Путь домой. Четыре близнеца

– Это в вас говорят отцовские чувства, – возразил Эжен, – Но, с другой стороны, они не помешали вам уже дважды заставить меня подставиться во имя спасения Антуана. Так что просто оставайтесь верны себе. Тем более, что вы уже знаете, на что я способен! К тому же при вашей поддержке риск будет минимальным.

В ответ Рай сокрушённо повёл головой.

– Лихие вы, черти! – усмехнулся Карлос, – Совсем не изменились. У меня тоже душа слоится от беспокойства, но… пожалуй, я помогу.

– Карлос! – Рай даже не попытался скрыть, как сильно он разочарован, не найдя в испайронце должной поддержки.

– Господин Рай, вы только посмотрите на это недоразумение. Разве моего отказа достаточно, чтобы выбить из его головы эту дурь?!

Эжен сиял. Эта победа вызвала в нём такой восторг, что естественным выходом этого яркого чувства стал головокружительный прыжок, который он совершил, не сходя с места: вверх, оборот через голову и чётко на ноги.

– А вот про это забудь! Допрыгаешься! – выдохнул изумлённый Карлос, – Какой из него актер?! Вон, всё на лице написано!

– Кое-что он может, – нехотя признал Рай, и наградой за эти слова стал ему благодарный взгляд Эжена.

Глава 25. Кривые зеркала.

Озорные солнечные зайчики уже несколько минут бегали по лицу Антуана, и, наконец, добились своего. Он открыл глаза. Раннее утро, свежий ветерок аккуратно перебирал пряди его волос, то и дело заставляя чувствовать лёгкий озноб. Ясное нежно-голубое небо, виднеющееся в проёме открытой двери, обещало хорошую погоду… Всё это, конечно, замечательно, но… Принять эту радость жизни мешало одно «но»… Вопрос – как он сюда попал? Стоило задаться этим вопросом, как тут же в сознании юноши начали проявляться воспоминания о минувшей ночи и не только…

Да, в гостиницу «Лунный свет» Антуан приехал с вполне определённым намерением – какое-то время побыть Виктором, ведь по убеждению герцога, это был простейший и скорейший способ найти сбежавшую племянницу барона Парадесса. Шанс снова увидеть Марианну! Вот главное, что заставило Антуана отмахнуться от всех смущающих «но», пусть таких было и не мало: это и сильная слабость после ранения, полученного в Грандоне, рана не позволяла о себе забыть через постоянную ноющую боль; это и слишком смутные представления о том, что за человек, этот его вновь объявившийся брат, как именно его изображать?

А ещё стоит упомянуть и те противоречивые чувства, которые Антуан теперь испытывал к герцогу и барону, ведь после более близкого знакомства с этими двумя однозначная ненависть уступила место едва ли не симпатии. Да и была ли ненависть прежде? И если да, то ему ли она принадлежала? Может быть, всё-таки нет?

Граф де Лаган видел в герцоге заклятого врага. Пусть доверие к суждению отца и было велико, но, так уж вышло, что Антуан предпочитал на первое место ставить результат именно собственного умозаключения. Конечно же, до тех пор, пока фактов недостаточно, работало доверие, основанное на уважении и любви, но как только появлялась возможность самостоятельно присмотреться, картина могла сильно изменить свои краски. Случай предоставил Антуану такую возможность и в этот раз.

