Больше, чем власть

– Да. Простите, я отвлекся. При общем анализе крови карантинный врач не нашел в крови Лаэрты Эвери гемоглобина! Эритроциты имели ядра, отмечалась выраженная тромбоцитопения... простите, – профессор запнулся, пытаясь хотя бы временно избавиться от привычки использовать специальные термины, – ... то есть количество тромбоцитов было резко снижено.

Он сделал паузу, ожидая реакции.

– Профессор, – подал голос Магистр, – Я понимаю, что этот анализ ненормален, но я не специалист, и вам придется объяснить, что это означает.

– Да, конечно, конечно, – поспешно заверил профессор. – Ну... тромбоциты – один из факторов свертываемости крови. Встречаются, конечно, состояния, при которых число их резко снижено, но тогда такое состояние организма сопровождается повышенной кровоточивостью. А у Лаэрты Эвери на теле не было даже ни одного синяка! Ядерные эритроциты... Зрелые эритроциты не имеют ядер! Ну, допустим, у нее в кровь выходят молодые незрелые формы... но – в таком количестве! И ни одного безъядерного! Все пять с половиной миллионов с ядрами?! Налицо выраженное нарушение эритропоэза, и совершенно бессимптомно?! Нонсенс! И, наконец, человек не может жить без гемоглобина! Каким-то образом кислород должен ведь попадать в ткани! Конечно, еще в двадцатом веке были известны перфтораны... но они же не синтезируются в организме!

Он опять поймал себя на том, что перешел на специальную терминологию, виновато развел руками, хотя в глубине души вовсе не чувствовал вины, и продолжил:

– Естественно, анализы повторили, причем неоднократно. Ее подвергли тщательнейшему обследованию – провели костномозговую пункцию, ткань селезенки взяли на биопсию... Они подняли все ее предыдущие анализы, чтобы убедиться: до этого никаких отклонений от нормы не было. И только убедившись, что дело не в исправности оборудования, мой ученик позвонил мне.

– Как я понимаю, Лаэрта Эвери оказалась, как вы говорите, с «вернувшегося» корабля?

– Да, совершенно верно. Данные по маршруту судна мы получили сразу же. Что же касается выводов о пропавших кораблях, то они были сделаны значительно позже. Сначала нас заинтересовала только патология крови. Поскольку условия об обязательном карантине включены в любой контракт Торгового флота, Лаэрту Эвери изолировали, объяснив ей причины. У нас вообще-то не принято информировать о результатах исследований посторонних, даже если это те, кого мы исследуем. Знаете, разное бывает, в том числе и с психикой. Но ее общее самочувствие было абсолютно нормальным, она не жаловалась на недомогание или боли. Психически на первых порах тоже все было в порядке, лишь небольшая нервозность, явно вызванная затянувшимся карантином и изоляцией от команды. Вы ведь знаете, у нас на Земле экипажи подбирают с максимальной психологической совместимостью. Члены группы эмоционально замкнуты внутри своей группы и потому зависимы друг от друга.

Магистр кивнул. Принцип формирования экипажей дальних рейсовиков был давней ценнейшей коммерческой тайной Земли. Многие, и Орден в том числе, пытались заимствовать методики воспитания и отбора идеально совместимых личностей, но только Земля продолжала оставаться бессменным лидером в этой области. Раз в год, в мае месяце, когда все учебные заведения, выдав дипломы своим студентам, выставляли их на Единой Бирже Труда, самые баснословные суммы платились за экипажи Высшей школы космонавигации Земли. Наиболее крупную квоту на молодых специалистов имела Федерация, вербовавшая кадры для Торгового флота. Плюс Орден, который на федеральные субсидии мог позволить себе тщательно отбирать экипажи для военного ведомства. За оставшихся торговались крупные частные компании и правительства миров Федерации. И при всем этом экипажи еще имели право сами выбирать себе работодателя.

Профессор тем временем продолжал:

– Сначала мы повторили все анализы, естественно, уже на более точном оборудовании. Исследовали белки крови, прежде всего систему свертываемости... Я не буду вдаваться в детали – ей не нужен ни тромбопластин, ни фибриноген. Вообще ничего, ни один фактор свертываемости! И при этом ей не грозит смерть от кровопотери, как это наблюдается у больных гемофилией. Вы знаете... гемоглобин, эритроциты ей, в общем-то, тоже не нужны. Кислород доставляется в ткани неизвестным образом! Мы так и не смогли определить в «крови» Лаэрты Эвери носитель кислорода! Такое впечатление, что он ей просто не нужен.

