Агрессор

Шесть лет назад, когда любимый человек самым бессовестным и постыдным способом меня предал, на сердце, словно калёным железом выжглась надпись «Громов Глеб». Надеялась, что эта рана если не зажила, то хотя бы успела зарубцеваться, но от одного упоминания имени, меня сначала бросила в жар, потом обдало ледяным холодом, а внутренности, как будто чья-то мощная безжалостная лапа начала когтями драть, превращая в лохмотья. Так что нет, рана до сих пор в полную силу кровоточит.

Повстречав Громова, я потеряла себя. Стоило на него только взглянуть, как он за мгновение затмил всех, и стал для меня самым важным человеком во всей вселенной. Любила так, как любят в жизни лишь один единственный раз. Мой первый мужчина, моё первое разочарование, моя великая боль, которая до конца дней искалечила душу.

– Если Громов нашёлся, – хриплым бесцветным голосом начала я, – почему вы боитесь, что я с ним столкнусь? Он же нас обокрал, сумма ущерба значительная, специально смотрела, для таких преступлений срок давности аж десять лет, вы уже позвонили в полицию, сообщили о местонахождении вора в бегах?

Отец затрясся от нервного хохота, а когда просмеялся, ткнув в меня пальцем, вгрызся в жену яростным взглядом.

– Вот, пожалуйста, дочь задала тебе закономерный вопрос. Как будешь отвечать?! М? Давай, теперь рассказывай, почему же мы в полицию не побежали звонить.

Мачеха, опустив голову, молчит, а папа безотрывно прожигает её злыми глазами.

– Говори, раз начала, – рявкнул отец и обоими кулаками со всей силы ударил по столу.

Мы с Софией вздрогнули, а вся посуда дружно подпрыгнула, фарфоровый молочник завалился набок, и его содержимое пролилось на скатерть, чашка мачехи, что стояла на самом краю, звонко грохнулась на пол и разлетелась.

– Помнится, как один человек утверждал, что мужчина не имеет право на женщину не только поднимать руку, но и повышать голос, – сказала я и с укоризной посмотрела на папу. – Мне, кажется, этим человеком был ты, и до этого момента, следовал своему правилу. А ещё до сегодняшнего дня, мне ни разу не было за себя стыдно.

– Извини, дочка, – воинственный настрой папы лопнул как мыльный пузырь. – И ты, ради бога, Софа, прости. Это всё нервы.

– Нервы и плюс побочный эффект, когда стресс коньяком лечишь, утренний похмельный мандраж называется, – не удержалась и съязвила я.

– Андрей, не надо, потом, – отец наклонился, чтобы поднять с пола осколки чашки, но мачеха его остановила. – Лиза, присядь, пожалуйста, и прошу, выслушай нас до конца.

– Только давайте без долгих предисловий, сразу к делу. А то я себе уже такое напридумывала, – обтерев влажные ладошки об джинсы, выполнила просьбу Софии и заняла стул.

– Шесть лет назад мы тебя обманули, – первым почему-то начал отец. – Это было не простым решением, но на тот момент единственно верным.

– Глеб не обкрадывал фирму?! – предположение не просто так слетело у меня с языка, после исчезновения Громова именно об этом я днями и ночами, заливая подушку слезами, молила всевышнего.

– Нет, – София качнула головой. – Он мошенник и вор. Тут дело в другом, после того как обнаружились хищения со счетов фирмы, и Громову предъявили обвинения, мы тебе сказали, что он сбежал, но это не так. Глеб нанял адвоката и изо всех сил боролся, чтобы доказать свою невиновность. Разумеется, он проиграл. В прокуратуре всё-таки не идиоты работают. Факты – упрямая вещь, ему дали срок, восемь лет. Андрей, сколько он в действительности отсидел?

– Три года, – отозвался отец. – Что касается финансов, Глеб гений, грамотно по всему миру деньги гонял, и впоследствии их след потерялся. Так что у него было чем заплатить за условно-досрочное.

– Лизонька, ты как? – взволновано, поинтересовалась мачеха. – Может воды дать, ты так побледнела?

Подняла взгляд на Софию, но её лица почему-то практически не вижу, всё размыто, как будто только что вынырнула из-под воды.

– Дай мне лучше тяжёлым по голове, если это сон – проснусь.

– Лиза, ну не реагируй ты так.

Шесть лет назад именно бегство Глеба ударило по мне больнее всего, и это же послужило главным доказательством его вины, а теперь выясняется, что никуда он не исчезал, отрицал обвинения, боролся…

Если мне сказали, что Громов, прихватив деньги, скрылся из страны, как ему объяснили, что я не прихожу? Ведь у него наверняка возникал этот вопрос.

– Папа, а когда шло следствие или на суде, ты с Глебом встречался?

– Да, пару раз.

– Он спрашивал обо мне?

– Лиза, ты ни туда ведёшь разговор.

– Спрашивал или нет?!

– Спрашивал, – вместо отца, ответила София. – Требовал с тобой свидания, очень настойчиво. Как нам объяснил обвинитель, чтобы использовать тебя как рычаг давления. Поэтому мы по совету адвоката, передали ему от твоего имени письмо, где ….

– Что мать твою вы сделали?! – схватившись за голову, во всё горло взвыла я. – Что вы там написали?!

– То, что ты и должна была ему сказать, если бы оценивала ситуацию никак по уши влюблённая девятнадцатилетняя девчонка, а взрослый трезвомыслящий человек, – процедил сквозь зубы родитель.