Да, он не узнал герцога в момент их встречи на улице Рунда, а тот назвался другим именем. Да, некоторые из слуг нового брианского друга показались Антуану знакомыми, но то было лишь смутное узнавание, ничего конкретного, благо те, кого юноша и правда хорошо помнил, Ламороу, Пит, Фил, смогли не попасть в его поле зрения. Глаза юноши открылись именно благодаря словам "красавчика Блорна", этого невероятного посланца Генриха Рая. Вот когда смутное узнавание слуг герцога обернулось уверенностью, их лица чётко проступили в памяти юноши на фоне интерьеров дворца Бетенгтон. «Герцог Бетенгтон?! Дурачить меня вздумал?!» – Антуан вскипел, – «Лучше уж я буду пленником, чем игрушкой!» И он решил рискнуть. При первом же появлении герцога Антуан назвал его настоящим именем. Тот изумился, но отпираться не стал, а вместо оправдания, вдруг едва ли не упал на колени, столь искренним выглядело его раскаяние в этой лжи. Эта искренность так сильно смутила Антуана, что он согласился выслушать объяснения, и в результате герцог поведал ему уже известную историю… да на новый лад.

Его Светлость решил начать из далека, а именно, со своего знакомства с юной Арабеллой де Гурье. И сразу изумил юношу тем, что помнит тот момент в столь мелких деталях, вплоть до цвета одежды юной красавицы и её матери, ароматов цветов, которыми был украшен зал приёма, и вкусов подаваемых в тот вечер блюд. Полностью отдавшийся во власть воспоминаний герцог даже едва ли не дословно передал их первый разговор и описал как именно Арабелла реагировала на его слова. Это стало лучшим доказательством сказанного после – за всю свою долгую жизнь, Его Светлость так и не встретил другую, способную сравниться с Арабеллой де Гурье, женщину.

А тогда, уже больше двадцати лет назад, герцог в своих грёзах о счастье взлетел до самых небес и поначалу даже не заметил конкурента. Но главная ошибка Его Светлости была в том, что он не принял в расчёт Ромена де Монсар, кузена Арабеллы. Горькая, трагическая ошибка! Оказывается, и здесь память герцога сохранила во всех мыслимых подробностях историю о том, как искусно Ромен воспользовался своим особым положением в доме Гурье – мастерски очернил герцога и в то же время возвёл на пьедестал счастливца своего друга, Алена де Валеньи графа де Лаган. Его Светлость так увлёкся, разгорячился, что даже в запале начал мерить комнату широкими шагами, но встретив взгляд Антуана, он вдруг осёкся и поспешил извиниться, мол сожалеет, что позволил себе лишнее, ведь он не имеет морального права говорить плохо о родителях своего гостя. И настолько убедительно он выразил свое смирение, что Антуан даже сам попросил его продолжить уже начатый рассказ, до конца поведать свою версию этой истории.

– Ромен де Монсар скончался много лет назад, мир его праху, – сокрушённо вздохнул Его Светлость, – А Ален де Лаган стал вашим отцом. Так что… Да, напрасно я затеял этот разговор, сударь. Напрасно… Это всё моё желание выговориться, быть понятым… непозволительная слабость с моей стороны. Я не должен был забывать, что речь здесь всё-таки о ваших родителях… Очень прошу простить меня!!! И… я уверен, вам, интереснее другое – почему я похитил вас и ваших братьев, верно? Как я решился причинил любимой женщине такую боль…

Антуан с готовностью кивнул, и тем благословил герцога на новую историю. Теперь Его Светлость поведал о том, как он нашёл-таки в себе силы в конце концов отступить от Арабеллы, но вот забыть эту сказочную нимфу так и не сумел, как ни старался. И однажды его посетила мысль, поначалу показавшаяся безумной – «Как было бы замечательно воспитать сына этой женщины!» Раз появившись, эта идея мертвой хваткой вцепилась в его разум и душу. Хоть так быть ближе к любимой, заботиться о ней! Взять только одного ребенка, это ведь допустимо, она сможет родить ещё. Так рассудил тогда Его Светлость и всё-таки решился, отдал приказ. Какого же было его изумление, когда оказалось, что его люди перестарались и привезли всех четверых близнецов! Но план оставался в силе, взять только одного, и пусть он близнец. Ведь совсем не обязательно, что с возрастом не проявится достаточное внешнее отличие, и потом ведь это разные страны… В этой части рассказа герцог снова начала пылко призывать небеса к свидетели своего искреннего намерения вернуть Арабелле трёх остальных её сыновей. Он бы обязательно сделал это, если бы их безумный слуга не вздумал бежать. А так… У герцога на руках всё-таки остался ребёнок Арабеллы. И чем если не искренней любовью к этой женщине объясняется тот факт, что он усыновил, как ему казалось, единственного выжившего из близнецов? Он сделал его единственным наследником своего огромного состояния!..

