Мой кровный враг

Двадцать один год, а он чувствует себя глубоким стариком рядом с девушкой, вцепившейся в потертую куклу.

Цветик. Дома ее звали Цветик. Рик звал ее Репейник – еще с тех пор, когда она, малявка, хвостиком таскалась за старшим братом – и за ним самим, когда их семьи приезжали друг к другу погостить. Это случалось нередко – ведь ехать недалеко, всего-то четыре часа хорошей рысью.

Он смотрел на девушку и пытался вспомнить, как же она выглядела девчонкой. В памяти всплывали какие-то мелочи. Вечные царапины на лице и руках, одежда на ней так и горела: то на дерево залезет маленькая разбойница, то на забор взгромоздится. Встрепанные волосы – они, похоже, так и не научились лежать послушно. А лицо стерлось из памяти. Слишком сильно старался забыть.

Рик ведь в самом деле был в нее влюблен со всем пылом первой мальчишеской страсти. Ей это льстило – настоящий кавалер, как у взрослых. Может быть, она даже увлеклась – совсем немного, письма перестали приходить очень скоро. Сейчас даже вспоминать смешно – на что он надеялся, в самом деле? Что двенадцатилетняя девочка будет помнить о нем и хранить ему верность следующие шесть лет – половину от прожитой жизни? Тогда он почти возненавидел ее.

Ему повезло – мама поняла, что с ним творится. Рик не был маменьким сынком – но маминым сыном был точно. Когда он брякнул, что никогда больше не позволит себе к кому-то привязаться, одного раза хватило, она рассмеялась. Ласково и совсем не обидно.

– Я вспомнила, как ты учился ходить. Падал, расшибал коленки. Ревел. Каким бы ты был, если бы тогда сказал себе – нет, больше не буду пытаться ходить? Одного раза хватило, и вообще, и без ног люди живут.

– Это другое! – вскинулся он, но мама покачала головой.

– Конечно другое. – Она помолчала. – Но всему приходится учиться. Дышать. Есть. Ходить. Любить. Иногда это бывает больно.

Воспоминание о матери сдавило ребра, мешая вдохнуть. Ричард зажмурился, сжав кулаки, отчаянно гоня прочь мысли о той ночи, когда он брел, спотыкаясь, среди деревьев, а за спиной догорал его дом. Дом, где мама встала с мечом в руках над умирающим от ран отцом. Она осталась, чтобы дать сыну уйти.

Он больше туда не вернулся.

Ричард втянул воздух сквозь зубы. О чем он думал чуть раньше? Ах, да. Репейник. Шесть лет назад он ее почти ненавидел. Два года назад перестал вспоминать – вычеркнул из памяти вместе со всем, что было в его жизни до той ночи. Сейчас, наверное, должен бы возненавидеть по-настоящему – она ведь всерьез пыталась его убить.

Алан, балбес, поверил, что она смирилась. А ведь Ричард предупреждал – упрямства в ней хватит на десятерых. Репейник и есть, как вцепится во что-то: вещь ли, мысль ли – не отдерешь. Он невольно развеселился, вспомнив виноватую физиономию друга. Алана не в чем было упрекнуть – Ричард прекрасно знал, что она не остановится. И все же надеялся, дурень, что годы в пансионе сделали ее мягче – та Роза, которую он помнил, вцепилась бы ему в горло, едва узнав, невзирая на кандалы и свидетелей. Надеялся, что она выберет жизнь, а не месть.

Но доведись ему вернуться на полгода назад – он не изменил бы ничего. Ни тогда, ни сейчас.

Насчет бойцов, которые не валяются на дороге, Ричард не соврал. Ну, разве самую малость – он ведь толком не видел ее в деле. Знал только – чтобы скрутить ее в первый раз, понадобился не самый слабый маг – хорошо, что Дерек сейчас в патруле – и полдюжины солдат. Конечно, чтобы убить, хватило бы и одного Дерека, но у них был приказ взять «шпионку» живой – а она брыкалась и пыталась кусаться, даже когда ее заковывали в кандалы. Во второй раз она могла бы его достать – если бы не заразилась, и чутье хранителя не дало о ней знать.