– Конкретно текст?! – прошипела я и уставилась на Софию, от неё в отличие от отца можно рассчитывать на откровенность и правду.

– Записку я своей рукой составляла, чтобы подчерк был женским, но времени прошло немало, поэтому не гарантирую, что повторю слово в слово, но смысл передам. Написала, что ты в Глебе разочарована, что он непорядочный человек, что ваши отношения были фатальной ошибкой, и ты о них горько сожалеешь. Также настаивала, чтобы он никогда не искал встреч и никаким способом не пытался с тобой связаться, а ещё, если в нём осталась хоть капля совести, чтобы признал вину и вернул деньги.

София говорила, а у меня перед глазами стояла картина, как Громов в окружении обшарпанных стен камеры, сидя на панцирной койке, разворачивает злосчастную бумагу, читает строки якобы от меня, бледнеет, хмурится, нервно трёт лоб, вгрызается взглядом в каждую ядовитую букву, а затем сминает листок и отшвыривает в угол эту мерзость.

– Вы когда это делали, вообще в себе были?! – протест внутри меня разрастался со скоростью лесного пожара, от бессилия, что уже ничего не поправить и не изменить, хотелось крушить и уничтожать всё вокруг, перевернуть стол, содрать шторы, вдребезги расколотить посуду, а ещё в буквальном смысле вбить родителям в головы, что ни у кого нет права говорить от имени другого человека. – Представьте. Только на одну секунду. Что Глеб был не виновен и получил это письмо!

– Лиза, если уже забыла, напомню, проводили расследование, состоялся суд, был вердикт, по которому Громову дали срок. Так что ни о какой невиновности и речи быть не может, – рыкнул отец.

– Да ну! – подскочив на ноги, в ответ крикнула я. – А у нас, конечно, ни одного невиновного за решёткой-то нет. Откуда такая слепая вера в судебную систему?

– Вот тебе, София, и доказательство, что мы тогда умно поступили, – папа переключил внимание на жену. – А ты сомневалась. Посмотри на неё, – родитель кивнул в мою сторону. – Она и сейчас за него грудью стоит. А тогда и подавно кинулась бы на защиту, ночевала бы возле следственного изолятора, на суде давала показания в пользу Громова, не исключено, что нас шантажом вынудила забрать заявление. Угрожала, что из дома уйдёт или ещё хлеще вены перережет, а, может, и о беременности кричала.

– Вообще-то, она здесь, – язвительно напомнила я.

– Вообще-то, за шесть лет можно было повзрослеть и избавиться от детской влюблённости. Лиза, он и ногтя твоего не стоит, манипулятор, аферист, вор, втёрся в доверие и обокрал, а ты тогда всё в трагедию превратила, месяц ведь с кровати не вставала, Софа на цыпочках возле тебя скакала из ложечки кормила, и сейчас всё повторяется. Ещё скажи, что встретиться с ним хочешь.

– Хочу, – честно призналась я. – И встречусь.

– Только попробуй, – прошипел отец и крепко сжал кулаки, словно в случае неповиновения готов ударить.

– Да, прекратите же вы, – почувствовав, что обстановка накалена до предела, вмешалась мачеха. – Близкие люди в тяжёлые времена должны друг друга поддерживать, а вы грызётесь. Андрей, вместо того, чтобы запрещать Лизе, объясни, почему этого не стоит делать. Расскажи, кто подвёл твою фирму к банкротству, и что Громов обещал сотворить с нашей семьёй.

Дорогие Мои, близится самая волшебная полночь в году, желаю Вам бескрайний океан любви, море удачи, вдохновения, только позитивных и радостных дней, пусть в следующем году исполнятся все желания. Крепко обнимаю и горячо целую Наташа

Глава 2

– Елизавета, вы крайне редко соглашаетесь дать интервью, для актрисы это весьма необычно. Какова причина?

С разных ракурсов меня снимает несколько камер, в студии тишина, и хоть журналистка, ожидая ответ, старательно удерживает на лице маску доброжелательности, я отчётливо чувствую, как растёт её раздражение. И не без повода. На встречу я приехала с опозданием и откровенно не подготовленной. Это интервью организовал телеканал, как дополнительную рекламу перед премьерой сериала, в котором я сыграла главную роль. Поэтому у беседы есть чёткий сценарий, заранее расписано буквально всё: реплики, шутки, реакция, эмоции…

Всё, что от меня требовалось, будучи в форме прийти в студию, в эффектной позе присесть на диван и со щенячьим восторгом строго по тексту рассказать, что в более интересном и масштабном проекте я ещё никогда не участвовала.

По сложившейся привычке и потому что мне так лучше запоминается, текст на завтрашний день, учу накануне вечером перед сном.  Вчера же лёжа в кровати и глядя в сценарий видела… да ни черта я не видела.

Ведь я даже не пыталась читать, а просто таращилась на буквы, отчего они расплывались и превращались в чёрные полосы разной длины, а виной тому, что после разговора с мачехой и отцом, все мои мысли полностью поглощены Громовым. Папа сказал, что судья ему дал восемь лет, но Глеб отсидел только три, где он был и чем занимался после освобождения и до сего момента – окутано тайной. Также непонятно когда конкретно он вернулся, отец только предполагает, что полгода назад, ведь именно тогда его бизнес попал под обстрел.