От всего этого у Антуана голова пошла кругом. Он сразу усмотрел в рассказе герцога некоторые логические дыры, но яркая, такая неожиданно резонирующая, эмоциональная окраска смогла как-то их прикрыть. А тем временем терпеливый герцог взял на себя труд объяснить и смысл разыгранного в Бетенгтоне "спектакля":

– Я догадался, зачем граф де Лаган явился в мой дворец. Но что я мог ему предъявить? Да, я выкрал и усыновил его сына. Можно продолжать рассуждать о мотивах, которые мною двигали. Но неужели это стало бы доводом для графа? Нет, уверен, что нет. Он явился забрать сына, который стараниями Генриха Рая, отказался признавать своим отцом меня… – герцог горестно перевёл дыхание, – Пришло время снова смириться, признать своё бессилие, отступить. Не надо было мне красть сыновей Арабеллы – вот единственное, что я признаю от всего сердца и в чём каюсь! Воистину, вся эта идея настоящее помутнение рассудка! А признав это, я конечно же должен отступить перед графом де Лаган. На дуэль я выхожу только с чувством полной собственной правоты. Это мой твёрдый принцип. А тут другой случай… Вот, такая печальная история. Так я не нашёл ничего лучшего, как организовать свою кончину. Я собирался исчезнуть, начать новую жизнь… под другим именем… Пусть это и станет актом моего покаяния – так я решил, и даже уже начала работать над претворением этого плана в жизнь, переводить своё состояние на другое имя… Но это требует времени, и пока суть да дело, я не устоял перед искушением всё-таки наведаться во Фрагию и хоть издали убедиться в том, что жизнь того, кого я все эти годы называл сыном, налаживается… Поэтому я здесь. Благодаря этому я познакомился с вами…

– Но ведь вы должны были понимать, милорд, что рано или поздно ваш обман раскроется. На что же вы надеялись, когда стали лгать мне? И эта попытка пристрелить Генриха Рая… – Антуан ещё пытался рассуждать логически.

Герцог тяжело вздохнул, взгляд его стал очень печален.

– Каюсь, мой юный друг, грешен. Но тут ведь как получается… Не перестроился я, так неожиданно было увидеть вас… Не успел я поменять свои планы, решить "воскреснуть"… Что же касается Генриха Рая, то я и правда хотел его пристрелить, и клянусь, есть за что! Этот негодяй обокрал меня! Он настроил против меня Фрэнка!!! Теперь тот даже не желает со мной говорить, просто возненавидел! Этого я Раю никогда не прощу!..

Совершенно незаметно Антуан и герцог нашли общий язык, их отношения стали просты и, как казалось юноше, искренни. Его Светлость предстал перед ним доверительно распахнутой книгой, тихо тлеющим камином, жаждущим согреть одинокую душу. Ведь только по-настоящему чуткий человек мог так верно распознать чужую душевную боль.

