Мой сводный кошмар

К лучшему, если бы не было.

Потому что когда я толкаю дверь ее комнаты и вижу Алису, освещенную лунным светом… Полностью обнаженную, если не считать тонкой полоски трусиков, все стирается на хрен.

Принципы, планы. Даже память, которая сигналит о том, что лучше держаться подальше, закрывается мутной дымкой, тихо скуля.

Так же тихо, как дверь у меня за спиной.

Глава 9. Кирилл, настоящее

Не знаю, как мужик, с которым она встречается, отпускает ее, позволяет ей спать одной.

Может быть, он делает это, чтобы хотя бы иногда самому отсыпаться. Потому что девушка, которая нежится в лучах лунного света, – ловушка, из которой выбираться не хочется. Наоборот – в нее хочется добровольно войти.

Знаю, что не стоит этого делать, но все равно приближаюсь.

Она не слышит моих шагов.

Не чувствует моего присутствия в комнате.

Сон тихий, спокойный и – напрасно – беспечный.

Не подозревает, что эта полоска трусиков – не защита, а чистый соблазн. Хочется потянуть за них, чтобы ткань нажала на клитор, а потом сдвинуть в сторону и прикоснуться к ней пальцами.

Услышать сонный стон удовольствия, в котором не будет лицемерия – только желание. Увидеть, как она чуть подастся назад, чтобы не упустить и толики ощущений, и погрузиться в нее пальцами.

Сразу двумя, чтобы не томить ни ее, ни себя.

Растянуть ее, подготовить перед тем, как заменить пальцы членом.

И, обхватив за бедра, натягивать на себя, вырывая из ее горла новые стоны. Уже более громкие, более откровенные.

Я не знаю, как ей нравится больше, но с ней хочется попробовать все.

Ее хочется трахать без остановки, пока пульс не исчезнет.

Брать сзади, сбоку, стоя, усадить на себя, чтобы ее пышная грудь раскачивалась перед лицом, а соски напрашивались на мой язык.

Я не знаю, какого они цвета, но почему-то мне кажется – бледно-розового, еще один знак невинности, а на вкус – чистый грех.

Как и вся она – на контрастах.

Добрая, открытая, практически душа нараспашку, страшно и тронуть, – и неожиданно достающая нож из-за пазухи. И бьющая, когда отвернешься.

Невинная, которой я помню ее. И порочная, которую я вижу сейчас.

Она сама – Зазеркалье.

И да, ничего не бывает случайно. Даже выбранный ник на каком-то там сайте. Потому что сейчас я смотрю на ее тело и мне, как голодному до сметаны коту, хочется ее облизать. Облизать, укусить, оставить на ней свои метки, чтобы тот, другой, к которому она завтра уйдет, их увидел.

Тихий выдох Алисы меня остужает.

Сбрасывает с меня морок-видение, в котором я ложусь на нее, развожу ладонями ее ноги и заставляю ее почувствовать, что она в этой комнате не одна.

На хрен все это.

Только проблемы, клубок проблем, который благодаря ей распутываю уже несколько лет.

Мне привычней то, что проще, доступней, понятней. То, что мое, а не чье-то.

А ее пусть и дальше трахает любитель цитрусов и иголок. Пусть теряется в ней, а потом так же споткнется, осмотрится и поймет, что вокруг – пустота.

Кидаю на ее кровать ветку ели, грейпфрут – пусть вдохновляется, может действительно напишет что-то горячее.

Оранжевый шарик, соскользнув, медленно подкатывается к ее боку. Дыхание Алисы замирает, и я уже думаю, что она проснется, откроет глаза и увидит меня. Готовлю себя к визгу, который последует, к разборкам с семейством, которое тут же сбежится, к разговору с отцом.

Но ее взгляд, когда она поймет, что я смотрел на нее, стоит того, чтобы выждать эти пару секунд.

Гнев, злость, раздражение, ненависть – интересно, что отразится в нем ярче всего.

Но я не был готов к тому, что на самом деле увижу.

А это, мать твою, запрещенный прием. Даже для такой лживой девочки, как она. Особенно для такой лживой девочки.

Потому что она действительно открывает глаза, видит меня, невозможно не увидеть – я близко, так близко, что могу прикоснуться к ней. Но вместо того, чтобы испугаться, начать орать или приказать мне убраться, она неожиданно улыбается.

Она, мать твою, улыбается.

А потом опять закрывает глаза и с той же теплой улыбкой опускает руку и прикасается к себе между ног.

Надежда на то, что на этом и остановится, рассыпается горячим прахом, когда она делает то, что хотел сделать я. Сначала скользит ребром ладони поверх трусиков, а потом с разочарованным вздохом сдвигает ткань в сторону.

Терпеть не могу тех, кто сидит на наркоте, никогда не понимал, зачем они рискуют всем ради какой-то дозы херни, которая тебя самого убивает. Но сейчас я сам чем-то похож на одного из них, потому что знаю, что этого делать не стоит, но жадно слежу за тем, как ее палец скользит вокруг клитора.

Нежно, слишком нежно и лишь слегка задевая его, словно она хочет и тем не менее боится ускорить оргазм.

Когда ее дыхание становится тяжелее и она прикусывает губу, продолжая как-то неумело ласкать себя, понимаю, что попал в точку. И черт знает, что меня дергает опуститься рядом с кроватью и накрыть ее палец своим, показывая, как надо, показывая, что на самом деле ей хочется жестче, быстрее и не стоит ускользать от удовольствия, которого ждешь.

Ее разгоряченное дыхание задевает мое лицо, но я смотрю сейчас вниз, на переплетение наших пальцев.

Она не отталкивает мою ладонь, не шарахается, и я поначалу скольжу своим пальцем рядом с ее, а потом делаю это сам.

– Сильнее… – слышится тихий шепот. – Сильнее, пожалуйста…

И, блядь, это как пистолет у виска, когда лучше послушать и не отказывать. Тем более если приказ совпадает с тем, что хочешь и сам.

Я ускоряю движения и то скольжу вокруг клитора, то надавливаю на него и тру подушечкой пальца. А потом замечаю, что ей больше нравится, когда я задеваю ее чувствительную точку костяшками, и даю ей именно это.

Гладкая кожа под моими пальцами влажная от ее желания, хочется развести ее ноги, подуть на разгоряченную плоть, щелкнуть по клитору языком. Но даю пока только пальцы, на которых она танцует свое удовольствие.