не думал, что массаж, это, – мальчик брезгливо морщится, – так мокро…

Просить не приходится – сам закрывает дверь и уходит.

– Продолжим? – едва не мурлычет Яр.

И мы с удовольствием продолжаем, но за грань переходит один из нас. Мне постоянно кажется, что снова войдет Егор, и зажимаюсь внутренне, ничего не могу с собой сделать, несмотря на поощряющие слова мужа.

Но Яр если и разочарован, то не показывает этого.

Долго целует, пока не остывает вода, а потом вспоминает, что обещал мне доказать, как дорого я ему обхожусь, и подхватывает, торопит, выталкивает из ванной. Тащит в угол, хитро улыбаясь.

– Неужели накажешь? – притворяюсь испуганной и повисаю клещом на предплечье. – Позволь, я вымолю у тебя прощение!

Он удивленно оборачивается, в вечернем свете солнца его волосы отдают рыжеватым отливом, и все, мне и не нужно его разрешение!

Тяну за ворот его халата, тянусь сама и целую, жадно целую, так, будто не виделись год, так, будто умру здесь, на этом белом ковролине, в его комнате, если не поддастся на уговоры моих губ. И дико радуюсь, что ограничивается минутным замешательством, а дольше уговаривать не приходится.

Его халат распахнут, мой отброшен на ковролин. Яр подхватывает меня, прислоняет к стене, потом слегка смещается в угол, в тот самый, для предполагаемого наказания. И я так завожусь, что ничего не вижу, кроме пшеничных волос с рыжиной и темных глаз с искринками смеха; и ничего не чувствую, кроме рук, губ и рвущейся наружу страсти. Он мой. Он для меня. Он со мной. А я растворяюсь в нем и уже вижу звезды и фейерверки, когда происходит дежавю…

– Я думал, вы закончили со своим лечебным массажем, а вы… – возмущается мальчик, отворачиваясь от нас, прилипших к стене. – Даже спокойной ночи вам некогда сказать!

Хлопает громко дверью и уходит.

– А говорят, что два раза в одну воронку… – Яр отпускает мои ноги, тяжело дыша, накидывает мне на плечи халат. – Ну и денек, – садится в кресло, усаживает меня к себе на колени, и мы оба пытаемся отдышаться от дважды прерванного марафона.

– Придется пожелать ему добрых снов, – хмыкаю я. – А то ночь впереди, а твой брат очень настойчив.

– Ты хочешь, чтобы это сделал я? – поражается он.

– А ты никогда этого не делал? – поражаюсь в свою очередь.

– Ну…

– Ясно. – Не хочу подозревать его родителей во всех тяжких, но думается мне, что и Яру никто не желал добрых снов. Объясняю, что ребенку надо говорить ласковые слова на ночь (пусть хоть так для начала) и что так принято, и что это как оберег от плохих снов. Слушает меня внимательно, кивает изредка. Тяжело выдыхает, решившись, и встает. Мне, соответственно, тоже приходится встать, потому что я у него на коленях.

– Зайду к нему, – говорит Яр, – а ты пока посмотри, что я имел в виду.

Ничего не понимая, иду опять в угол, а тот после легкого прикосновения распахивается, преобразуясь в гардеробную. Платья, свитера, яркие кофточки, обувь в коробках…

– Все твоего размера, – опережает вопрос Яр. – Новое, никто не носил.

– А если мне не все понравится? – спрашиваю осторожно, потому что уже вижу, как это дорого, и не хочу, чтобы он спускал деньги в корзину, как свадебные платье.

– Я и не надеюсь, что тебе понравится все. Светлана еще слишком мало знает о твоем вкусе, поэтому и прислала эти кружева. Джинсы там тоже есть, – ободряет, – а что не понравится, она вернет в магазины.

Я уже веселее смотрю на все эти новшества и даже радостно повизгиваю, когда натыкаюсь на джинсы, майки, бриджи, рубашки, кеды, босоножки, и кружева не пугают ценой. Яр понимает, что мне есть чем заняться, и уходит к брату. Возвращается быстро или я так увлеклась рассматриванием белья?

– Спасибо! – чмокаю его благодарно, а он довольный собой, важно кивает. – Ну как?

Он бегло осматривает меня, думая, что я в новинке, но потом понимает, что я о Егоре, и успокаивается.

– Зашел, – говорит задумчиво, – пожелал.

– И? – Ну вот все надо вытаскивать из него!

– А он мне сказал «спасибо», – и смотрит растерянно. – Не пожелал, мол, и тебе того же, не удивился, что я вообще пришел. А серьезно так говорит: спасибо.

– И что тебя не устраивает?

– Ты тоже сказала мне спасибо.