Его Светлость лишь вскользь предположил, что, возможно, Жан знает где найдет Марианну, и Антуан в тот же момент вспыхнул, как сухой хворост на ветру. Ведь уже несколько дней весь мир юноши замкнулся на мыслях о Жане и Марианне. Его богатая фантазия рисовала красочные картины трогательных отношений возлюбленной и брата, он чувствовал себя несправедливо отвергнутым и потому глубоко несчастным. Мир стремительно терял краски, а в душе разрасталась глухая всё поглощающая боль…

Ни раз Антуан ловил себя на мысли, что в своих фантазиях зашёл уже слишком далеко, что зря выдумывает то, чего, быть может, и нет, но голос разума был слишком слаб, и вновь верх брали чувства… С высоты этой колокольни юноше казалось, что действия герцога во времена молодости того вполне понятны, хоть конечно и не могут быть полностью оправданы. Он узнавал в Бетенгтоне свою боль, и потому уже не мог ненавидеть этого человека. Эта одна беда, название которой, "отвергнутая любовь", казалось, связала их души невидимой прочной нитью. Как-то незаметно герцог из злейшего врага превратился едва ли не в лучшего друга, может быть, единственного на свете человека, способного понять эту боль и разделить её.

И Антуан поверил в искренность герцога, когда тот в итоге пообещал помочь, если представится случай. Свое такое желание Его Светлость объяснил, как всегда, просто – ему, герцогу, очень не хочется, чтобы недоразумение, замешанное на природном сходстве и несправедливой случайности, стало причиной, быть может, незаживающих душевных ран такого замечательного человека, как Антуан. Уж ему-то, герцогу, как никому другому известно, как это бывает… Если уж братьям суждено полюбить одну девушку, их борьба за её руку должна быть честной и справедливой! Так герцог пообещал Антуану помощь, и подходящий случай представился неожиданно быстро. Появление Виктора явилось как гром среди ясного неба…

Антуан как-то и думать забыл, что где-то по свету ходят ещё два его брата. Оно и понятно, думы про этих двоих могли причинить только новую боль. Но сейчас здесь объявился только один – Виктор. Разве ж это ни удача?.. Герцог предложил Антуану на время стать Виктором и, если конечно, повезёт, собственными глазами увидеть, что же на самом деле имеет место быть между Френсисом и Марианной! Нет, герцог не принуждал, а лишь предположил, что это реально и разумно. Последующее знакомство с Виктором, не принесшее ни одного мгновения радости, подтолкнуло Антуана принять решение, и вот он в доме барона. Юношу не очень беспокоило то, что ещё незажившая рана в спине быстро лишает его сил. Если предположение герцога и барона верно, то он очень скоро увидит Марианну, а потом… будь что будет… Так он думал. Да, где-то в глубине души он даже почувствовал некоторое сочувствие к переживаниям барона и радость от мысли, что с этим человеком у него тоже складываются хорошие отношения.

И за судьбу Виктора Антуан не переживал, ведь герцог полон искреннего желания загладить прошлые ошибки. Пусть пока суть да дело Его Светлость преподаст этому пройдохе несколько уроков хороших манер… Не стал Антуан переживать и за участь двух своих лакеев, которые пока оставались при нём. Он просто приказал им отправиться в Валеньи, мол здесь их услуги больше не нужны. Такой приказ не показался им странным, потому что Антуан и прежде любил путешествовать в сопровождении кого-то из знакомых или в гордом одиночестве, это уж как сложится… Приказ отдан, слуги уехали. Теперь ничто не могло отвлечь Антуана от главного – увидеть Марианну! А надо ли ей возвращаться к дяде, это он решит потом…

Так началась его жизнь в образе лжеВиктора, и дальнейшие события не заставили себя долго ждать. Уже за ужином помощник повара незаметно шепнул Антуану на ухо, что его хотят видеть два человека, один из которых очень на него похож. Место встречи – задворки кухни. Время встречи – ближе к полуночи, когда все уснут. Конечно, юноша вспомнил настоятельный совет герцога сообщать барону лично обо всём странном, но, разумно рассудив, что вмешательство барона могло вспугнуть поздних гостей, Антуан предпочёл игнорировать этот совет.