Кроме того, исследуя белки крови, мы пытались определить содержание иммуноглобулинов. Вы уже не удивитесь, если я скажу – ни-че-го? То есть иммуноглобулинов нет. Да что там! В подобной ситуации жизнь человека длится до первой царапины – далее следует неизбежный сепсис и смерть. Ее, так сказать, «кровь» (простите, мне лень выдумывать новый термин для этой субстанции) скорее напоминает концентрированный формалин – по его действию на микроорганизмы. Одного кубика этой жидкости достаточно, чтобы обеззаразить колонию спор столбнячной палочки при экспозиции всего в две с половиной минуты! А это один из самых вирулентных микроорганизмов! От исследований крови мы перешли к исследованию других клеток этого странного организма. Мы взяли пробы мышечной и костной ткани, крови, всего, что вообще можно было взять на анализ без особого вреда для организма человека. Да, да, это на следующем диске.

Воспользовавшись паузой в монологе увлекшегося профессора, Магистр быстро пересчитал диски. Ему, по всей видимости, предстояло сегодня выслушать краткое содержание всех семнадцати кругленьких носителей информации емкостью по двести гигабайт каждый. Ради этой встречи были на целый час отложены переговоры по поставкам новой противолучевой системы «Вуаль». Час, с кровью вырванный из жесткого графика его рабочих суток. Но уложится ли в отпущенное время профессор? Ведь они еще даже не добрались до сути проблемы. И не доберутся, если профессор намерен пересказать ему научные открытия своей лаборатории за последние четыре года.

Магистр бросил быстрый взгляд на часы. Его с трудом разговорившийся собеседник, похоже, забыл, что именно привело его в кабинет к руководителю Ордена. Справедливости ради, прежде чем напомнить гостю о роли правоохранительных органов, Магистр выделил ему еще десять минут на самостоятельное изложение проблемы.

Но профессор и сам, казалось, спешил не меньше Магистра, опасаясь, что не успеет сказать всего, что наметил.

– Я не буду подробно останавливаться на всех проведенных экспертизах, – продолжил он, – но кратко перечислю зафиксированные нами результаты. Часть их касается непосредственно самого организма Лаэрты Эвери, остальные аномалии были выявлены при взаимодействии этого организма с другими. Существенным отклонением от нормы оказался пульс – он слишком медленный. Частота ударов составляла около двадцати-двадцати пяти в минуту, что невозможно ни для здорового организма, ни даже для больного. При этом кровяное давление и частота дыхания были вполне нормальными. А вот скорость регенерации оказалась почти в два раза выше обычной. Мы пытались исследовать биополе этого организма, но приборы фиксировали его как пустое место. Ни биоизлучения, ни остаточного фона – ничего. И в то же время... Вы видели когда-нибудь, как животные реагируют на приближение землетрясения? Так вот, животные, помещенные в непосредственной близости от Лаэрты Звери, вели себя схожим образом: нервничали, метались по клетке. А спустя несколько часов успокаивались, привыкая к чему-то. К чему? Когда животных помещали с таким расчетом, чтобы она могла их видеть, они успокаивались в несколько раз быстрее. Если же непосредственного визуального контакта не было, продолжительность нервной реакции животных возрастала. Мы проводили эксперименты и с добровольцами, несмотря на то, что люди гораздо менее чувствительны к подобным воздействиям. В опытной группе дискомфортные состояния при первом контакте отмечались в восьмидесяти семи процентах случаев. И по затухающей – при повторных контактах. Были и более характерные результаты, в основном у людей с пониженным биофоном – недомогание, головная боль. При этом никакого биополя у самой Эвери по-прежнему не наблюдалось, а вот у контактных лиц биополе при первой встрече как бы съеживалось, сжималось, фон становился слабее.

Пока профессор говорил, его слушатель с готовностью кивал в ответ на каждое новое сообщение. Но едва в речи гостя возникла пауза, как Магистр мигом перехватил инициативу в свои руки.

– Какие выводы из всего этого вы можете сделать о вашем объекте? – спросил он, давая понять, что дальнейшее перечисление обнаруженных аномалий излишне.

– Объекте? – переспросил профессор.

– Объекте, – подтвердил Магистр. – В данном случае объект – штурман Лаэрта Эвери.

Профессор понимающе закивал, на секунду замер, чтобы собраться с мыслями, и в конце концов произнес:

– Биологически этот объект уже не является человеком.

– Это мнение или научный факт?

Профессор задержался с ответом. Магистр с ювелирной точностью заострял внимание на узловых моментах их беседы.