Только дело было вовсе не в том, что ему не хватало людей. Просто иначе пришлось бы убить Розу до того, как проклятье возьмет верх. Он не смог. Просто не смог перерезать последнюю нить, связывающую с прошлым. С тем временем, когда отец считал Беорна Эйдо лучшим другом. Когда все были живы и счастливы, когда казалось, что впереди еще столько нового и захватывающего.

Ричард горько усмехнулся: уж куда более захватывающе? Но мало ему было забот, добавил собственными руками. Глупая сентиментальность. Он представил, что ему скажут Ева и Акиль, да и Эмма, когда узнает, тоже стесняться в выражениях не будет. «Или орден примет земли Эйдо под свою руку, или я велю сравнять замок с землей, а землю засыпать солью, акр за акром. Чтобы и памяти о них не осталось», – сказала она.

Тогда Ричард надеялся, что Роза не вернется. В банках Бенрида у ее семьи осталось достаточно денег, чтобы безбедно прожить до глубокой старости. И не одной, а с матерью. Он бы не стал гнать леди Клэр из собственного дома, та не осталась бы сама. В ней был тот же стальной несгибаемый стержень, как и в его матери. Как и во многих женщинах древних родов, прошедших войну плечом к плечу с мужьями.

Но вышло так, как вышло.

Ричард вздохнул, отлепляясь от стены. В самом деле уже очень поздно, надо поспать хоть пару часов.

Из-за двери донеслись рыдания. Он прислушался, не сразу себе поверив. Хотя чему удивляться? Ричард слишком хорошо помнил, каково остаться одному среди совершенно чужих людей. А единственного знакомого ты ненавидишь. Он ведь тоже ненавидел прежнего магистра хранителей – тот, подобрав его, израненного, в лесу, провел посвящение, вовсе не спросив, желает ли новобранец вступить в орден. Прямо заявил, что спасенная жизнь принадлежит спасителю. Ричард был готов наложить на себя руки назло ему – но нужно было жить. Тогда он был уверен, что остался последним в роду – Рэндольф с отрядом пропал в землях лорда Хейли, которые первыми накрыла орда. А потому нужно было жить. Чтобы продолжился род. Чтобы отомстить.

Магистр хранителей погиб рядом с королем, до последнего защищая его.

Ричард помедлил, коснувшись рукой двери. Нет. Роза сочтет унизительным, если враг увидит ее слезы. Он потянулся к ней магией, накрыл усыпляющим заклинанием – как он и предполагал, Роза его не заметила. Вернулся в ее комнату, подхватил девушку на руки. Грустно улыбнулся, вспомнив, как она жалась к нему, когда он нес ее для посвящения. Слишком измученная, чтобы ненавидеть. И все равно отчаянно цепляющаяся за жизнь.

Ее дар пах вербеной и мятой, и Ричард едва удержался, чтобы не устроить ее на коленях, сунуться носом в пушистую макушку и сидеть так, баюкая. Девчонка… Интересно, про кого она думала, спрашивая, сможет ли… Почему-то при этой мысли грудь кольнуло что-то, очень похожее на ревность. Нет, надо выспаться, а то глупости всякие в голову лезут.

Осторожно, словно боясь разбудить – хотя под сонным заклинанием можно было этого не опасаться – Ричард опустил девушку на кровать. Стянул с нее сапоги и одежду – пусть отдохнет как следует. Никаких посторонних мыслей и близко не было. Два года они болтались по стране – четверо парней и три девушки – и за это время совершенно разучились стесняться. Хотя Розе все равно незачем знать, кто уложил ее в постель. Не поймет.

Он укрыл девушку одеялом, зачем-то убрал прядь волос, прилипшую к мокрой от слез щеке. Выпрямился. Взгляд упал на плюшевого зайца, лежавшего в углу. Когда он уходил из комнаты, заяц сидел на столе. Ричард поднял его, заглянул в глаза-пуговицы.

– Что, парень, не любит она нас?

Заяц молчал.

Ричард невесть зачем сунул его за пазуху и пошел к себе.

***

Роза

Проснулась я в постели, раздетая до белья. Совершенно не помня, ни как раздевалась, ни как забиралась под одеяло. Здорово вчера скрутило.

Сейчас, когда утреннее солнце светило в окно, стало видно, что комната все же изменилась, все было покрыто пылью: комод у окна, на котором стояли кувшин и таз для умывания, оконные переплеты, спинка кровати. Мама бы ни за что такого не допустила: даже в гостевых комнатах регулярно перетряхивали постели, помещения проветривали и вытирали пыль.