Так лжеВиктор терпеливо дождался конца ужина, а потом и момента, когда постояльцы и прислуга гостиницы «Лунный свет» погрузились в сон, и только после этого явился на кухню. Его встретила гробовая тишина, если бы не потрескивание маленького факела, героически боровшегося с темнотой, ни что бы не нарушило томное спокойствие сковородок и кастрюль. Никого, но свет есть. Антуан обошёл всё помещение и уже с досадой хотел развернуться к выходу, когда вдруг заметил, как боковая дверца начала бесшумно открываться. Юноша весь напрягся, а рука непроизвольно легла на рукоятку ножа, который с некоторых пор постоянно был у него за поясом. Через миг из-за дверки появилось настороженное лицо Геньи. Страж земель Шероль пытливо всмотрелся в лицо Антуана и тихо присвистнул:

– А я всё же не верил! Приветствую вас, сударь!

– Кто вы?

– Друг вашего брата.

– Брата?!

– Да, будьте любезны, пройдите сюда, – Геньи поманил его к себе, и Антуан решился, последовал за ним.

Оказалось, что дверка скрывала длинную комнату с низким потолком. От одного её конца к другому протянулся крепкий приземистый стол, видно, в этом помещении готовилась выпечка… Сейчас здесь было чисто и сумрачно. И тем не менее скудного света свечи хватило, чтобы Антуан тотчас, как вошёл, увидел лицо Жана. Братья застыли, пытливо разглядывая друг друга. Геньи прикрыл за Антуаном дверь и присоединился к их занятию.

Жан уже успел привыкнуть к мысли о существовании близнецов-братьев, но одно дело знать об этом, и совсем другое видеть собственными глазами. Лунная ночь в Грандоне, помнится, показала ему лицо Антуана, но это воспоминание уж сильно смахивало на сон, а теперь всё иначе. Перед ним брат, брат по крови!

Антуану уже приходилось видеть Эжена, Виктора, и потому его смятение было несколько другой природы. Обстоятельства, при которых он встречался с другими братьями, оставляли желать лучшего, но с Жаном совсем другая история. Сумрак комнаты скрыл синяки и ссадины, полученные Жаном в погоне и пленении, и теперь Антуан видел перед собой… полную свою копию. Это был Жан, выросший под именем Френсиса Бетенгтона, воспитанный сыном герцога… То, что этот человек воспитан благородным чувствовалось и в том, как он держится, и в том, как носит сейчас довольно простую одежду. Но почему в своих фантазиях Антуан никогда не видел этого лица?

– И что же вы, даже не обниметесь? – не выдержал Геньи.

И в тот же миг лицо Жана осветила ясная такая светлая улыбка. Он сделал несколько шагов по направлению к Антуану и мягко произнёс до боли знакомым голосом:

– Я понимаю, Виктор, в это трудно поверить, но мы и правда братья, родные братья близнецы. Меня зовут Жаном.

И Жан протянул руку для рукопожатия. Душу Антуана охватило страшное волнение. Он вдруг увидел в этом человеке своего отца, его интонации, его жесты. Поддавшись внутреннему порыву, Антуан схватил протянутую руку, и уже в следующий миг братья обнялись…

– Вот и ладно, – с удовольствием подытожил удовлетворённый Геньи.

– Это невероятно! Откуда ты взялся! – воскликнул Антуан сразу, как эмоции чуть по улеглись.

– Я могу задать тебе тот же вопрос, – рассмеялся Жан, – Нам есть, что рассказать друг другу, но позже и точно не здесь. Надеюсь, ты уже понимаешь, что попал в стан наших врагов.

– Ну…

– Я предлагаю тебе присоединиться к нам, то есть ко мне, брату и сестре де Монсар и нашим новым замечательным друзьям. Твоё решение?..

– Ты что же, допускаешь мысль, что я могу отказаться?! – изумился Антуан, – Да я просто сгораю от нетерпения!

– Вот и замечательно! Тогда поспешим! – и Геньи поманил близнецов прочь из комнаты. Оказывается, здесь нашлась ещё одна тайная дверка.