– Это наиболее вероятный вывод, – гость прикоснулся пальцами к давно ноющему виску. – Поверьте, он дался мне нелегко. Но других выводов быть не может. И это еще самый простой вывод: сказать, кем не является это существо. Гораздо сложнее сказать, чем оно является. Словно кто-то искусственно вмешался в живой организм. Но кто? С какой целью? И главное, каким образом? Мы оказались совершенно не в состоянии понять, по каким биологическим законам функционирует это существо. Поскольку изучать оригинал было несколько затруднительно по этическим моментам, мы предприняли попытку клонирования. В нашем распоряжении находились соматические клетки, великолепное оборудование и негласное разрешение правительства. Но то, что мы получили из этих клеток, человеческим назвать никак нельзя! Посмотрите пятый диск!

Профессор не по возрасту резво вскочил и принялся ходить по кабинету. Магистр спокойно потянулся к кейсу за диском, но голос профессора прервал его движение:

– У вас крепкие нервы, Магистр?

– Надеюсь, – с улыбкой ответил тот, вставляя диск в дисковод.

– Простите, я понимаю, что такой вопрос не слишком уместен. Но поверьте, медики – народ циничный, особенно хирурги. На такой работе восприимчивость притупляется очень быстро. У меня был помощник. Собственно говоря, это он занимался клонированием. Я не смогу доказать, что это имеет отношение к его работе, но... Он сошел с ума. Прямо в своей лаборатории.

– На какой почве?

– Он перебил все зеркала. Но для чего? Видите ли, я знал его много лет. Это был человек, абсолютно безразличный к своей внешности. Мы много работали вместе, и я не мог вспомнить, чтобы вообще хоть раз видел его перед зеркалом. Он их, кажется, просто не замечал. Я разговаривал с его родственниками – никаких отклонений в поведении до этого дня, в том числе связанных с зеркалами и его внешностью. Когда это случилось, меня вызвали в клинику, куда его поместили, присутствовать при обследовании. Мы не обнаружили никаких следов химических воздействий, в частности, галлюциногенов. Но было ясно, что его что-то напугало. Там, – профессор кивнул на кейс, – есть история его болезни. Мне с большим трудом удалось ее заполучить из клиники.

– Можно ознакомиться с тем, что он говорит?

Профессор заставил себя снова сесть в кресло и устало ответил:

– Он ничего не говорит. В этом-то и проблема. Он не реагирует больше на зеркала. Он теперь просто живой организм без сознания. Вы сейчас скажете, что все это может не иметь отношения к его работе. Но ведь может и иметь! Всего лишь еще одна необъясненная странность, связанная с этим делом. Мне иногда кажется, что я и сам уже сошел с ума, только я еще говорю и говорю, все пытаюсь убедить в своей правоте тех, кто в здравом рассудке. Но мы на разных сторонах баррикад по отношению к разуму, и они не понимают меня. А я – их.

Магистр, не отрываясь от монитора, произнес:

– Это не гуманоиды.

– Конечно это не гуманоиды, – устало подтвердил профессор. – Мы вообще не понимаем, что это. Но все это было выращено из ее клеток.

– А ее гены?

– Естественно, мы тут же проверили весь геном. Логичнее всего было заподозрить сбой в генетической линии.

При этих словах Магистр поморщился. Было что-то крайне неестественное в генетических линиях землян, которыми они так дорожили. Конечно, сама идея планируемой эволюции человека, как биологического вида, была не нова, но только земляне умудрились превратить хаотичный процесс размножения в упорядоченную селекционную работу. И создать целую индустрию по производству Homo sapiens.

На протяжении многих веков волны колонизации уносили с Земли поколение за поколением. Первые эмигранты рассеялись по галактике как пыль. Их колонии стремительно деградировали, искры цивилизации гасли быстрее, чем от них мог зайтись новый очаг. Рушились связи с метрополией, а изоляция стремительно низводила экономику к уровню натурального хозяйства. Да и сама Земля пережила в те годы не один подъем и не одно падение. Но кое-где колониальная политика все-таки принесла свои плоды, и новые центры поднялись и встали вровень с бывшей метрополией. Тем временем волны миграций продолжали сокращать население Земли: окрепшие планеты по-прежнему остро нуждались в людских ресурсах для продолжения собственной колониальной политики. Пессимисты пророчили Земле обезлюдение и медленное вымирание на задворках цивилизации, ею же и порожденной.

