Мой кровный враг

– Не скажу, – отрезал Алан. Снова протянул мне половинку яблока и добавил чуть мягче: – И точно так же никому не скажу, если вдруг доведется от чего-то лечить тебя. Такие вещи касаются только лишь лекаря и больного.

И по его тону было понятно, что спорить, упрашивать или давить на самолюбие бесполезно. Впрочем, я и не собиралась. Было бы ради чего, а так – всего лишь мимолетное любопытство. Какое-то время мы молчали, только хрустело яблоко.

– Не обиделась? – спросил Алан, наконец.

– Нет. Было бы на что.

– Вот и хорошо. – Он зашвырнул огрызки в огород и поднялся. – Пойду дров хозяйке наколю. Заодно спрошу, где у нее летний очаг.

С этой стороны дома поленницы не было видно. Наверное, она на заднем дворе.

– С овощами справишься? – спросил Алан. – Я потом сготовлю.

– Справлюсь.

Нос защекотало, я мотнула головой, подула, пытаясь согнать надоедливую пушинку. Алан рассмеялся, снял ее, вытащил еще одну, из волос. Улыбнулся.

– Справишься. У тебя неплохо получается… для первого раза.

Я с сомнением оглядела дело рук своих. Получалось жутко медленно. Ничего, научусь. Вышивать на самом деле сложнее.

Алан снова улыбнулся, потрепал меня по волосам и, подмигнув, скрылся в доме. Я вернулась к своему занятию. Снова скрипнула за спиной дверь.

– Ты бы поосторожнее с ним, девочка, – сказала хозяйка, присаживаясь рядом. Отобрала у меня курицу. – Дай-ка я помогу.

Пальцы ее ловко засновали над тушкой.

– Парень он, конечно, всем хорош – красивый, веселый, добычливый и жалеть будет…

Я открыла рот, чтобы сказать, что ничего этакого между нами нет, да и не будет, вовсе не до того мне сейчас. Посмотрела в серьезные глаза хозяйки, очерченные глубокими морщинами, и сочла за лучшее промолчать. Все равно не поверит. Парень с девкой странствуют вместе и явно не родичи – значит, любовники. Хотя какая мне разница, на самом деле? Завтра меня – нас? – уже здесь не будет.

– Да только улыбается он всем, а к сердцу ни одну не подпустит. А рассердится одна – всегда другая найдется. – Женщина вздохнула. – Муж у меня такой был. Когда посватался, все девки завидовали. А сколько слез я с ним пролила… и помер-то от собственной дурости – девку попортил, а ее отец с братьями его проучить решили… да перестарались. – Она горько усмехнулась. – Так что осторожней ты с ним, а найдешь кого лучше – беги.

Глава 5

Хозяйка сунула мне в руки чисто ощипанную тушку и поднялась.

– Вот и все.

– Спасибо за науку, – медленно проговорила я. – И за помощь спасибо.

Жаль ее было безумно. Здорово, видать, муж в сердце запал, если до сих пор вспоминает. И расспрашивать, почему так одна и осталась или что с детьми – ведь были же у нее дети? – не стоит.

А объяснять хозяйке, что Алан мне вовсе не любовник, а так, случайный знакомый, который пригрел и помог, вовсе незачем. Как и то, что я абсолютно уверена – он не потребует расплатиться собой, несмотря на все намеки. Поведусь на эти намеки – терять времени не станет, но и навязываться не будет. Просто потому, что он действительно улыбается многим, и ему наверняка улыбаются в ответ, так что получить свое он может легко. Принудить, купить – удел убогих, не таких как он… или магистр.

Тот-то, наверное, вовсе не успевает от женщин отмахиваться. Самым бескорыстным просто интересно, что такое заполучила себе в постель ее величество. Те, кто похитрее – будут искать через него свою выгоду. Знай, перебирай себе. Главное аккуратно, а то у королей все просто: чуть что – и голову с плеч.

Почему-то эта мысль неприятно кольнула. Я ругнулась про себя – нашла о чем думать. Какое мне дело до его постельных приключений? Ну да, когда-то Рик был в меня влюблен – хоть ни разу не признался. Только давно это было…

Я перестала ему писать первая – в вихре новых мест, новых знакомств, подруг, кавалеров, образ Рика как-то потускнел, истаял, а его письма казались такими… даже не скучными. Как будто из другого мира. Про семью ужей, что продолжала греться на камне. Как ощенилась любимая сука его отца, и он разрешил Рику взять на воспитание щенка. Про свадьбу старшего брата – Рэндольфу было двадцать пять, и он почти не общался с нами, «мелюзгой»…

Родители писали о таких же важных лишь для семейного круга вещах, и им я тоже отвечала реже, чем могла. Если бы можно было вернуться назад и все изменить! Я прокусила губу, сморгнула слезы.

– Да не реви ты! – сказала хозяйка. – Будет у тебя еще дюжина таких. Тем более, что вам, господам, можно и попробовать со всех сторон, прежде чем жениться. – В ее голосе промелькнули то ли возмущение, то ли зависть.

– А? – Я не сразу сообразила, о чем она. – Да я не о нем. Родителей вспомнила.

– Чумные? – спросила хозяйка.

– Чумные, – кивнула я. – И война.

– Эх, девка… И все равно не реви. Эта земля и так кровью да слезами полита, нашими, да родителей, да дедов… Сама жива – и радуйся. А остальное – перемелется, мука будет.

Она неловко потрепала меня по плечу и ушла в дом.

Да, кровью эта земля полита изрядно: ни поколения без войны. И слезами тоже. Я вытерла глаза рукавом. Хватит. Сейчас, вон, морковку и лук почищу, суп сварим, потом ночь придет, а утро – оно, говорят, вечера мудренее.

Проснувшись среди ночи, я не сразу поняла, где оказалась. Жесткое ложе, темнота, только лунные блики прорываются сквозь щели в ставнях – окон в этой избе и вовсе не было. На лавке по другую сторону двери сопел Алан, из темноты доносилось всхрапывание хозяйки.

Я поерзала, пытаясь приноровиться. Хоть и говорят, что жесткое ложе полезней для спины, чем самая лучшая перина – устроиться удобно никак не получалось. Наверное, просто устала, последние несколько – я так и не узнала, сколько дней провела в камере – дней у меня никак не получалось нормально поспать. Так, чтобы к утру ничего не затекало, не сводило от неудобной позы.

А Мортейн, между прочим, спит в моем замке! В замке, который хранил двадцать поколений моих предков! Спит в удобной постели, и хорошо если не в родительской спальне. Не удивлюсь, если он ее и занял: чтобы доказать себе и другим, кто теперь там настоящий хозяин.

Дремота слетела разом. Я села, обхватив руками колени, ткнулась в них лбом. Мысли, которые старательно гнала весь день, вернулись роем кусачей мошки. И самая назойливая, на которую я никак не могла найти ответа – что же делать дальше?

Много ли вариантов мне оставалось? Алан сказал, что корона искала алхимиков – тех, кого потом можно было бы разослать по стране помогать ее восстанавливать. По его словам, в университете открыли факультет для таких, кто готов учиться – за счет короны, чтобы потом отработать несколько лет – и предлагал замолвить за меня словечко, дескать, там деканом один из его многочисленных приятелей, приобретенных во время войны. Кроме оплаты обучения, обещают кров и кормежку, а на остальное можно и заработать.

Может, так и стоило поступить. За место на корабле, идущем до столицы, пришлось бы заплатить почти все, что у меня было. И плыть придется две недели против недели посуху – зато никаких чумных. Допустим, до столицы я доберусь. И выучиться смогу – считай, учиться и не придется. Только что потом? Сам-то Алан не больно рвался на службу к кому бы то ни было. И я не рвалась.

Можно было прилипнуть к самому Алану, напроситься в ученицы, нахвататься достаточно, чтобы потом странствовать так же. Он ведь наверняка в свои семнадцать, когда ушел из дома, университет не закончил. Просто талантлив оказался сверх меры. А еще умел наблюдать и делать выводы. Только в себе я никаких особых талантов не чувствовала. И расплачиваться за учебу мне нечем. Да и не факт, что Алан вообще согласится меня учить.

Еще можно было уйти в монастырь. Я представила, какое лицо бы сделалось у отца, узнай он о таком – Эйдо никогда не были смиренными. Он сказал бы, что в монастырь сбегают только трусы и слабаки. А еще – что можно убежать от мира, но от собственного норова никуда не деться.

И если с первым кто-то, искусный в плетении словесных кружев, мог бы поспорить, со вторым ничего не поделать. Никуда от себя не спрячешься.

Вздохнул и зашевелился Алан. Я бросила на него сонное заклинание, пока не проснулся окончательно. Осторожно отодвинула засов, медленно – чтобы не скрипнула – отворила дверь. Закрыв, не забыла задвинуть магией засов обратно: мало ли, чумные…

От себя не убежишь. Значит, у меня осталась лишь одна дорога: все-таки добраться до замка и попытаться расплатиться с магистром.

Если получится.

Небо было безоблачным, луна – полной, и даже не нужен был светлячок, чтобы спокойно шагать по дороге. Какой-то кабысдох, гремя цепью, облаял меня – но совершенно без рвения, точно исполняя постылый долг. А остальные и вовсе голоса не подали, видать, не сочли опасной.

Забавно, даже деревенские шавки не считают меня опасной. И магистр отпустил вместо того, чтобы казнить. Хотя, может, мне это и на руку. Красивых глупостей, например, встать у ворот замка и вызвать главу ордена на поединок, я делать не собиралась.

Сэр Грей писал: Ричард мстил за то, что мой отец раскрыл заговор, который возглавляли его родители. О том, что с ними стало, сэр Грей не упоминал. Как и о том, участвовали ли в заговоре младшие Мортейны. И о том, что делал старший брат, пока младший носился по всей стране, уходя от посланных за ним отрядов и сея смуту. Я вдруг поняла, что даже не знаю, что сталось с Рэндольфом. Жив ли? И что с его семьей? Если он женился, должны же быть и дети?

Впрочем, я почти ни о ком из старых друзей не знаю. За море вести приходили через множество рук, ушей, языков, искаженные до неузнаваемости. Слухи ходили самые невероятные. Но никого из девочек, учившихся в пансионе, родители не вернули домой, как и парней из закрытой школы, что была в соседнем квартале. Впрочем, оно и понятно, наверняка всем хотелось, чтоб хотя бы дети оставались в безопасности. Говорили, двое парней пытались сбежать домой – их поймали, но не отчислили, как обычно, а заперли в карцер до самого диплома.