Значит, надо найти горничную… Нет, ведь у меня больше нет горничной. Значит, следует дойти до кастеляна и помимо всего прочего вытребовать ведро и тряпку. Я провела пальцем по матовой поверхности стола – с него кто-то пыль стер, а про остальное забыл. Ладно, разберемся.

Я распахнула дверь на балкон, впуская в комнату солнце и воздух, и отправилась искать кастеляна.

Кастелян Гилмор походил на старого гнома, какими их описывают легенды – низкий, кряжистый, бородатый. Вот только выговор у него был чистый, столичный. И на столе, как и в самом кабинете, не было подсвечников, значит, освещали его светлячки.

От предложения дойти до портного я отмахнулась – успеется, смена белья и одежды на первое время у меня была. Вытребовала ведро, тряпку и щелок – одежду уже нужно было стирать, благо, где прачечная, я помнила. С прислугой или без нее, я не буду жить в грязи. Даже в той крестьянской избе, где мы с Аланом заночевали, было чище, чем в моей комнате!

Я как раз заканчивала сушить белье – не развешивать же мокрое исподнее на спинке кровати в помещении, куда в любой момент может ввалиться командир – когда прозвенел гонг. Вовремя, живот уже подводило. Кажется, насчет волчьего аппетита магистр не соврал.

Хранители жили в господской части замка, солдаты – в казармах, как и полагается, помещение, где кормили слуг – находилось в людской части, неподалеку от кухни. Кухни для слуг, не для господ. Впрочем, сейчас мне было все равно, так хотелось есть.

В зале, где сделали столовую, не было ни слуг, ни подавальщиц. У двери, что вела в кухню, стоял здоровый котел, около которого возилась дородная женщина с половником. Рядом на столе неустойчивыми башнями высились горки глиняных мисок и таких же кружек. К столу змеилась длинная очередь разномастно одетых людей: кто в рубахе и простых полотняных штанах, кто в дублете, а кто и в кольчуге, мужчины, женщины, единственное, что общее у них было – все при оружии. Я, оставив нож в комнате, чувствовала себя почти что голой. Хотя, если подумать, зачем мне оружие, я сама себе оружие, пока резерв не истощится. А он у меня и до посвящения был неплохой.

– Да отличный тут харч, – прогудел кто-то у меня за спиной. – Первые-то дни ты не застал… Сущим дерьмом кормили, я уж думал, как всегда, то ли хозяева скуповаты, то ли кухари вороваты, словом, придется на свои приварок добывать. Эти-то… – Интонации у незнакомого солдата были такие выразительные, что я, даже не оборачиваясь, словно наяву увидела, как он тычет пальцем в потолок. – У себя там с серебра да золота едят, а что мы жрем, им плевать…

– Да не говори, – поддакнул второй голос.

– А потом смотрю, какая-то компашка незнакомая заваливается. Сколько-то мужиков, ушастый, и три бабы. Бабы ничего так, а одна, рыжая… – в голосе прорезались мечтательные нотки, – Сиськи— во! Задница так сама в руки и просится…

– Опять ты про баб! Лучше скажи, настоящий ушастый?

– Ага. Не слыхал, что ли?

– Слыхал, думал брешут.

– Настоящий, сам увидишь.

Интересно. Сэр Грей писал, что вместе с Ричардом в доме моего отца был эльф. Эльфы жили по ту сторону хребта, перегораживающего материк, и среди людей почти не появлялись. Не торговали, не вели никаких дел. Впрочем, и не воевали. А учитывая, что проходимых перевалов в хребте так и не нашли, только гномьи пути под горами, было понятно, почему их изоляцию никто не пытался нарушить. Так что эльф в доме моего отца и тот, о котором говорят – явно один и тот же. Надо будет познакомиться с ним получше да поспрашивать.

Впрочем, с чего я взяла, что он расскажет правду?

– Ну вот, пришли, значит, встали в очередь, как все, что-то там между собой шушукаются. Ну, думаю, так их всей бандой и наняли, порасспрашиваю потом, кто да откуда. Харч взяли, как все, морды скривили, понюхав, за столы даже садиться не стали. Тот который со шрамом…

– Сам магистр, что ли?