Но земляне не собирались сдаваться. То, что нельзя было предотвратить, можно было использовать. И теряющая влияние метрополия, лишенная полезных ископаемых, изможденная научным прогрессом и техническими революциями, вопреки мрачным прогнозам сделала основным предметом своего экспорта самый ценный во вселенной ресурс – человека. Вместо того чтобы пытаться сократить поток эмигрантов, создавать дополнительные льготы многодетным семьям, увеличивать пособия матерям, земляне вдруг заявили, что семья как социальная единица себя изжила. И провели через законодательное собрание закон, обязавший всех подданных по достижении двадцатипятилетнего возраста сдавать в центры контроля рождаемости сперму и яйцеклетки. После чего были составлены банки данных производителей, способных дать только здоровое потомство, и земляне стали выводить людей, как выводят породистых собак, скрещивая разные генетические линии, чтобы добиться нужных качеств и способностей. Пусть во всей Федерации дети по-прежнему рождались так, как определила природа, земляне ежегодно производили несколько миллионов младенцев, закладывая оплодотворенные яйцеклетки в искусственные чрева своих родильных домов. Никто не запрещал подданным Земли при желании самостоятельно решать вопрос о производстве потомства. Другое дело, что это потомство в силу бесконтрольности и стихийности своего появления на свет уже не в состоянии было конкурировать с породистыми выводками Центров контроля рождаемости.

Но сделав ставку на быстрое и качественное воспроизводство человеческих ресурсов, Земля не прогадала. Произвести человека как биологическое существо довольно легко. Гораздо сложнее превратить его в высококвалифицированного специалиста, востребованного на мировом рынке труда. Быстро, дешево и качественно. И земляне умели это делать. Их университеты оставались лучшими в мире, их система образования была вне конкуренции, их специалисты по всей Федерации ценились на порядок выше всех прочих. Чтобы не утратить былое влияние, Земля сохранила и приумножила свой интеллектуальный и культурный потенциал.

Будь его воля, Магистр завтра же наложил бы запрет на воспроизведение населения «из пробирки». Восемь раз за последние сто лет вносился в Федеральный парламент законопроект о моратории на искусственное рождение человека, и восемь раз Земля мощнейшим лобби проваливала его. Но сколько бы земляне ни убеждали всех в объективной необходимости подобного способа воспроизводства человеческих ресурсов, замена материнского тела сложнейшей машиной с девятимесячным циклом казалась Магистру псевдонаучным извращением человеческой природы. Два законопроекта из проваленных восьми были внесены в Совет комиссией, возглавляемой представителем Ордена.

А ведь эта Лаэрта Эвери – тоже искусственный ребенок. Пропадающие и возвращающиеся корабли – всего лишь ничем не подтвержденная гипотеза. А вот врожденные дефекты организма как следствие сбоя в программе выращивания человека в инкубаторе – куда более обоснованное предположение.

Профессор тем временем снова вскочил, однако, решив, что в его возрасте юношеская горячность неуместна, заставил себя сесть. Беспокойство и неуверенность его постепенно проходили.

– Конечно, мы заподозрили нарушения в генетической линии, – продолжал он, – но такие отклонения от нормы должны были быть выявлены еще на стадии эмбриона. Но в том-то и дело, что на уровне генома патологий нет. Как такое может быть, мы пока не в состоянии объяснить. Хотя надо понимать, что на долю генов приходится всего три процента длины ДНК. Оставшиеся не занятыми участки ДНК контролируют работу генов, но полностью их функции до сих пор не выяснены. Возможно, сбой произошел где-то здесь. Все это выглядит так, будто работа одних генов была искусственно блокирована, а функции других непонятным нам образом искажены. Но еще интереснее гены клонированных организмов. Их геном словно бы вывернут наизнанку. Это похоже на человеческий ген, только в обратном порядке. Будто зеркальном. Мне не дают покоя эти зеркала. Ведь мы так и не смогли запустить механизм деления ни одной клетки организма донора. Никто не понимает, как это удалось единственному человеку, а он, в его теперешнем состоянии, увы, не может это объяснить. Мы лишь предполагаем, что при делении в клетке происходят какие-то нетипичные изменения, так что принцип копирования исходной ДНК нарушается. Но от этого не сходят с ума! Только у нас в институте пять лабораторий занимаются генной инженерией. И до сих пор все специалисты в них в здравом рассудке.

Десять минут, предоставленные Магистром гостю, истекли. Пора было прервать научный доклад, каким бы интересным он ни казался.

– Эти материалы, несомненно, чрезвычайно важны для науки, – начал Магистр, стараясь по возможности проявить искреннее восхищение. – Но я, будучи специалистом в другой области, вынужден смотреть на них несколько под иным углом зрения. Орден – организация, ответственная за безопасность и соблюдение законности. И именно это обусловливает мой ex-parte[4] (#n_4) взгляд и заставляет оценивать любую проблему по степени ее опасности. Опасности, которую следует предотвратить как можно скорее. Salus populi suprema lex est[5] (#n_5). Поэтому теперь я попрошу вас подробнее остановиться на фактах нарушения вашим институтом законодательства о безопасности научных исследований.

Он дал собеседнику достаточно времени, чтобы смирить научный энтузиазм и переключиться на новую задачу, достаточно латинских выражений – в оправдание и с запасом вежливых слов – в извинение. После чего продолжил: